О структуре гражданских (арбитражных) процессуальных правоотношений /
Р. Ю. Колобов. Зубович, М. М. Зубович, Е. М. 2005 Аннотация: Опубликовано : Сибирский Юридический Вестник. - 2005. - № 1. Материал(ы): О структуре гражданских (арбитражных) процессуальных правоотношений. Зубович, М. М., Зубович, Е. М.
Зубович, М. М., Зубович, Е. М.
О структуре гражданских (арбитражных) процессуальных правоотношений.
Исследование проблематики процессуальных отношений является весьма актуальным, поскольку выступает базой для почти всех теоретических разработок процессуальной науки[1]. Актуален и прикладной аспект этой проблематики – в правотворческой деятельности сегодня необходимы четкие представления о процессуальных правовых «рамках», в которых можно осуществлять регулирование деятельности субъектов процесса.
При исследовании процессуальных правоотношений и правового положения их субъектов акцентировалось внимание на следующих основных положениях: а) процессуальное правоотношение предстает как процессуальная деятельность участников процесса, совершаемая на основе процессуальных прав и обязанностей; суд в отношении всех субъектов процесса обладает не только правами, но и обязанностями, в силу чего сторонам обеспечивается активное участие в деле[2], б) правоотношение есть реальное взаимодействие в правовой сфере, взаимное поведение субъектов отношений[3], «гармоническое взаимодействие сторон и других участников процесса с судом»[4]; в) действия всех субъектов процесса связаны, взаимно обусловлены и представляют собой органическое единство[5].
Вместе с тем обычно в проблематике правоотношений, как верно заметил В. Н. Протасов, в целостных характеристиках правоотношения субъектам места уже не находилось, а «бессубъектные» исследования общественных отношений составляли беду не только правоведения, но и обществоведения в целом[6]. Теория процессуальных правоотношений, выстраивая весьма абстрактные правореализационные схемы, так и не показала в целом реальную систему мотивационных механизмов поведенческой деятельности субъектов процесса, не раскрыла технологии взаимодействия субъектов в цивилистическом процессе, несмотря на отдельные трактовки таких технологий, которые высказывались в исследованиях юридических фактов в механизме реализации норм гражданского процессуального права, психологических аспектов процесса, особенностей рассмотрения и разрешения отдельных категорий дел, теории доказательств и в некоторых других. Во многом решение этих проблем должно быть связано с исследованием структуры процессуальных отношений, или выявления, говоря образно, тех путей в правоотношении, по которым переливается юридическая энергия, имеющая своим источником как государственную судебную власть, так и исходящую от «невластных» субъектов цивилистического процесса. К сожалению, этим исследованиям в процессуальной науке не уделяется должного внимания.
К числу существенных особенностей гражданского (арбитражного) процессуального правоотношения в соответствии с доктриной обычно относят такую структуру правовой связи его субъектов, которая характеризуется обязательным участием суда, обладающего властными полномочиями по применению правовых норм. Схематично такого рода структура представлена в виде системы правовых связей типа: «истец – суд – ответчик»; «истец – суд – свидетель; «истец – суд – эксперт» и т. д.
Однако по этому вопросу существует и другая точка зрения, суть которой сводится к тому, что процессуальные отношения могут складываться не только с участием суда (по вертикали), но и без него (по горизонтали), в виде процессуальных связей типа: «истец – ответчик», «истец – свидетель», «ответчик – эксперт» и т. д.
Среди сторонников второго подхода к характеристике структуры процессуального правоотношения имеется два основных направления.
Одни авторы утверждают о существовании горизонтальных процессуальных связей, наряду с имеющимися вертикальными отношениями (см. схему).
Схема
свидетель
специалист
переводчик
эксперт
Так, М. А. Гурвич, обосновывая нахождение сторон в процессуально-правовой связи, подчеркивал: «любое процессуальное действие непременно затрагивает процессуальное положение дела в целом и, следовательно, также положение и интересы всех других лиц, участвующих в деле,… например, требование приобщения к делу каких-либо новых доказательств, требует обязательного участия другой стороны в состязательном порядке»[7]. По мысли ученого, взаимодействие участников процесса строится как по модели правовой связи на основе субъективных гражданских процессуальных прав и корреспондирующих им обязанностей, так и по модели «правовой связанности» всех участников процессуального правоотношения на основе процессуальных прав (правомочий) субъектов процесса на одностороннее волеизъявление, в силу чего действия в процессе одной стороны не могут быть юридически безразличными для другой стороны (идея «многогранности» процессуальных правоотношений)[8].
