Коллизионно-правовой аспект
одобрения арбитражного соглашения*(1)
· Коллизионно-правовой аспект одобрения
арбитражного соглашения (В.Н. Ануров, "Журнал российского права", N
5, май 2002 г.)
До вступления в силу третьей части Гражданского кодекса РФ
проблема коллизионного регулирования одобрения арбитражного соглашения заключалась
не только в отсутствии коллизионных норм по этому вопросу, но и в отсутствии
коллизионных норм, регулирующих весь институт представительства. Правда,
отдельные вопросы представительства могли быть разрешены в рамках коллизионных
норм, регулирующих форму и срок действия доверенности, установленных п.3 ст.165
Основ гражданского законодательства СССР 1990 г., а также обязательственного
статута по внешнеэкономической сделке (договора поручения) в соответствии с п.6
ст.166 данных Основ. На недопустимость распространения подобных правил на
одобрение сделки указывало то, что согласно российской научной доктрине
обязательственный статут включает в себя вопросы, не связанные с признанием
сделки недействительной, и лишь в крайнем случае им охватываются последствия
признания сделки недействительной*(2).
Такое понимание обязательственного статута нашло свое отражение и в ст.5
Гаагской конвенции о праве, применимом к договорам международной купли-продажи
товаров, 1986 г.: выбор права сторон не распространяется на правомочность
представителя или органа юридического лица.
Правила коллизионного регулирования одобрения договора,
содержащего арбитражную оговорку. Одобрение сделки с точки зрения
последовательности применения коллизионных норм является предварительным
вопросом при определении действительности сделки. В качестве способов решения
такого предварительного вопроса до вступления в силу третьей части Гражданского
кодекса РФ могли выступать следующие правила установления надлежащего права.
1. Право, регулирующее отношения по представительству и
одобрению сделки (отдельно от основного вопроса), поскольку на тот момент не
было четкого коллизионного регулирования отношений по представительству и
одобрению сделки, данный способ существовал только в теории.
2. Право, регулирующее основной вопрос (lex cause):
право, регулирующее правоспособность юридического лица или
предпринимателя (lex socitaties). Если в результате применения соответствующих
коллизионных норм избрано российское право, возможно применение ст.174 ГК РФ
("Последствия ограничения полномочий на совершение сделки") в
совокупности со ст.183 ("Заключение сделки неуполномоченным лицом");
право, регулирующее обязательственный статут сделки (lex
voluntatis или lex venditoris)*(3).
Поскольку одобрение представляемым сделки, заключенной его
представителем, можно квалифицировать как одностороннюю сделку, так как для
возникновения юридически значимых последствий в этом случае требуется
волеизъявление одного лица (представляемого), к подобного рода случаям
правомерно применять ст.1217 Гражданского кодекса РФ. Согласно этой статье к
обязательствам, возникающим из односторонних сделок, если иное не вытекает из
закона, условий или существа сделки либо совокупности обстоятельств дела,
применяется право страны, где находится место жительства или основное место
деятельности стороны, принимающей на себя обязательства по односторонней
сделке. Привязка этой коллизионной нормы является одним из способов
преобразования обязательственного статута с учетом особенностей односторонней
сделки. Принцип автономии воли сторон не применяется к односторонней сделке,
так как отсутствует соглашение между ними (контрагентом и представляемым), или,
по крайней мере, наличие соглашения подтверждается действиями представляемого.
Хотя в статье 1217 Гражданского кодекса РФ привязка коллизионной нормы не
названа законом наиболее тесной связи, критерии определения ее схожи с
дополнительными способами определения данной формулы прикрепления,
предусмотренными в п.2 ст.1211 Гражданского кодекса РФ (условия, существо
договора, совокупность обстоятельств дела), что позволяет отнести эту привязку
к вышеназванной категории*(4).
Обязательство представляемого, возникающее из одобрения
сделки, заключенной его представителем, может заключаться только в признании
этой сделки и выполнении своих обязательств по ней. Поскольку в Гражданском
кодексе РФ не предусмотрено коллизионное регулирование вопросов
действительности договора, нельзя говорить о существовании единой коллизионной
привязки, применяемой к обязательственному статуту сделки и ее одобрению.
