Иванов А. А. Право государственного предприятия на имущество
Право государственного предприятия на имущество :
Иванов, А. А., Медведев, Д. А.,канд. юрид. наук, ассист Право государственного предприятия на имущество : Статья первая : Опыт исторической характеристики. //Правоведение. -1990. - № 6. - С. 3 - 12
СОДЕРЖ.: Теория "единого котла" -- Теория "частичного присвоения" -- Теория "полного присвоения".
Библиогр. в подстрочных примечаниях.
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ - ИМУЩЕСТВО - ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ - ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ - СОБСТВЕННОСТЬ - ТОВАРНО-ДЕНЕЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ - ЭКОНОМИКА ПРЕДПРИЯТИЯ Материал(ы): Право государственного предприятия на имущество. Иванов, А. А. А. А. ИВАНОВ,* Д. А. МЕДВЕДЕВ** Право государственного предприятия на имущество.
Статья первая.
Опыт исторической характеристики
По поводу прав государственных предприятий на принадлежащее им имущество исписаны буквально тысячи страниц, а вопрос так же далек от своего разрешения, как и 70 лет назад. В чем причина? Очевидно, в том, что данная проблема есть юридическое отражение коренного, исходного философского и политико-экономического спора о характере производства, осуществляемого после устранения фигуры частного собственника. В рамках статьи невозможно отразить все богатство взглядов по этому вопросу. Поэтому прибегнем к методу «обратного хода» и, отбросив социологические рассуждения об отношениях лиц по поводу вещей, которые порой завлекают нас в дебри схоластики, попытаемся ответить на вопрос, каким с точки зрения юриспруденции должно быть право предприятия на имущество1 в системе реальных экономических отношений. При этом на первом этапе следует избегать попыток, в духе концептуализма, подвести указанное право под одну из уже известных юридических конструкций.
Право государственного предприятия на имущество представляет собой меру возможного поведения данного лица в отношении к принадлежащим ему вещам. Такая формулировка есть лишь применение абстрактного понятия субъективного права к конкретному случаю. Но ее нельзя считать достаточной, поскольку остаются неясными два положения: во-первых, что понимать под «принадлежащими предприятию вещами», можно ли их считать своими, и если да, то в какой степени, и во-вторых, в чем состоит эта мера возможного поведения. Если последний вопрос можно решить, хотя бы формально, путем обращения к ст. 261 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик либо ко всем установленным действующим законодательством ограничениям свободы предприятий владеть, пользоваться и распоряжаться принадлежащим им имуществом, то первый вопрос настолько запутан, что нуждается в подробном анализе.
Государственное предприятие является товаропроизводителем. Оно изготавливает, а затем реализует на рынке продукт своего труда — товар, вступая при этом в товарно-денежные отношения. Процесс индивидуального воспроизводства предприятия, который покоится на частом разделении труда,2 подчинен закону стоимости. Личные и вещественные факторы процесса производства являются товарами, переносящими или вновь создающими стоимость, овеществляемую в продукте труда коллектива предприятия. Использование объектов, участвующих в создании товара, составляет основу товарно-денежных отношений данного агента производства. Право на имущество (т. е. на факторы процесса товарного производства, а также на его продукт) нельзя рассматривать изолированно от рыночных связей. Поэтому полезно обратиться к дискуссии о причинах товарно-денежных отношений в государственном секторе экономики и посмотреть на нее с точки зрения имущественной основы данных связей.
Логически возможны три различные позиции: 1) товарно-денежные отношения не имеют своей имущественной основы, что означает отрицание их реальности (теория «единого котла»); 2) эта имущественная основа ограничена определенной частью имущества предприятия (теория «частичного присвоения»); 3) все имущество предприятия выступает в качестве основы его товарно-денежных отношений (теория «полного присвоения»). Все три концепции так или иначе представлены в литературе.
Теория «единого котла». Возникла в период «военного коммунизма». Существо ее сводится к тому, что государственный сектор экономики рассматривается как единая фабрика, внутри которой существуют натуральные (непосредственно-общественные) отношения.3 Государственные предприятия при обмене продукцией вступают в связи, которые в лучшем случае признаются товарно-денежными лишь по форме.4 При таком понимании «товарно-денежных» отношений они приобретают условный, фиктивный характер, выступая в качестве прикрытия командно-административных методов управления экономикой. В этих условиях государственному предприятию не нужна своя имущественная база для участия в этих отношениях.