Другие авторы обосновывают существование гражданских процессуальных отношений и вовсе без участия суда.
Так, А. Ф. Козлов считал: «Представления о гражданских процессуальных отношениях должны быть расширены. Их существует два вида: одни – с участием суда, другие – между самими заинтересованными лицами и другими лицами. И те и другие обусловлены необходимостью осуществления правосудия по гражданским делам»[9]. Иллюстрируя отношения второй группы (без участия суда), он указывает на отношения сторон в соглашении о подсудности. В отличие от властеотношения с участием суда, это отношение – договорное, но природа их, по мысли автора, едина, поскольку и то и другое правоотношение связаны с судебной защитой прав. По сути, в этом случае, у автора идет речь об отношениях кредитора и должника, как потенциальных сторон некого будущего судебного процесса, что схематично можно изобразить как связь: «потенциальный истец – потенциальный ответчик».
А. Ф. Козлов считал также, что существуют процессуальные отношения без участия суда, складывающиеся в рамках судебного процесса, когда участники такого правоотношения имеют соответствующее процессуальное положение. Однако наличие у них основных правовых связей с судом не мешает им состоять и в этих правоотношениях. К числу непосредственных гражданских процессуальных А. Ф. Козлов относил также отношения:[10]
– соучастников активной и пассивной стороны («соистец – соистец», «соответчик – соответчик»);
– по возмещению судебных издержек между сторонами, а также отношения сторон мирового соглашения («истец – ответчик»);
– органа опеки и попечительства, проводящего обследование семейно-бытовых условий спорящих сторон, с истцом и ответчиком (напр. : «орган местного самоуправления – ответчик»);
– судебного представителя и представляемого им лица, участвующего в деле[11] (напр. : «судебный представитель – истец»).
Предложенные подходы встретили решительные возражения в советской процессуальной науке, их тщательный анализ и по сей день игнорируется почти всеми авторами.
В чем же состоят возражения против приведенных выше «расширенных» представлений о структуре процессуальных отношений? В основном суть их – в несовместимости прямых горизонтальных контактов участников процесса и природы правоприменительной деятельности.
Так, Г. Л. Осокина, считает такой взгляд ошибочным, потому что он игнорирует тот факт, что процесс «представляет собой не всякую, а лишь патологическую форму жизни материального закона, в связи с чем процессуальные отношения не могут существовать без субъекта, обладающего правомочиями по их принудительной реализации, поскольку таким субъектом является только суд, то правовое отношение, складывающееся без его непосредственного участия, не может быть процессуальным»[12].
Н. И. Масленникова писала: «Предположение существования непосредственных процессуальных контактов между участниками судопроизводства, минующих суд, ведет к отрицанию самой сути правоприменительной деятельности и специфики правоохранительных отношений»[13].
Следует согласиться с противниками «расширенного» подхода в том, что правоприменительная деятельность, опираясь на власть государства, весьма специфична, осуществляется от имени государства специальными органами – судами и связана с вынесением соответствующего индивидуального акта[14].
По определению, применение норм не только материального, но и процессуального права всегда предполагает фигуру правоприменителя. В этом сомневаться не приходится. Только судья (суд) применяет нормы процессуального права, вынося определения о возбуждении дела, подготовке его к судебному разбирательству, назначении экспертизы и т. д. Однако это отнюдь не исключает возможность существования наряду с правоприменительным процессом процедур (в том числе познавательных), присущих таким формам реализации процессуального права как соблюдение, исполнение и использование. На такую возможность уже давно обратили внимание и в теории права. Если не вводить всю многогранную практическую деятельность участников общественной жизни в понятие применения правовых норм, то нужно согласиться, пишет В. В. Лазарев, с тем, что применение права – это первая или одна из ступеней реализации некоторых норм права. Соглашаясь с В. М. Горшеневым в том, что процессуальные предписания обычно не требуют по отношению к себе правоприменительного процесса, он отмечает, что они «в основном соблюдаются, исполняются и используются», при этом использование и исполнение процессуальных прав относиться к рядовым участникам процесса[15].