Вступление в силу третьей части Гражданского кодекса РФ
знаменовало собой установление новых способов коллизионного регулирования
действий представляемого по одобрению сделки, заключенной его представителем.
В статье 1215 Гражданского кодекса РФ получила свое
выражение та точка зрения, которая основывалась на недопустимости
распространять сферу действия обязательственного статута на вопросы, связанные
с признанием сделки недействительной. Их отсутствие в перечне вопросов,
регулируемых обязательственным статутом, и, в то же время, включение в этот
перечень вопросов, связанных с определением последствий недействительности
договора, подтверждает сделанный автором вывод.
В отличие от Основ гражданского законодательства в третьей
части Гражданского кодекса РФ вопросы формы и срока доверенности теперь не
являются составной частью объема коллизионной привязки, для которого
предусмотрена единая привязка. Согласно пункту 1 ст.1209 Гражданского кодекса
РФ форма доверенности и других односторонних сделок подчиняется праву места ее
совершения. Однако если при совершении сделки за границей будут нарушены
требования права страны, где она совершена, в отношении ее формы, то такая
сделка все равно будет считаться действительной, если ее форма соответствует
требованиям российского права. Отсылка к российскому праву используется в
качестве субсидиарного правила*(5).
Срок действия и основания ее прекращения определяются по праву страны, где была
выдана доверенность, как это предусмотрено ст.1217 Гражданского кодекса РФ.
Правила коллизионного регулирования одобрения арбитражного
соглашения. В отличие от основного договора действительность арбитражного
соглашения определяется с помощью четких коллизионных норм: закон права страны,
избранный сторонами, или закон места вынесения арбитражного решения (ст.34 и 36
Закона "О международном коммерческом арбитраже" 1993 года). Однако
при отсутствии условий применения данных коллизионных норм (выбор сторонами
права, регулирующего арбитражное соглашение и вынесение арбитражного решения)
проблема коллизионного регулирования остается открытой.
Способы коллизионного регулирования, предусмотренные
Гражданским кодексом РФ, могут быть использованы в отношении одобрения
арбитражного соглашения при условии сохранения единого правового регулирования
вышеназванного вопроса и вопросов действительности арбитражного соглашения, а
также учета его особой юридической природы.
Дальнейшее освещение коллизионно-правового аспекта
арбитражного соглашения зависит от того, какая теория юридической природы
международного коммерческого арбитража признается внутригосударственной
правовой доктриной. Согласно смешанной теории, являющейся официальной в России,
арбитраж рассматривается как институт sui generis, состоящий из
материально-правовых и процессуальных отношений*(6).
Критерием деления отношений на материально-правовые и процессуальные является
возможность осуществления волеизъявления третьего лица, обладающего характером
приоритетности и окончательности, от которого зависит создание, изменение и
прекращение правоотношений между участниками арбитражного разбирательства*(7). От оценки характера указанных
правоотношений зависит возможность применения иностранного права или применения
только права места проведения арбитража. Применение критерия деления
правоотношений на материально-правовые и процессуальные в отношении одобрения
арбитражного соглашения можно проиллюстрировать на примерах применения
следующих действий:
действия по одобрению в виде дачи письменных подтверждений
арбитражного соглашения, а также подписание последующего арбитражного
соглашения, уточняющего первое соглашение, являются материально-правовыми
отношениями, к которым, как правило, применяется право, регулирующее
действительность арбитражного соглашения, и, следовательно, возможно применение
иностранного права;
действия по одобрению арбитражного соглашения в виде участия
представляемого в назначении арбитра, определении правил процедуры арбитражного
разбирательства являются процессуальными отношениями; к ним, как правило,
применяется право места проведения арбитража.
В правоотношениях обеих групп возможно проявление принципа
автономии воли сторон. Однако данный принцип может эффективно применяться при
выборе иностранной правовой системы только в отношениях первой группы.
Определение порядка назначения арбитра и процедуры арбитражного разбирательства
в соответствии с иностранным правом не могут быть обеспечены соответствующими
гарантиями исполнения арбитражного соглашения для добросовестной стороны права
места проведения арбитражного разбирательства.
