Политическое учение Никколло Макиавелли /
Козлихин, И. Ю.
Политическое учение Никколло Макиавелли /И. Ю.
Козлихин.
//Правоведение. -1996. - № 4. - С. 152 - 161
ЧАСТИЧНОЕ СОДЕРЖ.: Происхождение государства и
изменчивость форм правления -- Религия как фактор
политики -- Нравы народа и формы правления -- Проблема
создания единого национального государства : Политика и
мораль.
Библиогр. в подстрочных ссылках.
ПЕРСОНАЛИИ:
Макиавелли, Никколло, - политический мыслитель,
- общественный деятель, - 1469 - 1527.
ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ - ИСТОРИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ
УЧЕНИЙ - ИТАЛИЯ - ПЕРСОНАЛИИ - ПОЛИТИКА -
СТРАНЫ ЕВРОПЫ - ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ -
ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ
Материал(ы):
Политическое учение Никколло Макиавелли [Журнал "Правоведение"/1996/№ 4]
Козлихин И.Ю.
Никколло Макиавелли (1469-1527) стал ученым во многом волей обстоятельств. 14 лет он провел на посту секретаря Флорентийской республики, ведая международными и военными делами. Макиавелли работал много и самозабвенно. Его дипломатические поездки исчисляются десятками, доклады и служебные записки – тысячами. Судя по всему, это было самое счастливое время в его жизни. Все перевернулось в 1512 г. Республика пала, к власти вернулся род Медичи. Макиавелли, известный республиканскими убеждениями, попал в опалу, продолжавшуюся практически до конца жизни. Флоренция потеряла талантливого политического деятеля, но мир получил классика политической науки. Находясь не у дел, Макиавелли написал обессмертившие его имя книги: «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», «Государь», «История Флоренции» и «О военном искусстве».
Правильно интерпретировать взгляды Макиавелли не так-то просто. Он был блестящим писателем, но не «систематическим ученым» ни в средневековом, ни в современном смысле этого слова и мало заботился о точности и единообразии терминологии.1 Но вместе с тем Макиавелли, будучи весьма последовательным в своих взглядах, создал достаточно стройное учение о политике. Постараемся его реконструировать.
Философия политики
Макиавелли являлся достойным членом кружка флорентийских интеллектуалов эпохи позднего Возрождения. Он писал стихи, новеллы, пьесы и не скрыл обиды, не найдя своего имени в перечне итальянских поэтов, составленном Людовико Ариосто в последней главе поэмы «Неистовый Роланд».2 Но если бы кому-нибудь пришла в голову мысль составить список итальянских философов, Макиавелли не претендовал бы на место в нем.
Философию он не любил и относился к ней с предубеждением. Объясняется это тем, что Макиавелли отождествлял философию со средневековой схоластикой, а отвлеченное мудрствование, созерцательность вредны для государства, думал он. Они порождают бездеятельность и «опасные соблазны» (История Флоренции. 5.1). Но все же, размышляя об исторических судьбах государств, Макиавелли предложил собственную философию истории, вернее, философию политической истории, отказываясь при этом от теологического провиденционализма.
Исторический процесс – не развертывание Божественного разума, Божественного провидения: он подчиняется собственным закономерностям. Весь мир находится в движении, которое задается по меньшей мере пятью силами: природой, небом, фортуной, самим человеком и, конечно, Богом. Движение как таковое, считал Макиавелли, предопределено природой: «...от самой природы вещам этого мира не дано останавливаться» (Там же.). Характер движения, его направление и пределы определяются небом: «...для всех вещей в этом мире существуют ограничения: но, как правило, они проходят полный круг, предопределенный им небом, удерживающим их на этом пути» (Рассуждения. 3. I.) Природа и небо совершенно не зависят от воли людей и выражают абсолютно объективные закономерности, которые необходимо учитывать, но бороться с ними бессмысленно. Принципиально иначе обстоит дело с фортуной, т. е. с судьбой. Ей Макиавелли отводит много места в своих сочинениях. Так, в стихотворении «О фортуне» она выступает как злая сила:
«...нет на свете страшней ее ударов ничего...