Теория «единого котла» служит обоснованием отрицания у предприятия какой бы то ни было самостоятельности.5 Если указанную модель довести до логического конца, то экономика предстанет перед нами как единый монолит, в котором все, в том числе и миллионы индивидуумов, подчинено единой управляющей воле. Представим, что это так. Значит, все, что данная «фабрика» производит, находит свой спрос: нет ни затоваривания, ни дефицита — проблема реализации отсутствует.6 Между тем наша действительность свидетельствует об обратном: примеров тому несть числа. Единой фабрики нет и не может быть. Товарно-денежные отношения — неоспоримый факт. Следовательно, процесс товарного производства, осуществляемый государственным предприятием, требует соответствующей материальной базы, причем собственной, а не чужой. Для этого недостаточно простого закрепления имущества за тем или иным производителем при помощи определенных бухгалтерских форм. Необходимо, чтобы оно стало вещественным фактором процесса воспроизводства, подчиненного закону стоимости. Отсюда вытекает и свобода воли предприятия в эксплуатации принадлежащих ему объектов. Курс на развитие товарно-денежных отношений совершенно выбивает почву из-под теории «единого котла», это происходит сейчас, как происходило в 1921 г. при переходе к нэпу.
Теория «частичного присвоения». Ее сторонники выдвигают в качестве причины товарно-денежных отношений в государственном секторе присвоение предприятием лишь части стоимости, а именно той, которая используется для вознаграждения по труду.7 Материальным носителем товарно-денежных отношений выступает лишь та часть продукта, которая остается ее производителю. Другая часть носителем стоимости не является. Материальная основа товарного производства предстает усеченной.
Истоки подобных взглядов лежат, с одной стороны, в учетно-распределительной концепции, связывающей существование товарно-денежных отношений при социализме с распределением по труду, а с другой — в идее Сталина и других о том, что средства производства при социализме не являются товаром. В экономической литературе можно найти развернутую критику этих концепций. Для нас же важно иное. Допустив на минуту истинность модели «частичного присвоения», придется замкнуть интерес предприятия, а значит, и его право на имущество лишь на фонде оплаты по труду. В таком случае интенсивность стимулирующего воздействия другой части имущества предприятия (средств производства) будет существенно ниже, чем у фонда оплаты труда, что как раз и приводит к бесхозяйственности. Появится стремление «выжать» из оборудования, земли и т. п. все, что возможно, и уйти. Эффективного хозяйствования здесь можно добиться только при антагонизме интересов лиц, персонифицирующих различные части предприятия. Вспомним отношения арендатора и земельного собственника: благополучие последнего целиком и полностью зависит от того, как используются принадлежащие ему земли. Государство никогда не сможет стать таким собственником, ведь его основное назначение не в том, чтобы сдавать свои имущества в аренду. Оно не остановится перед применением силовых методов воздействия на подчиненное ему предприятие и превратит его право на имущество в обязанность. Модель ограниченного присвоения применительно к государственной собственности может использоваться только в течение относительно непродолжительных промежутков времени.
Теория «полного присвоения». Основанием для ее выделения послужила модель государственного предприятия, предложенная Д. А. Смолдыревым. Он сумел избежать ограниченности предшествующей модели, признав помимо ассоциированной личной собственности работников предприятия, подлежащей распределению по труду, также и наличие собственности самого предприятия.8 Тем самым присвоение, покоящееся на индивидуальном воспроизводстве, приобрело ту полноту, без которой невозможно нормальное функционирование предприятия на рынке. Товарно-денежные отношения находят овеществление во всем продукте труда, а не в какой-то его части.
Однако взглядам Д. А. Смолдырева свойственна известная противоречивость. Он отстаивает модель разделенной собственности, признавая и за государством право на средства производства и на продукт, изготовленный предприятием.9 Снимается та четкость в разграничении объекта, которая свойственна модели частичного присвоения, и обнаруживается сходство с авторами, вообще не обращающими внимания на то, какую роль те или иные объекты играют в процессе товарного производства. Вольно или невольно эта недосказанность играет на руку сторонникам теории «единого котла», которые готовы признать за предприятием особое право, наполнив его абстрактным управленческим содержанием.10 Можно до бесконечности долго говорить о том «полном присвоении», которое осуществляет государственное предприятие, но оно превращается в ничто при отрицании реальности товарно-денежных отношений в государственном секторе, стимулирующей роли рынка и необходимости собственной, принадлежащей только данному субъекту материальной базы.