Противники «расширенного» подхода пытаются всю «многогранную практическую деятельность» вместить в правоприменение. Сам же судебный процесс в такой интерпретации оказывается тождественным управленческой деятельности[16], в которой сторонам отведена роль неких объектов управления, по сути – статистов. В условиях состязательного судопроизводства нельзя не согласиться с А. Ф. Козловым, который во главу угла своего взгляда на структуру гражданских процессуальных правоотношений положил диспозитивные начала гражданского судопроизводства, сложность и многообразие проявлений судебной защиты[17].
Конечно, утверждение о существовании процессуальных отношений вне судебного процесса вызывает, на первый взгляд, некоторые опасения. Но это происходит только тогда, когда этим отношениям не корреспондируют правовые связи с судом, возникновение которых потенциально возможно и предусмотрено в качестве такого «продолжения» в самом законе. Кредитор и должник, скажем, до принятия судом заявления к своему производству достигают соглашения о подсудности, в этом случае они используют и соблюдают нормы ст. 32 ГПК РФ или ст. 37 АПК РФ. Вслед за А. Ф. Козловым мы не стали бы утверждать, что такое правоотношение сторон является чисто договорным (диспозитивным), поскольку «свобода договора» сторон соглашения о подсудности серьезно ограничена запретами названных норм (в части недопустимости изменений исключительной территориальной, а также родовой подсудности). В действительности, мы сталкиваемся в этой ситуации с императивно-диспозитивным регулированием, свойственным для гражданского (арбитражного) процессуального права.
К тому же, стороны соглашения о подсудности ориентируются на применение к ним соответствующего процессуального режима в будущем, что также ни может не сказаться на характеристике уже возникшего между ними правоотношения.
Похожую «логику развития» правоотношений находим у российского законодателя, закрепившего в ст. 99 АПК РФ возможность принятия предварительных обеспечительных мер до предъявления иска. При принятии таких обеспечительных мер перед судом – заявитель и должник. Нет основного процессуального правоотношения, связанного с рассмотрением иска, но предъявление иска презюмируется с весьма высокой степенью вероятности, порукой этому – встречное обеспечение имущественных интересов потенциального ответчика. Отметим, что в гражданском процессе Германии регулирование института обеспечения «будущего иска» еще более гибкое, презумпция может включать соглашение сторон о признании определения о мере предварительной защиты прав окончательным решением дела[18]. Как видим, в новейшем российском законодательстве появилась конструкция, использующая весьма гибкие «расширительные» подходы. Законодатель, в своих подходах, стремясь обеспечить более эффективные формы правозащиты на основе западного опыта, пытается обогатить схемы взаимодействий участников цивилистического процесса и в этом ему должна помочь правовая наука.
Описание отношений субъектов достижения истины с научных позиций, предполагающих детальный анализ взаимодействий субъектов процесса, позволяет по-новому взглянуть на доктринальное проблемное поле. Важнейшая из проблем здесь создается именно ортодоксальностью традиционного взгляда на структуру процессуальных правоотношений, исключающего непосредственные процессуально-правовые связи сторон.
Действительно, как утверждали еще дореволюционные процессуалисты, исковому производству придается вид состязания, «борьбы сторон перед судом»[19]. «Судебный процесс» – справедливо отмечает М. И. Еникеев – «развивается как тактическое взаимодействие сторон»[20].
Убеждение и информирование (о фактической, а главное, – о правовой основе спора), осуществляемое одной стороной адресуется как суду, так и другой стороне в цивилистическом процессе. В этом – конкретно-реальная архитектоника (композиция) взаимодействий участников цивилистического процесса.
С содержательной стороны: «каждый акт, который одно лицо совершает в отношении «других», несет виртуальные управомочения на совершение соответствующего акта данными «другими» в отношении этого лица»[21]. Наверное, поэтому в прогрессивных моделях правосудия предусматривается обязанность стороны и ее юрисконсультов вести себя добросовестно («in good faith») не только в отношениях с судом, но и в отношениях с другой стороной[22].
С неизбежностью встает вопрос о целесообразности процессуально-правового регулирования этих непосредственных коммуникационных связей сторон, о границах и способах такого регулирования.
Г. Л. Осокина не далека от истины, когда пишет о необходимости участия суда в процессуальном правоотношении. Вот только степень такого участия в условиях современного процесса может быть различной. Участие суда может быть не всегда «непосредственным», диапазон участия суда весьма широк: от потенциально возможного (презюмируемого) участия в будущем судебном процессе до участия, имеющего целью лишь координацию урегулирования спора самими сторонами (на определенной дистанции и через опосредующие звенья, например, через помощника судьи), и, наконец, до реального участия.