Достойных ущемляя так и сяк,
Она ничтожных двигает в тираны.
Не верь злодейке – попадешь впросак.
Она переустраивает страны...
И даже время подчинилось ей».
Фортуна – капризна, для нее законы не писаны, с ней лучше не связывать никаких надежд. Но если ограничиться только сетованиями Макиавелли, то впечатление об его отношении к фортуне окажется неверным. В этом стихотворении выражены не столько убеждения Макиавелли, сколько мрачное настроение, в котором он находился после падения республики во Флоренции (оно написано в конце 1512 г.). Однако Макиавелли был слишком жизнелюбив, чтобы долго предаваться отчаянию. Уже в «Государе» фортуна не столь всесильна и далеко не всегда зла. О ней он пишет в главе с очень характерным названием «Какова власть судьбы над делами людей и как можно ей противостоять». Человек достаточно разумен и силен, чтобы противостоять фортуне, вернее, может быть таким, если воспитает в себе доблесть (virtu). «Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильны ее сдержать. Но хотя бы и так, – разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?
То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений» (Государь. XXV). Вообще фортуна – непостоянна, как женщина, ну, а женщина любит молодых, которые «более отважны и с большей дерзостью ее укрощают» (Там же).
Что касается влияния Божественной воли на жизнь людей, то Бог не правит людьми непосредственно: на людей воздействуют их собственные религиозные представления, но они, как и все прочее в человеческом мире, меняются с течением времени. Формы религии, полагает Макиавелли, изменяются два-три раза каждые пять-шесть тысячелетий. Происходит это по велению неба, но благодаря деятельности самих людей.
Вот как описывает Макиавелли происхождение языческой религии в Риме: «Случилось так, что первым своим устроителем Рим имел Ромула... Однако решив, что порядки, учрежденные Ромулом, недостаточны для столь великой державы, небеса внушили римскому Сенату решение избрать преемником Ромула Нуму Помпилия». Нума же, «найдя римский народ до крайности диким», обратился к религии и укоренил ее в народе (Рассуждения. 1. XI). О месте религии в Макиавеллевой теории политики мы будем говорить подробно в другом месте. Здесь же важно отметить, что необходимость религии как таковой обусловлена объективно, люди же вольны избирать ту форму религии, которая в наибольшей степени отвечает их потребностям. Бог правит людьми постольку, поскольку они верят в него, и в зависимости от формы религиозных представлений он по-разному влияет на поведение людей.
Итак, многие факторы обусловливают исторический процесс: природа и небо предопределяют закономерности всеобщей изменчивости, фортуна привносит случайность в закономерность и определяет конкретные формы жизни людей, человек, если он обладает доблестью, активно участвует в воплощении закономерностей, обусловленных природой и небом, он же использует фортуну, если она предоставляет счастливый случай, и борется с ней, если она к нему не благосклонна.
Вместе с тем любое историческое событие не уникально, во-первых, потому, что история движется не прямолинейно, а синусоидно: «все дела человеческие... идут либо вверх, либо вниз» (Рассуждения. 1. IV); во-вторых, неизменной остается природа человека. «Изучая события настоящего и прошедших времен, – пишет Макиавелли, – мы находим, что во всех государствах и у всех народов существовали и существуют одни и те же стремления и страсти. Нетрудно поэтому выводить из внимательного исследования прошедших событий заключение о том, что предстоит в будущем, или прибегать к тем средствам, которые употреблялись древними. В случаях, если в прошлом не находится примеров нужных средств, можно изобретать новые, руководствуясь сходством обстоятельств. Однако во все времена повторяются одни и те же смуты, потому что историческими соображениями пренебрегают, читающие историю не умеют делать из нее выводов или выводы остаются неизвестными правителям» (Рассуждения. 1. XXIX).