Право государственного предприятия на имущество опирается на индивидуальный воспроизводственный процесс, протекающий в соответствии с законом стоимости. Поскольку ситуация на рынке настолько неуловима и мимолетна, что не может быть обрисована жестко зафиксированными в праве государственного предприятия возможностями, последнее должно быть отнесено к числу абсолютных прав, содержание которых неисчерпаемо в том смысле, что не привязывается к каким-либо определенным действиям. Разумеется, это право должно защищаться против всякого и каждого. Вещный характер права государственного предприятия на его имущество состоит в том, что между субъектом и объектом данного права не стоит ни один иной субъект.
Право государственного предприятия является правом товаропроизводителя. Эта его характеристика носит исключительный характер. Право государства не опирается и не может опираться на процесс товарного производства. Оно носит принципиально иной характер, ибо в качестве его объекта выступает не имущество предприятия, а само предприятие как лицо, подчиненное данному правопорядку и ничем не отличающееся от других товаропроизводителей. В противном случае невозможно обеспечить равенство правового положения товаропроизводителей, без которого не может существовать нормально функционирующий рынок. С экономической точки зрения совершенно безразлично, какое название мы дадим юридической конструкции, применяемой к государственным предприятиям. В условиях рыночного хозяйства оно должно соответствовать тем требованиям, которые были изложены выше. Признав этот факт, можно перейти к анализу юридических концепций права государственного предприятия на имущество, которых было создано немало.
Новая хозяйственная модель развития нашего общества вызвала волну интереса к науке и экономической практике послереволюционного периода. Ведь суть нэпа состояла не только в сломе командно-административной системы управления народным хозяйством, но и в возрождении механизмов рыночного регулирования. Обращение к опыту тех лет позволяет получить ответы на самые жгучие вопросы своевременности, в том числе и о проблеме юридической квалификации прав государственных предприятий (по терминологии того периода — промышленных трестов) на принадлежащее им имущество. Научная мысль в 20-х годах двигалась по нескольким направлениям. Отталкиваясь от внешнего экономического и семантического сходства между советским трестом и трестом англо-американского права, Б. С. Мартынов увидел в деятельности государственного предприятия черты доверенного управления (фидуциарной собственности).11 В своих работах, называя государственный трест trustee (доверительным собственником) и фидуциаром, он реанимировал и другую юридическую концепцию — теорию разделенной собственности.12 Получалось, что трест, с одной стороны, управляет государственными имуществами так же, как это делает доверительный собственник в отношении имущества выгодоприобретателя (фидуцианта), а с другой — превращается в подчиненного собственника, противостоящего верховному собственнику-государству в лице ВСНХ. С точки зрения англо-американской доктрины, признающей разделение собственности и там, где романо-германская (континентальная) система права непременно бы его отвергла, в такой двойственной характеристике нет ничего удивительного. Однако русской цивилистике, которая была частью континентальной доктрины, подобное соединение чуждо, а если учесть, что права трестов на имущество Б. С. Мартынов рассматривал как прекарные, т. е. временные, управомочивающие на пользование имуществом до востребования, то вполне объяснима критическая реакция, вызванная столь необычной моделью.13
В. Н. Шретер, активно выступавший с идеей торгово-промышленного права, квалифицировал титул треста на имущество не как разделенный с государством, а как единый и полный. Он полагал, что государственный трест обладает исключительным абсолютным правом частной собственности, имманентным товарному хозяйству.14 «В общем не вызывает сомнения, что та часть имущества, которая не изъята из оборота, принадлежит тресту на основе частной собственности», — писал В. Н. Шретер в статье «Проект общесоюзного декрета о трестах», тут же, правда, оговариваясь, что «та государственная собственность, о которой говорит Гражданский кодекс, является, в сущности, собственностью не гражданского права, а скорее публичным достоянием государства» (с. 115—116). С экономической точки зрения В. Н. Шретер был более близок к модели «частичного присвоения» государственного предприятия, ведь в те годы из частного оборота было изъято множество объектов — земля, основные средства производства и т. д. (см., напр., ст. 21 и 22 ГК РСФСР 1922 г.). Распространяя право частной собственности треста на объекты, которыми он вправе свободно распоряжаться, указанный автор оставил в собственности государства все остальное имущество. По ведь ст. 22 ГК устанавливала, что из оборота изъяты и промышленные предприятия как таковые. Они находятся в собственности государства вместе с теми объектами, которыми им разрешено самостоятельно распоряжаться. Что же остается на долю частной собственности треста? Практически ничего, кроме права продажи части имущества, которое по своему содержанию сравнимо с правом собственника-залогодателя на отчуждение заложенных им товаров в обороте. Нет особой нужды доказывать, что право частной собственности, объект которого принадлежит государству, бессмысленно.