В современных условиях бурного спонтанного развития посреднических процедур[23], складывающихся как в суде, так и вне суда, заслуживает пристального внимания «расширенный» подход, допускающий процедурно-процессуальные отношения без непосредственного участия суда (с возможностью последующего судебного контроля). Прав В. В. Ярков, который указывает на необходимость существования в нашем законодательстве большего разнообразия процедур, в том числе и «с использованием посредничества, которое в определенной части может быть и процессуальным, а не только гражданско-правовым институтом»[24]. Использование такого подхода позволило бы сделать более гибкими доказательственные процедуры, выстроить их в частности в направлении проведения непосредственного состязания представителей сторон, а также стимулировать мирное разрешение споров под контролем суда[25], а не криминальных структур. Такой подход позволил бы привлечь внимание ученых также к исследованию познавательных процедур, присущих таким формам реализации процессуального права, как соблюдение, исполнение и использование[26].
Изменение взгляда на структуру процессуальных правоотношений позволило бы решить ряд существующих в процессуальной науке проблем, в частности более четко описать действие принципов правового регулирования в двух плоскостях: в плоскости процессуальных связей «суд-истец», «суд-ответчик» и т. п., и в плоскости процессуальных связей «истец-ответчик», «истец-третье лицо» и т. п.; описать и урегулировать в процессуальном праве взаимные обязанности сторон в арбитражном процессе, например, по корректному поведению в процессуальных коммуникациях. На такого рода должное взаимное поведение сторон указывается в литературе[27], однако ни в ГПК РФ, ни в АПК РФ обязанности эти пока «не прописаны», и лишь в арбитражном процессе некорректное поведение стороны может быть квалифицировано как злоупотребление процессуальными правами с весьма неясными последствиями такого признания (п. 2 ст. 41 АПК РФ).
Адекватный взгляд на структуру правоотношений связан также с проблемой реализации активности субъектов цивилистического процесса, снятия барьеров на пути этой реализации. На создание модели правосудия, оптимально сочетающей как активность познающего субъекта, так и активность сторон и других заинтересованных лиц в качестве субъектов доказывания направлена «субъектно-деятельностная» исследовательская стратегия, учитывающая реальную архитектонику процессуальных связей. В этих целях может быть использован также ряд современных методик, например, методика моделирования социальных систем, получившая название «агентное моделирование» (Agent-Based Simulation), и предполагающая в качестве основных действующих лиц процессов и систем некие активные элементы или «агенты», которые обладают собственным поведением[28], выработанные в теории организаций методики анализа конфигураций организационных структур и их конгруэнтности (согласованности) с ситуационными факторами[29], методики структуризации целей и проектирования структуры в организационном моделировании[30] и другие эффективные методики[31].
Задачу настоящей статьи автор видит, прежде всего, в постановке обозначенной проблемы и в привлечении внимания ученых к дальнейшим исследованиям структуры цивилистических процессуальных отношений.
[1] Чечина Н. А. Основные направления развития науки советского гражданского процессуального права. Л., 1987. С. 61.
[2] Щеглов В. Н. Гражданское процессуальное правоотношение. М., 1966. С. 72. Он же. Иск о судебной защите гражданского права / под ред. Г. Л. Осокиной. Томск, 1987. С. 129 – 133.
[3] Чечина Н. А. Гражданские процессуальные отношения. Л., 1962. С. 67.
[4] Жеруолис И. Сущность советского гражданского процесса. Вильнюс. 1969. С. 85.
[5] Козлов А. Ф. Место суда среди других субъектов советского гражданского процессуального права: сб. уч. тр. СЮИ. Вып. 6. Свердловск, 1966. С. 137.
[6] Протасов В. Н. Правоотношение как система. М., 1991. С. 110–111.
[7] Гурвич М. А. Структура и движение гражданского процессуального правоотношения // Тр. ВЮЗИ. М., 1975. Т. 38. С. 19–20.