История для Макиавелли всегда актуальна. Подчас грань между историей и современностью в его рассуждениях полностью отсутствует, история и современность как бы сливаются, давая возможность познать законы политики. Но писаная история приобретает практический смысл только тогда, когда она правдива. Не приукрашивать истину, а искать «настоящую, а не воображаемую правду вещей» (Государь. XV) – вот задача, которую поставил перед собой Никколло Макиавелли. При этом истина важна для него не сама по себе, не радость познания влечет его. Знание истины необходимо для успешной политической борьбы, для создания сильного, процветающего государства.
ТЕОРИЯ ПОЛИТИКИ
Происхождение государства и изменчивость форм правления
Описывая процесс происхождения государства, Макиавелли следует римскому историку Полибию. Толчком к появлению государства послужило размножение человеческого рода. В догосударственном состоянии люди жили «разобщенно, наподобие диких зверей. Затем, когда род человеческий размножился, люди начали объединяться и, чтобы лучше сберечь себя, стали выбирать из своей среды самых храбрых, делать их своими вожаками и подчиняться им» (Рассуждения. 1. II). У людей появляется понимание «хорошего и доброго в отличие от дурного и злого», они начинаю создавать законы и устанавливать наказания для их нарушителей. Благодаря этому люди приходят к осознанию справедливости (Там же). Таким образом, государство, законы и справедливость тесно связаны между собой.
Следует подчеркнуть, что у Макиавелли речь идет о политической справедливости, т. е. о справедливости, царящей в отношениях власти и подчинения: правитель – благодетель, заботящийся о подвластных; подвластные, в свою очередь, испытывая благодарность по отношению к правителю, добровольно подчиняются ему. Что касается законов, то Макиавелли имел в виду законы, определяющие организацию публичной власти. Вот как он пишет об этом применительно к Венецианской республике: «Когда число их (граждан. – И.К.) выросло настолько, что для продолжения совместной жизни им потребовались законы, они установили определенную форму правления» (Рассуждения. 1. IV). Частное же право мало интересует Макиавелли, а о гражданских законах он упоминает только однажды, подчеркивая их связь с римским частным правом (Рассуждения. 1. Вступление).
В соответствии с античной традицией Макиавелли выделяет шесть форм правления: три правильные (самодержавие, аристократия и народное правление) и три неправильные (тирания, олигархия и лицензия – вседозволенность, разнузданность). Все они губительны для государства. Неправильные – губительны по определению, а правильные – из-за их кратковременности, быстрого перерастания в свою противоположность: монархии - в тиранию, аристократии – в олигархию, демократии – в лицензию. Макиавелли предлагает традиционный на первый взгляд, выход из этого порочного круга: следует создать смешанную форму правления по образцу Римской республики, где консулы олицетворяли монархическую форму правления, сенат – аристократическую, а народное собрание – демократическую. Но вечных и неизменных форм правления не существует, не вечна и смешанная. «Переживая беспрерывные превращения, все государства обычно из состояния упорядоченности переходят к беспорядку, а затем от беспорядка - к новому порядку. Поскольку от самой природы вещам этого мира не дано останавливаться, они, достигнув некоего совершенства и будучи уже не способны к дальнейшему подъему, неизбежно должны приходить в упадок, и, наоборот, находясь в состоянии полного упадка, до предела подорванные беспорядками, они не в состоянии пасть еще ниже и по необходимости должны идти на подъем. Так вот всегда, все от добра снижается ко злу и от зла поднимается к благу, ибо добродетель порождает мир, мир порождает бездеятельность, бездеятельность – беспорядок, беспорядок – погибель и – соответственно – новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слова и благоденствие» (История Флоренции. 5. 1), поэтому не существует единственно лучшей формы правления. В зависимости от той точки, в которой находится государство на синусоиде изменчивости, возможна и наиболее целесообразна одна из двух его форм: единовластие (принципат) и республика. Принципат необходим при создании и реформировании государства, а республика – наиболее приемлемая форма правления в условиях стабильности. В любом случае поддержание стабильности и порядка в государстве невозможно без принятия народом определенной системы ценностей, она – предпосылка и условие создания хорошо организованного государства. В этом смысле особое значение для Макиавелли имеет религия.