Б. С. Мартынов же, по-видимому, охватывал доверенным управлением все имущества треста, ибо если с точки зрения права trustee — это формальный собственник, то в экономической жизни он и только он выполняет функции действительного агента производства и обращения, воле которого подчинены вещи. Государство-фидуциант лишь усваивает полученный своим визави доход. Одновременно к складывающимся здесь отношениям присовокупляется модель разделенной собственности. Но если понимать ее в духе идей глоссаторов эпохи феодализма, то разделяться должна экономическая и юридическая власть, а тем самым правомочия собственников и объекты, на которые они распространяются. Здесь-то и кроется основное противоречие модели Б. С. Мартынова, пытающегося свести воедино несоединимое — модель «расщепленной» собственности, ограничивающую материальную базу самостоятельности треста лишь частью его имущества, и конструкцию доверительной собственности, включающей в эту базу все имущество. Может возникнуть вопрос, а почему в англо-американском праве не возникает подобных противоречий? Это связано с раздвоением данной системы права на две ветви — Общее право (Common law) и право Справедливости (Equity). Если trustee — формальный собственник в соответствии с Общим правом, то бенефициарий — по праву Справедливости. Любое правомочие выгодоприобретателя остается таковым in Equity и поэтому не ограничивает право доверительного собственника. Последний является полным собственником только в англо-американском праве, но не на европейском континенте или в СССР. Каким бы мизерным по объему ни было право выгодоприобретателя (а здесь уместно вспомнить особую форму доверительного управления, так называемый поп exhaustive discretionary trust, когда trustee решает не только как распределить полученный доход между определенными лицами, но и следует ли вообще что-либо распределять и в какой части), оно означает то разделение экономической власти и дохода, которое характерно для расщепленной собственности. Тем более это справедливо применительно к периоду нэпа, когда государство в лице своих органов имело самые широкие полномочия в отношении государственных предприятий, касающиеся не только налогообложения или соблюдения различных административных (санитарных, ветеринарных) правил, но и самой производственной деятельности. Поэтому указание на доверительную собственность в модели Б. С. Мартынова свидетельствовало не более чем о доверительности в отношениях разделенных собственников, а этот признак свойственен или может быть придан искусственно многим институтам гражданского права.
Ряд ученых, не давая развернутой характеристики правам треста, просто указывали на то, что государство является «хозяином» предприятий, а последние осуществляют использование имущества, принадлежащего государству.15 Подробный анализ природы прав государственного предприятия был дан А. В. Бенедиктовым.16 Он обосновал теорию товарной формы собственности государства, в силу которой государство проникает в экономический оборот при помощи и в лице треста. Право собственности треста на предоставленное ему имущество суть лишь особая форма собственности государства, товарная форма.17 Государство и трест не противостояли при таком подходе друг другу в правовых отношениях. «Сняв гражданско-правовую „маску” с треста, мы найдем за ней само государство, как коллективного хозяйствующего субъекта».18 Краеугольным камнем этой модели был тезис о неюридическом (организационно-техническом) характере взаимоотношений государства и треста.19 Но если юридическое лицо — это само государство, то невозможно обоснование безответственности последнего по обязательствам треста, ибо нарушаются требования формальной логики. Данные лица должны противостоять друг другу как субъекты одной и той же отрасли права. Какой отрасли? Это зависит от характера отношений между государством и трестом. Их взаимная безответственности по обязательствам свидетельствует об имущественной обособленности, характерной для субъектов гражданского права. В то же время государство наделено административными полномочиями в отношении треста. В 40-х годах А. В. Венедиктов признал, что взаимоотношения между государством и трестом являются административно-правовыми. Тогда невозможно было вести речь о противостоянии этих субъектов в области гражданского права, что в будущем сказалось и на конструкции оперативного управления.20
Налицо также значительное сходство модели товарной формы собственности государства и теории публичных юридических лиц, широко распространенной в те годы на Западе. Если трест—это само государство, его собственность или его орган, как будет признано позднее, .то отсюда лишь один шаг до характеристики данного субъекта в качестве юридического лица публичного права.21 Но в чем его отличие от типичных для гражданского права юридических лиц? А. Ф. Евтихиев считал, что публичные юридические лица несут на себе государственную службу,22 т. е. выполняют часть функций государства. На первый взгляд тресты удовлетворяют этому требованию, ибо находятся в собственности государства. Но по своей сущности они не относятся к юридическим лицам публичного права. Решающий экономический признак государственного предприятия состоит в осуществлении им индивидуального воспроизводства на товарной основе, когда оно выступает на рынке в качестве товаропроизводителя, преследующего коммерческие цели. Аналогично положение и других субъектов гражданского права. Не случайно поэтому государственные юридические лица подразделяются на хозрасчетные и госбюджетные, и лишь последние могут быть признаны публичными.