Окончательное решение по первой группе правоотношений
принимает государственный суд во время рассмотрения вопроса о действительности
арбитражного соглашения. Правоотношения второй группы необходимо отличать от
процессуального действия ответчика по заявлению отвода арбитражу по
неподсудности. На совершение действий ответчика по назначению или участие в
назначении арбитра, определению правил процедуры арбитражного разбирательства
при условии наличия соответствующей оговорки в заявлении отвода арбитражу по
неподсудности не распространяется принцип окончательности по оценке
вышеназванных действий как одобрение арбитражного соглашения. Оговорка же
подразумевает исчерпывающий перечень оснований, по которым ответчик заявляет
отвод арбитражу, то есть не признает его юрисдикции рассматривать спор. В
качестве таких оснований могут быть следующие: возражение против передачи на
рассмотрение данному арбитражу существующего между сторонами спора (вопрос
толкования арбитражного соглашения), отсутствие полномочий у представителя и
др. При указании всех необходимых, с точки зрения ответчика, оснований
отсутствия компетенции арбитража рассматривать спор между ним и истцом ответчик
приводит причины, по которым он не хочет, чтобы арбитраж рассматривал
совершенные им процессуальные действия как одобрение арбитражного соглашения.
Если же эти причины в дальнейшем не принимаются в качестве таковых арбитражем
или государственным судом, должно действовать предположение, что у ответчика
нет больше причин оспаривать юрисдикцию арбитража, а совершенные им
процессуальные действия могут быть расценены как одобрение арбитражного соглашения.
Принцип окончательности решения арбитра о наличии своей юрисдикции по
основаниям, не отраженным в заявлении ответчика об отводе, препятствует
ответчику представить перед государственным судом новые основания отсутствия
юрисдикции арбитража, что может привести к злоупотреблению правом. В отношении
же оснований, отраженных в заявлении ответчика об отводе, характером
окончательности должно обладать только решение государственного суда.
Арбитражная и судебная практика по одобрению арбитражного
соглашения. Сформировавшаяся судебная и арбитражная практика по одобрению
арбитражного соглашения свидетельствует о недостаточном внимании, уделяемом
арбитрами и судьями данному вопросу. Это выражается в полном игнорировании
принципа раздельности действий по одобрению основного контракта, содержащего
арбитражную оговорку, и арбитражного соглашения в виде арбитражной оговорки.
Так, в деле N 400/1993 (Решение от 28 апреля 1995 года), "установив, что
управляющий фирмы-ответчика в надлежащей форме принял все условия спорных
контрактов, состав арбитража не счел необходимым заняться изучением вопроса о
том, должно ли было лицо, подписавшее контракт, иметь особые письменные
полномочия на заключение действительно арбитражного соглашения, и вообще право
какой страны должно применяться к вопросу о его полномочиях"*(8). В этом деле можно приветствовать
только попытку арбитров провести различие между действиями, означающими
одобрение представляемым арбитражного соглашения, заключенного представителем,
не имеющим достаточных полномочий, и действиями по одобрению основного
контракта: "Ссылка обеих сторон в телексной переписке на намерение
обратиться в арбитраж применительно к неоплате за поставленный товар, с точки
зрения логики, могла иметь смысл лишь в отношении того арбитражного органа,
который был указан в арбитражных оговорках спорных контрактов"*(9). Однако следует заметить, что
обращение к логике не должно заменять обращение к праву или хотя бы к его
основным принципам, юридической природе исследуемых правоотношений, посредством
которой устанавливается презумпция и бремя доказывания сторонами.
В другом деле, N 181/1996 (Решение от 30 сентября 1998
года), правовой основой позиции МКАС при ТПП РФ послужили следующие выводы:
факт одобрения ответчиком действий своего представителя
(директора филиала) устанавливается в соответствии с правом личного статута
ответчика как юридического лица;
в качестве доказательства последующего одобрения ответчиком
контракта выступает доверенность, выданная последним директору филиала после
заключения им спорного контракта.