Религия как фактор политики
Макиавеллевское понимание религии принципиально отличается от средневекового, теологического. Как уже отмечалось, религии создаются по воле неба, но людьми. Учредители религий – личности по истине великие. «Из всех прославляемых людей более всего прославляемы учредители религий», а уж за ними следуют основатели республик и царств (Рассуждения. 1. Х). Ценна религия не как путь приобщения к Богу, а как форма политической идеологии, обеспечивающей жизнедеятельность государства, легитимность правителей, законов и установленного порядка. Так, Макиавелли пишет: «Нума сделал вид, будто завел дружбу с Нимфой и что она советовала ему все, что он потом рекомендовал народу» (Рассуждения. 1. XI). С точки зрения обыденной морали – Нума обманщик. Макиавелли же не только оправдывает его, но считает, что это – единственно возможный способ введения новых порядков и новых законов. Так поступали Солон, Ликург и другие выдающиеся законодатели, – ведь то, что познал великий человек, далеко не всегда дано познать остальным. Однако человеческого авторитета бывает недостаточно, чтобы убедить народ в необходимости новых порядков, вот почему «ни у одного народа не было никогда учредителя чрезвычайных законов, который не прибегал бы к Богу» (Там же). Введенная Нумой религия «помогала командовать войсками, воодушевлять плебс, сдерживать людей добродетельных и посрамлять порочных» (Там же). Кроме того, прочная религия предопределяет долгую жизнь государства. Дело в том, что отсутствие страха перед Богом может быть компенсировано только страхом перед государем. Но жизнь государя коротка, и государство, зависящее лишь от его доблести, гибнет вскоре после его смерти, «поэтому благо республики или царства состоит вовсе не в том, чтобы обладать государем, который бы мудро правил ими в течение всей жизни, а в том, чтобы иметь такого государя, который установил бы в них такие порядки, чтобы названное благо не исчезло с его смертью» (Там же).
Если же люди вдруг понимают, что боги – это обман, и религиозное чувство затухает в них, «они делаются неверующими и готовыми нарушить любой добрый порядок» (Рассуждения. 2. V). Религия необходима – это бесспорно, вопрос состоит в том, какая форма религии должна быть принята. Христианство в его первоначальном и неизвращенном виде могло бы использоваться для укрепления государства, полагает Макиавелли, но все же симпатии его отданы язычеству. Любая религия воспитывает человека, но христианство и язычество прививают людям различные качества. Христианство «почитает высшее благо в смирении, в самоуничижении и презрении к делам человеческим, тогда как религия античная почитала высшее благо в величии духа, в силе тела и во всем том, что делает людей чрезвычайно сильными. А если наша религия и требует от нас силы, то лишь для того, чтобы мы были в состоянии терпеть, а не для того, чтобы мы совершали мужественные деяния. Такой образ жизни сделал, по-моему, мир слабым и отдал его во власть негодяям: они могут безбоязненно распоряжаться в нем как угодно, видя, что все люди, желая попасть в рай, больше помышляют о том, как бы стерпеть побои, нежели о том, чтобы за них расплатиться» (Рассуждения. 2. II). Макиавелли, разумеется, осознавал, что возродить язычество невозможно. Он призывал «правильно» толковать христианство, а значит, в языческом духе, т. е. воспитывать мирскую доблесть, любовь к отечеству и свободе.
Таким образом, религия у Макиавелли приобретает политический характер. Функции ее разнообразны: она, через обращение к божественному авторитету, обеспечивает легитимность государства и законов, несет определенную систему ценностей, по сути превращаясь в политическую идеологию, и даже более того – в случае ее укоренения в народе становится основой политической культуры. Причем христианство способствует становлению культуры пассивного созерцания, а язычество – культуры активного действия; или, в терминологии Макиавелли, различные нравы обусловливают различные формы политической жизни и соответственно различные формы правления.