В отличие от ученых законодатель в то время фактически устранился от квалификации имущественных прав государственного юридического лица. В ГК РСФСР 1922 г. указаний на сей счет не содержалось. Б декрете ВЦИК и СНК. РСФСР от 10 апреля 1923 г. «О государственных промышленных предприятиях, действующих на началах коммерческого расчета (трестах)» вообще отсутствовала норма, посвященная правам гостреста на имущество; упоминался лишь уставной капитал (основной и оборотный).23 В п. 5 Положения о государственных промышленных трестах от 29 июня 1927 г. триада собственника без .каких-либо ограничений была распространена на предприятие.24 Это, конечно, послужило питательной средой для развития теорий разделенной и фидуциарной собственности. Однако нигде в законодательстве трест собственником не назывался.
До середины 30-х годов самой распространенной была концепция разделенной государством (органами власти и управления) и предприятием (хозяйственным государственным органом) собственности.25 После принятия Конституции 1936 г. по известным причинам дискуссии вокруг прав треста утихли. Плодотворные научно-прикладные споры вытеснил политически однолинейный лозунг «Государство — это единый и единственный собственник всего государственного имущества».26 После ряда попыток дать юридическую квалификацию правам предприятий, не прибегая к положениям уже выдвинутых теорий, пришел успех. В начале 40-х годов появились статьи,27 а в конце была опубликована фундаментальная монография А. В. Бенедиктова «Государственная социалистическая собственность», в которой получило развернутое обоснование широко известная теория оперативного управления государственным имуществом.28 Государство объявлялось нераздельным собственником, а к предприятию приурочивалось особое право на непосредственное оперативное управление частью общенародного фонда. Последнее конструируется в виде некоей юридической производной от государственной собственности и включает в себя триаду правомочий, значительно суженную нормативными рамками по сравнению с обычным правом собственности. С известной долей условности можно сопоставить теорию права оперативного управления (особенно в ее цивилистической трактовке), а также все отпочковавшиеся от нее концепции с правом на узуфрукт. В классическом римском праве и в современном западном законодательстве узуфрукт понижался как вещное право пользования чужим имуществом и извлечения из него плодов.29 Носитель вещного права на узуфрукт (узуфруктуарий) использует вещь так, как это делал бы сам собственник, но сохраняя существо имущества (ст. 578 Французского гражданского кодекса). У собственника же остается только substantia, nuda proprietas, и он вправе располагать вещью лишь постольку, поскольку это не наносит ущерба правам узуфруктуария (ч. 1 ст. 599-ФГК). Узуфруктуарий может не только пользоваться своим правом лично, но и передать его в аренду другому лицу и даже продать или уступить свое право (ст. 595 ФГК). Таким образом, права предприятия; в теории А. В. Бенедиктова и права узуфруктуария имеют производный, вторичный и вещный характер, они противопоставимы правам всех третьих лиц и в определенной степени — правам собственника. Конечно, приведенное сопоставление сугубо формально, но оно показывает преемственность в развитии юридической мысли именно в тех случаях, когда такая преемственность отрицается.