Последний вывод явно не сообразуется с юридической природой
одобрения сделки, совершенной представителем, и не согласуется с предыдущими
решениями МКАС при ТПП РФ, вынесенными по делу N 62/1995 (Решение от 20 декабря
1996 года), делу N 420/1992 (Постановление от 5 мая 1995 года): "В
качестве доказательства одобрения этого контракта не могут служить ни факт
последующих переговоров с директором фирмы ответчика, ни то обстоятельство, что
директор фирмы ответчика - должностное лицо также другой американской фирмы,
являющейся соучредителем совместного предприятия (СП), вице-президентом
которого являлось лицо, подписавшее контракт"*(10).
Президиум Верховного Суда РФ, который рассматривал дело об
отмене Решения МКАС при ТПП РФ по делу N 181/1996 от 30 сентября 1998 года,
подтвердил все выводы, сделанные МКАС, и, тем самым, не провел различия между
действиями по одобрению основного контракта, содержащего арбитражную оговорку,
и арбитражным соглашением в виде арбитражной оговорки: "Контракт, пунктом
10.1 которого являлась арбитражная оговорка, признан МКАС юридически
действительным для ответчика. Следовательно, выводы судебных инстанций о том,
что арбитражного соглашения между истцом и ответчиком по третейскому
разбирательству нет, являются ошибочными"*(11).
Предпосылкой для данного вывода послужило сформулированное Президиумом
Верховного Суда РФ в этом же постановлении правило о толковании ст.5 Закона "О
международном коммерческом арбитраже": "Вопросы о том, состояли ли
стороны в договорных отношениях и возникло ли у ответчика гражданско-правовое
обязательство перед истцом, относятся в соответствии со статьей 28 Закона
"О международном коммерческом арбитраже" от 7 июля 1993 года к
компетенции МКАС. В соответствии со статьей 5 названного Закона суд общей
юрисдикции, рассматривая ходатайство об отмене арбитражного решения, не вправе
пересматривать выводы МКАС по существу спора"*(12).
Таким образом, произошло неоправданное отождествление
выводов МКАС об установлении факта одобрения арбитражного соглашения и
признании его действительным не только с решением третейского суда по существу
спора, но и с теми процессуальными решениями этого органа, которые в силу
делегирования ему государственной властью некоторых своих функций не подлежат
пересмотру государственным судом. Решения третейского суда обладают такой силой
в строго определенных внутригосударственным законодательством и международными
договорами случаях. В отношении вопросов, связанных с одобрением арбитражного
соглашения, окончательную силу может иметь решение арбитража, принятое при
отсутствии заявленного отвода одной из сторон или сделанном отводе после
представления этой стороной своего искового заявления или своих возражений по
существу дела согласно ст.5 Европейской конвенции о внешнеторговом арбитраже
1961 года. Это решение арбитража подкрепляется запретом выдвигать возражения
против компетенции арбитража (а вопрос одобрения арбитражного соглашения
является предпосылкой возникновения таких вопросов) на более поздней стадии
арбитража, а также в государственном суде.
В деле N 181/1996 отвод по неподсудности ответчиком был
заявлен до представления возражений по существу спора. Все приведенные
основания заявления такого отвода МКАС проанализировал в своем решении по
существу спора в совокупности с анализом действительности основного контракта.
Поэтому ответчик не потерял права оспаривания компетенции арбитража и
рассмотрения государственным судом вопросов одобрения арбитражного соглашения.