Нравы народа и формы правления
Общественные нравы никогда не бывают идеальными: люди эгоистичны, честолюбивы и злобны, чаще неблагодарны, чем благодарны, легко увлекаются и быстро разочаровываются. Вообще «люди поступают хорошо лишь по необходимости, когда же у них имеется свобода выбора и появляется возможность вести себя так, как заблагорассудиться, то сразу возникают величайшие смуты и беспорядки» (Рассуждения. 1. III). Государство должно создаваться с учетом этих человеческих особенностей.
Макиавелли пишет, что «учредителю республик и создателю ее законов необходимо заведомо считать всех людей злыми и предполагать, что они всегда проявят злобность своей души, едва лишь им представится удобный случай» (Рассуждения. 1. III) (в этой тираде следует обратить внимание на слова «заведомо считать» и «предполагать»; строго говоря, Макиавелли не считает, что люди всегда порочны, но они могут быть таковыми), поэтому в государстве должны создаваться такие порядки и законы, которые противостояли бы возможному злу.
Разногласия и конфликты неустранимы из человеческого общества, ибо оно всегда неоднородно и распадается на группы, представляющие различные нравы (умонастроения и интересы), и вражда между этими группами закономерна и неизбежна. Однако раздоры, вызываемые взаимной враждой, могут иметь различные последствия для блага государства: либо разрушать государство, либо возвеличивать его. В Римской республике столкновения между плебсом и знатью являлись главным условием сохранения свободы и создания хороших законов. Дело в том, что республика в Риме была правильно организована: существовали такие политические институты, которые позволяли принимать участие в политической жизни всем социальным группам (плебеям и патрициям), иными словами, политические конфликты разрешались законным способом и в рамках соответствующих учреждений. Макиавелли полагал, что учреждение в Риме плебейских трибунов не только предоставило плебеям долю в управлении государством, но и обеспечило защиту свободы (в данном случае Макиавелли понимает свободу как отсутствие политического порабощения). И если знать всегда стремится к господству, то народ противится порабощеннию. «Поэтому, – пишет Макиавелли, – естественно, что, когда охрана свободы вверена народу, он печется о ней больше и, не имея возможности сам узурпировать свободу, не позволяет этого и другим» (Рассуждения. 1. V). Но народ не должен править единолично, и римские плебеи правили совместно с патрициями.
Свобода как отсутствие порабощения предполагает свободное представление своих интересов противоборствующими социальными группами, и если существующие политические порядки способствуют заключению компромиссов между ними, появляются хорошие законы, т. е. выражающие общее благо, покоящееся на общем согласии, и равные для всех, а хорошие законы ведут к порядку, порядок – к безопасности, а безопасность, в свою очередь, – важнейшее условие свободы. Дело в том, что «во всех республиках, как бы они ни были организованы, командных постов достигает не более сорока-пятидесяти граждан», большинству же людей достаточно жить в безопасности и пользоваться общими выгодами, которые проистекают из свободной жизни. «Заключаются же они в возможности свободно пользоваться своим добром, не опасаться за честь жены и детей, не страшиться за свою судьбу» (Рассуждения. 1. XVI). А когда люди живут в безопасности, государство процветает экономически, «ибо каждый человек в этих странах, не задумываясь, приумножает и приобретает блага, которыми рассчитывает затем свободно пользоваться» (Рассуждения. 2. II).
Макиавелли требует строжайшего исполнения законов: «...если люди будут безнаказанно нарушать законы, народ быстро развратится, нарушения станут массовыми и преследовать нарушителей будет невозможно» (Рассуждения. 3. I). Кроме того, закон и согласие – средство легитимизации государственной власти. Вот какие слова Макиавелли вкладывает в уста умирающего Джовани Медичи, обращенные к сыновьям: «Если вы хотите жить спокойно, то в делах государственных принимайте лишь участие, на которое вам дает право закон и согласие граждан» (История Флоренции. 4. XVI). Прочной может быть только такая власть, которую люди принимают по своей доброй воле (История Флоренции. 2. XXXIV).