Теория оперативного управления оказалась настолько созвучной социально-политическим условиям 50—60-х годов, что была почти единогласно принята юридическим миром, а затем и законодателем. Появились другие работы, отражающие широкий и многокрасочный спектр самых разных подходов к оперативному управлению, перечисление которых заняло бы не одну страницу. Концепция А. В. Бенедиктова совершенствовалась и оттачивалась в научной полемике, раздираемая на части различными школами.30 С момента второй кодификации гражданского законодательства наступает эпоха, образно названная периодом «триумфального шествия» категории оперативного управления.31 В это время происходит ее превращение из научной концепции в легальную модель (ст. 261 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик, ст. 93' ГК РСФСР, п. 2 Положения о социалистическом государственном производственном предприятии и др.). Институт оперативного управления приспосабливается к иным (негосударственным) формам собственности.
Несмотря на, казалось бы, прочную доктринальную аргументацию и законодательное одобрение,'2 теория академика А. В. Бенедиктова была подвергнута остракизму в юридической литературе 80-х годов.33 В какой-то мере она даже приобрела печальный ореол правового элемента командной экономики. Дальнейшую сумятицу внес Закон о государственном предприятии (объединении) 1987 г. В п. 1 ст. 4 этого акта восстановлена формула Положения о трестах 1927 г. без указания на право оперативного управления. Наконец, в Законе о собственности в СССР содержится новая квалификация вещного права госпредприятия. В п. 1 ст. 24 закона сказано: имущество, являющееся государственной собственностью и закрепленное за государственным предприятием, принадлежит ему на праве полного хозяйственного ведения. Осуществляя данное право, предприятие владеет, пользуется и распоряжается указанным имуществом и по своему усмотрению совершает в отношении него любые действия, не противоречащие закону и целям деятельности предприятия. К праву полного хозяйственного ведения применяются нормы о праве собственности, если законом не установлено иное.34 Однако раскрытие содержания права полного хозяйственного ведения может быть дано лишь в специальном исследовании.
* Аспирант Ленинградского государственного университета.
** Кандидат юридических наук, ассистент того же университета.
1 Следует различать право на имущество и имущественные права государственного предприятия. Право на имущество, хотя и относится к категории имущественных прав, но возвышается над ними, аккумулируя в себе возможности, предоставляемые последними. По своему характеру оно является абсолютным и вещным.
2 О частном разделении труда как основе индивидуального воспроизводства подробнее см.: Методологические основы теории хозяйственного расчета /Под ред. В. В. Радаева. М., 1981. С. 61—72.
3 Ее подробный анализ и критика даны в работе: Пискотин М. И. Социализм и государственное управление (уроки истории и перестройка). 2-е изд. М., 1988.
4 Xессии Н. В. В. И. Ленин о сущности и основных признаках товарного производства. М., 1968. С. 174.
5 Еще в 1918 г. Н. Осинский утверждал: «При социалистической диктатуре вообще не должно быть отдельных предприятий, хотя бы и государственных: есть только технические производственные единицы, частицы единого общественного хозяйства (см.: Осинский Н. Строительство социализма. Общие задачи. Организация производства. М., 1918. С. 54). Имущественную самостоятельность, необходимую для участия в товарно-денежных отношениях, отрицают и более современные авторы (см., напр.: Андрее Э., Галкин Л. Хозрасчетные отношения государственных предприятий в период строительства коммунизма. М., 1968. С. 30—34).
6 Следует согласиться с Д. А. Смолдыревым в том, что наша хозяйственная практика свидетельствует об отсутствии такого «непосредственно-общественного производства» (см.: Смолдырев Д. А. Новый тип товарного производства // Экономические науки. 1987. № 8. С. 51—53).
7 Агафонов А. К. Товарное производство и закон стоимости при социализме. Киев, 1975. С. 69—71.— На тех же позициях, по существу, стоит и Г. Б. Правоторов, считающий причиной товарно-денежных отношений в государственном секторе личную собственность человека на его рабочую силу (см.: Правоторов Г. Б. Стоимостные категории и способ производства (проблемы теории и методологии). М., 1974, С. 276).
8 Смолдырев Д. А. Роль стоимостных форм в развитии социалистической экономики. М., 1980. С. 48.
9 Там же.
10 Зинченко С. А. Государственная собственность в СССР: проблемы правового регулирования. Ростов-на-Дону, 1986. С. 114—147.
11 Мартынов Б. С. 1) Государственные тресты. М., 1924. С. 10; 2) Организационные принципы советского госпредприятия в условиях планирования товарного оборота // Право и жизнь. 1927. № 3. С. 40-41.