Судебная и арбитражная практика зарубежных стран также не
предусматривает оценку действий представляемого по одобрению арбитражного
соглашения в отрыве от действий по одобрению основного контракта. В качестве
наглядного примера можно привести подход английских юристов, отличающихся
тщательностью в анализе юридической природы спорных правоотношений. В
отсутствие руководящих прецедентов об одобрении арбитражного соглашения
английские юристы при обосновании исковых требований или правовой защиты
ссылаются на прецеденты об одобрении контракта, других соглашений, заключенных
между спорящими сторонами. Так, в деле Merrill Lynch v. Municipality of Piraeus
(1997)*(13) суд установил, что
представитель ответчика заключил спорные соглашения в пределах своих полномочий
по праву места его инкорпорации, и подтвердил одобрение соглашений ответчиком,
как это понимается английским правом, регулирующим сделку. Аргументация
ответчиков сводилась к тому, что заключенные соглашения не могли
рассматриваться в качестве единой сделки и выходили за пределы правоспособности
ответчика. Установление надлежащих полномочий лиц, выступающих от имени
государственного органа, не может происходить на основании принципов агентства
и представительства. Исходя из этого, вопрос об одобрении заключенных
соглашений вообще не должен подниматься в судебном разбирательстве. При
вынесении решения суд применил нормы английского международного частного права
в интерпретации известного курса Dicey and Morris:
а) правоспособность корпорации заключить правовую сделку
регулируется ее уставом и правом страны, регулирующей сделку;
б) все споры, касающиеся устава корпорации, регулируются
правом места инкорпорации (регистрации)*(14).
Как следует из судебного решения, необходимо разделять
правоспособность корпорации, определяемую в соответствии с ее уставом и правом,
регулирующим сделку, видами и целями деятельности, и способ осуществления
правоспособности, определяемый в каждой конкретной сделке с корпорацией.
Последний термин непосредственно связан со структурой внутреннего управления
корпорации и наделения ее представителя надлежащими полномочиями.
По причине нежелания вмешиваться во внутренние вопросы
иностранной корпорации английские суды применяют право сделки места
инкорпорации для определения полномочий лиц, действующих от имени корпорации.
Сославшись на другой прецедент - Rolled Steel Products (Holdings) Ltd. v.
British Steel Corp. (1986), - суд подтвердил, что сделка, подпадающая под цели
деятельности корпорации, совершена в пределах ее правоспособности и не является
абсолютно ничтожной. В случаях, связанных с нарушением способа осуществления
правоспособности корпорации, речь идет только о возможности оспорить данную
сделку. Поэтому даже в случае признания лица, заключившего сделку от имени
корпорации, не имеющим надлежащих полномочий, можно ставить вопрос об одобрении
сделки корпорацией (представляемым). В этой связи суд сослался на три
руководящих прецедента, устанавливающих следующие правила:
1. Britannia Steamship Insurance Association Ltd. v. Ausonia
Assicurazioni S go A (1984):
Если правом, регулирующим сделку, является английское право,
то в соответствии с данным правом решаются вопросы о наличии полномочий,
считающихся очевидными и явными (ostensible authority), или последующем
одобрении спорной сделки. Нормы английского международного частного права в
этом случае не применяются.
2. Janred Propestics Ltd. v. Ente Nazionale Italiano Per II
Turismo (1989):
Если правом, регулирующим контракт, является иностранное
право, будучи в то же время правом места инкорпорации ответчика, то вопросы об
ограничении его правоспособности, возможности одобрения сделки или ее
оспаривания должны решаться в соответствии с иностранным правом. Также может
быть применено правило estoppel - лишение права лица на заявление возражений.
Однако прежде чем применить иностранное право, необходимо выяснить, имело ли
место такое соглашение и можно ли относиться к выявленным фактам как к имеющим
данную юридическую природу.
3. Presentaciones Musicales SA v. Secunda (1994):
При отсутствии у агента фактических полномочий от принципала
в соответствии с правом, применимым к контракту между агентом и третьим лицом,
решаются вопросы: несет ли принципал обязательства по заключенным его агентом
сделкам, имеет ли агент полномочия, считающиеся очевидными и явными (оstensible
authority), связывать принципала обязательствами. Данным правом устанавливается
также факт последующего одобрения сделки принципалом.
Посредством сделанных судьей выводов на основе исследований
норм английского международного частного права была сформулирована основная
задача: "определить на основе права места инкорпорации ответчика, имел ли
его представитель надлежащие полномочия заключить спорную сделку". Так как
этот вопрос был решен положительно, правомочно было ставить вопрос об одобрении
сделки, который также был решен положительно (в пользу истцов).
В.Н. Ануров,
юрист международной
юридической фирмы "Peter Levine & CoLtd.",
кандидат юридических
наук (г. Москва)
"Журнал российского права", N 5, май 2002 г.
| 