Итак, республика, основанная на справедливых законах и хороших установлениях, не зависит лишь от добродетели одного человека, ибо добродетелен народ в целом, в республике обеспечиваются интересы всех, царит порядок, обеспечены безопасность и свобода. Тем самым она является как бы самодостаточным государством, существующим благодаря своим внутренним качествам.
Однако не все государства, даже формально являющиеся республиками, хорошо устроены и не всегда наличие магистратов и законов предопределяют добрые нравы. Плохо устроенные республики – лицензии – не стабильны, они «часто меняют правительства и порядок правления, что ввергает их не в рабское состояние из свободного, как это обычно полагают, а из рабского в беспорядочное своеволие» (История Флоренции. 4. I).
Примером такого государства является Флоренция. Если большая часть государств, полагает Макиавелли, довольствовалась каким-либо одним несогласием, то Флоренция породила их множество. Гвельфы и гиббелины, нобили и пополаны, пополаны и чомпи с завидным упорством враждовали друг с другом. Не успевала одна партия прийти к власти, как в ней начинались раздоры и новая вражда. Политическая жизнь представляла собой борьбу клик и партий. Такое положение дел развратило флорентийский народ. Порча нравов охватила всю Италию, но в особенности Флоренцию. В ней нет народа, способного к самоуправлению, и нет правителя, способного установить благие порядки; вера в Бога угасла, клятвы и данное слово соблюдается лишь тогда, когда это выгодно. И все это совершается под прикрытием благородных слов: «...деятели и главы партий прикрывают самыми благородными словами свои замыслы и цели: неизменно являясь врагами свободы, они попирают ее под предлогом защиты то государства оптиматов, то пополанов» (История Флоренции. 3. V). И не к истинной славе стремятся они, а к власти: «...когда же эта власть в их руках, – нет такой несправедливости, такой жестокости, такого хищения, каких они не осмелились бы совершить... правила и законы издаются не для общего блага, а ради выгоды отдельных лиц» (Там же).
Таким образом, законы выражают лишь эгоистический интерес пришедшей к власти группировки и превращаются в инструмент политической борьбы, а «если государство держится не общими для всех законами, а соперничеством клик, то едва только одна клика остается без соперника, в ней тотчас же зарождается борьба, ибо она сама уже не может защитить себя теми особыми средствами, которые сначала изобрела для своего благополучия» (Там же). После освобождения от германских императоров в Италии, «лишившись узды, сдерживающей страсти, установили у себя правление, способствующее не процветанию народа, а разделению на противоборствующие партии (История Флоренции. 3. V). Итальянцы отвыкли жить свободно, поэтому, как только внешняя власть ослабевала, начинались раздоры; многократные попытки проведения реформ делали существовавший порядок еще хуже; и законы были плохи, и исполнялись они дурно. Народ развратился окончательно. Во Флоренции ко всем этим порокам добавилось еще то, что борьба между нобилями и пополанами привела к полной победе последних.
Макиавелли неоднократно подчеркивал свое отрицательное отношение к знати. Но вместе с тем знать – носитель воинской доблести, которой Флоренции остро не хватало. Власть оказалась в руках людей, привыкших торговать, поэтому там было столько «никчемных правителей» и велись «постыднейшие войны» (История Флоренции. 1. ХХХIХ).