12 Мартынов Б. С. Организационные принципы. С. 45.
13 Венедиктов А. В. Правовая природа государственного предприятия //Известия экономического факультета Ленинградского политехнического института. Л., 1928. С. 106—107 (примеч.).
14Шретер В. Н. 1) Государственное предприятие и частноправовой оборот // Советское право. 1922. № 3. С. 121—122; 2) Система промышленного права в СССР. М.; Л., 1924. С. 14; 3) Внутренняя торговля. М., 1926. С. 51 и след.; 4) Проект общесоюзного декрета о трестах//Советское право. М., 1926. С. 115—116; 5) Советское хозяйственное право (право торгово-промышленное). М.; Л., 1928. С. 112 и след.
15 Карасе А. В. Советское промышленное право. Л., 1925. С. 40—41; Аскназий С. И. Очерки хозяйственного права СССР, Л., 1926. С. 101
16 Венедиктов А. В. Правовая природа государственного предприятия. С. 59—115.
17 Там же. С. 61—62.
18 Там же. С. 73—74.
19 Там же. С. 62.
20 Достаточно напомнить, что за государственным предприятием не признавалось наличие собственных интересов (см.: Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность. М.; Л., 1948. С. 350).
21 В литературе 20-х годов государственные тресты считались публичными юридическими лицами (см., напр.: Евтихиев А. О юридических лицах публичного права // Сб. статей кафедры «Проблемы современного права» и правового факультета Харьковского института народного хозяйства, посвященных памяти академика, профессора В. М. Гордона / Ред. комиссия: Н. И. Палиенко и др. Харьков, 1927. С. 76).
22 Там же.
23 СУ РСФСР. 1923. № 29. Ст. 338.
24 СЗ СССР. 1927.. № 39. Ст. 392.
25 См., напр.: Курс советского хозяйственного права / Под ред. Л. Гинзбурга и Е. Пашуканиса. М, 1935. С. 180—184.
26 Именно из этого лозунга исходил Вышинский, ориентируя гражданско-правовую науку рассматривать права госпредприятия на имущество как «права распоряжения-управления имуществом государства лишь по поручению» (см.: Основные задачи науки советского социалистического права // Материалы 1-го совещания научных работников права 16—19 июля 1938г. М., 1938. С. 57).
27 Венедиктов А. В. 1) Органы управления государственной социалистической собственностью // Советское государство и право. 1940. № 5-6; 2) Государственные юридические лица в СССР // Там же. 1940. № 10.
28 Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность.
29 Бартошек М. Римское право. Понятия, термины, определения. М., 1989.С. 322; Саватье Р. Теория обязательств. М., 1972. С. 115—118; Гражданское и торговое право капиталистических стран: Сб. нормативных актов: гражданские и торговые кодексы. М., 1986.
30 С экономической точки зрения одни трактовки приближались к модели «единого котла» (некоторые разновидности хозяйственно-правовой трактовки), другие — «полного присвоения» (ряд цивилистических интерпретаций).
31 Толстой Ю. К. Социалистическая собственность и оперативное управление У/ Проблемы гражданского права / Под ред. Ю. К. Толстого, А. К. Юрченко, Н. Д. Егорова. Л., 1987. С. 40.
32 В 60—70-х годах лишь некоторые экономисты отвергали ее в пользу модели разделенной собственности (см., напр.: Бадер В. А. Социалистический продукт. М., 1967. С. 32—33; Шкредов В. П. Экономика и право (о принципах исследования производственных отношений в связи с юридической формой их выражения). М., 1967. С. 100—104; Смолдырев Д. А. Роль стоимостных форм в развитии социалистической экономики. С. 48—49).
33 Обзор критических взглядов дан в указанной работе Ю. К. Толстого (см. сноску 31). См. также: Мозолин В. П. Право государственной (общенародной) собственности в условиях совершенствования социализма // Советское государство и право. 1987. № 5; Толстой Ю. К. Концепция А. В. Бенедиктова и современность // Правоведение. 1988. № 2; Право собственности в СССР / Под ред. Ю. К. Толстого и В. Ф. Яковлева. М., 1989; Право собственности в условиях совершенствования социализма // Редкол : В. П Мозолин, А. А. Рубанов, М. Я. Шиминова. М., 1989. 34 Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1990. № 11. Ст. 164.