[8] Гурвич М. А. Гражданские процессуальные правоотношения и процессуальные действия // Тр. ВЮЗИ. Т. 3. М., 1965. С. 65; Он же. Структура и движение гражданского процессуального правоотношения // Тр. ВЮЗИ. М.,1975. Т. 38. С. 20. В современных исследованиях утверждается, что индивид, осуществляя информационные взаимодействия с другими членами общества, может находиться в одном из следующих состояний: а) свободное состояние, означающее, что на данный момент времени индивид не включен в процесс совместной деятельности; б) связанное состояние, означающее, что индивид в результате некоторой процедуры установил связи с другими индивидами и с этого момента времени является участником совместной деятельности. Суть особого характера информационных взаимодействий – в реализации смены этих состояний. (Паринов С. И. К теории сетевой экономики. Новосибирск, 2002. С. 48).
[9] Козлов А. Ф. Об особой разновидности гражданских процессуальных отношений// Реализация процессуальных норм органами гражданской юрисдикции : сб. науч. тр. Свердловск, 1988. С. 28–35.
[10] Там же.
[11] А. А. Мельников считал, что между представителем и представляемым возникают как процессуальные, так и материальные правоотношения (Курс советского гражданского процессуального права. Т. 1 . М., 1981. С. 211.)
[12] Осокина Г. Л. Курс гражданского судопроизводства России. Общая часть. Томск, 2002. С. 46.
[13] Масленникова Н. И. Управленческий характер гражданских процессуальных правоотношений // Проблемы применения норм гражданского процессуального права: Межвуз. сб. науч. тр. Свердловск, 1986. С. 27.
[14] См. напр.: Козлов А. С. Реализация норм права и юрисдикция. Иркутск, 1983. С. 7–8.
[15] См.: Лазарев В. В. Применение советского права. Казань. 1972. С. 33–36.
[16] Масленникова Н. И. Указ. соч., С. 27–28.
[17] Козлов А. Ф. Об особой разновидности гражданских процессуальных отношений. С. 29.
[18] Штанке Э. Предварительная судебная защита прав в гражданском процессуальном праве Германии. СПб., 2002. С. 14.
[19] Васьковский Е. В. Учебник гражданского процесса. Краснодар, 2003. С. 139.
[20] Еникеев М. И. Юридическая психология: учебник. СПб., 2005. С. 403–404.
[21] Шпренгер Г. Взаимодействие: соображения по поводу антропологического понимания масштабов справедливости // Государство и право. 2004. № 5. С. 20.
[22] Пункт 11. 1 Принципов транснационального гражданского процесса в Проекте №2 (29 сентября 2003г.) Принципы АИП/УНИДРУА транснационального гражданского процесса: Проект для обсуждения № 2 (29 сентября 2003г.) см. на сайте Американского института права: < http://www. ali. org> (18. 02. 05г.).
[23] См.: Решетникова И. В. Первая международная конференция по судебному администрированию в Любляне (Словения) // Вестник ВАС РФ. 2004. № 12.
[24] Ярков В. В. Арбитражный процессуальный кодекс России 2002 года: основные новеллы. // Бизнес, Менеджмент и Право. 2002. №1. С. 50.
[25] В результате такой регуляции лишь 4 процента всех гражданских дел в государственных судах США оканчиваются судебным разбирательством (см.: Познер Р. А. Экономический анализ права: в 2 т. / пер. с англ. /под ред. В. Л. Тамбовцева. СПб., 2004. Т. 2. С. 742–743.)
[26] См.: Лазарев В. В. Применение советского права. Казань. 1972. С. 33–35.
[27] Например, призывая сторону «в состязательном процессе не забывать и о другой стороне» (см.: Мурадьян Э. М. Цивилистика: право и процесс (синхронность правил) // Вестн. Междунар. ун-та (в Москве): сер. «Право». Вып. 4/ отв. ред. В. В. Безбах. М., 2000. С. 198–199); Лебедев К. К. Правовое обслуживание бизнеса (корпоративный юрист). М., 2001. С. 228.
[28] См.: Паринов С. И. К теории сетевой экономики. С. 65–71.
[29] Минцберг Г. Структура в кулаке (гл. 6) <http://www. socioego. ru> (15. 02. 05г.); Минцберг Г., Альстрэнд Б., Лэмпел Дж. Школы стратегий / пер с англ. СПб., 2000. С. 253–256.
[30] Мильнер Б. З. Теория организаций. М., 1998; Пригожин А. И. Методы развития организаций. М., 2003;
[31] См. напр.: Камерон К., Куинн Р. Диагностика и изменение организационной культуры. СПб., 2001.
| 