Макиавелли не мог смириться с таким положением дел и искал пути переустройства Италии. Он считал, что превращение лицензии в республику, как и создание нового государства, возможно только с помощью единовластия – принципата. Для обоснования этого тезиса Макиавелли вновь обращается к примерам римской истории. Основание Рима, как известно, замешано на крови: Ромул совершил братоубийство, а затем дал согласие на убийство данного ему в соправители Тита Тация Сабина. Эти события можно было бы представить как тяжелое наследие римской истории, Макиавелли же энергично оправдывает Ромула: «Следует принять за общее правило следующее: никогда или почти никогда не случалось, чтобы республика или царство с самого начала получали хороший строй или преобразовывались заново, отбрасывая старые порядки, если они не учреждались одним человеком» (Рассуждения. 1. IX). Все новые государства обязаны своим возникновением доблести государя, и никто не упрекает его, если ради общего блага и укрепления государства он прибегнет к чрезвычайным мерам. Моисей, Солон, Ликург решительно использовали единоличную власть, но не ради удовлетворения собственного тщеславия, а для создания добрых порядков и справедливых законов. И именно этим оправдываются неизбежные жесткости, совершаемые государем на пути создания нового государства.
Мудрый правитель, создав определенный добрый порядок, доверяет его сохранение народу, ибо не может быть долговечным порядок, опирающийся на «плечи одного единственного человека» (Рассуждения. 1. IX). Но, к сожалению, многие правители, обманываясь видимостью блага и ложной славы, начинают ценить власть как таковую и превращаются в тиранов; тиранам же нет оправдания: они обрекают себя на бесславие, позор и тревоги (Рассуждения. 1. X). Основная причина превращения принципата в тиранию – наследование власти: наследственная власть подвержена порче. Этот вывод был сделан еще Полибием и подтвержден Макиавелли. Тираническая власть действует развращающе и на самих правителей, и на народ, который постепенно теряет способность жить свободно. Развращенный народ «является не чем иным, как грубым животным, которое мало того, что по природе своей свирепо и дико, но вдобавок вскармливалось всегда в загоне и в неволе; будучи случайно выпущенным на вольный луг и не научившись еще ни питаться, ни находить себе места для укрытия, оно делается добычей первого встречного, который снова пожелает надеть на него ярмо» (Рассуждения. 1. XVI).
Своими силами такой народ не может вернуться к свободе, он испытывает потребность в доблестном правителе, который способен использовать не только обычные меры, но и чрезвычайные – «насилие и оружие». Если народ еще не развращен окончательно, правителю-реформатору следует опираться на него, используя оружие против врагов нового строя, т. е. против тех, кто извлекал выгоду из тиранического правления, «кормясь от щедрот государя» (Рассуждения. 1. XVI). Реформатор должен «убить сыновей Брута» (приверженцев тиранического строя) и «попытаться сделать народ своим другом» (Там же). Если же народ развращен окончательно, то его очень сложно, иногда даже невозможно привести к свободе, ибо жизни его не хватит. С его смертью народ, как правило, возвращается к тирании (Рассуждения. 1. XVII). Но в любом случае путь к установлению республики лежит через режим «скорее монархический, нежели демократический, с тем чтобы те самые люди, которые по причине их наглости не могут быть исправлены законами, в какой-то мере обуздывались властью как бы царской» (Рассуждения. 1. XVIII). Здесь проявляется одно трудно разрешимое противоречие: конфликт между целью и средствами, что понимает и сам Макиавелли: «Поскольку же восстановление в городе политической жизни предполагает доброго человека, а насильственный захват власти государя в республике предполагает человека дурного, то поэтому крайне редко бывает, чтобы добрый человек, даже преследуя благие цели, встал на путь зла и сделался государем. Столь же редко бывает, чтобы злодей, став государем, пожелал творить добро и чтобы ему когда-нибудь пришло на ум использовать во благо ту самую власть, которую он приобрел дурными средствами» (Рассуждения. 1. XXV). Но все же это не останавливает Макиавелли, и он делает вывод: ради благой цели следует использовать все необходимые средства.
Проблема создания единого национального государства: Политика и мораль
«Государь» (в оригинале — Vil Principe) самое знаменитое и, пожалуй, самое читаемое произведение Макиавелли. Именно оно окрасило славу флорентийца в несколько мрачноватые тона. Действительно, если вырвать политические максимы, сформулированные Макиавелли, из исторического и теоретического контекста, то Макиавелли можно представить проповедником абсолютной аморальности в политике и даже приписать ему тезис, что цель оправдывает средства. Но это будет совершенно несправедливо.
В «Истории Флоренции» Макиавелли выступает как беспристрастный историк; в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» он — теоретик политики, размышляющий о причинах возвышения и гибели государств, о природе политических явлений. «Историю Флоренции» Макиавелли посвящает папе Клементу VII, по заказу которого она и была написана, «Рассуждения» — своим друзьям, не занимавшим никаких государственных постов; «Государя» — Лоренцо Медичи, тогдашнему правителю Флоренции, племяннику папы Льва X. Это не случайно. Если исключить множество документов, написанных Макиавелли в бытность его секретарем республики, то «Государь» — наиболее прагматическое произведение, вышедшее из под его пера. Италия, полагал Макиавелли, находилась в нижней точке своего падения и испытывала острую нужду в сильном государе — реформаторе и объединителе. «...Дабы обнаружила себя доблесть италийского духа, Италии надлежало дойти до нынешнего ее позора: до большего рабства, чем евреи; до большего унижения, чем персы; до большего разобщения, чем афиняне: нет в ней ни главы, ни порядка; она разгромлена, разорена, истерзана, растоптана, повержена в прах». Италия ждет своего избавителя. «Не могу выразить словами, — обращается Макиавелли к Лоренцо Медичи, — с какой любовью приняли бы его жители, пострадавшие от иноземных вторжений, с какой жаждой мщения, с какой неколебимой верой, с какими слезами! Какие бы двери закрылись бы перед ним? Кто отказал бы ему в повиновении? Чья зависть преградила бы ему путь? Какой итальянец не воздал бы ему почестей? Каждый ощущает, как смердит господство варваров. Так пусть же ваш славный дом примет на себя этот долг с тем мужеством и той надеждой, с какой вершатся правые дела, дабы под сенью его знамени возвеличилось наше отечество и под его водительством сбылось сказанное Петраркой:
«Доблесть ополчится на неистовство,
И краток будет бой,
Ибо не умерла еще доблесть
В итальянском сердце».
(Государь. XXVI)
Можно ли обвинить в безнравственности человека, написавшего эти строки?
Стратегическая цель Макиавелли — спасение Италии через ее объединение. Сама же книга посвящена политической тактике: как захватить и удержать власть, как расширить пределы своего владения.
Исследование начинается с указания на то, что все государства подразделяются на республики и управляемые единовластно и что именно последние являются предметом исследования. Единовластные государства бывают унаследованные и новые. Проблемы унаследованных государств мало интересуют Макиавелли, ведь его цель — создание именно нового государства. Новым оно может быть в целом, т. е. таким, в котором правитель не имеет корней; новой может быть какая-то часть государства, присоединенная к наследственному владению. Государства, состоящие из унасле -дованной и присоединенной частей, Макиавелли называет смешанными. По сути, государь-реформатор и должен идти по пути создания такого государства, присоединяя все новые и новые территории. А это — задача, требующая от правителя особых качеств, специальных знаний.
Захватить чужое владение не так сложно, гораздо сложнее удержать власть над ним, особенно в том случае, если «завоеванная страна отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам» (Государь. III). Дело объединения гораздо перспективнее, когда унаследованное и завоеванное владения имеют один язык и сходные обычаи. Короче говоря, успех объединения зависит прежде всего от сходства культур объединяемых народов. Далее анализу должны подлежать политические нравы. В том случае, если новые подданные имеют сходные традиции и прежде не знали свободы, т. е. управлялись единовластно, «следует принять лишь две меры предосторожности: во-первых, проследить за тем, чтобы род прежнего государя был искоренен, во-вторых, сохранить прежние законы и подати — тогда завоеванные земли в кратчайшее время сольются в одно целое с исконным государством завоевателя». (Там же). Здесь речь идет лишь о необходимости замены персоны правителя при сохранении законов, традиций обычаев. Иными словами, Макиавелли формулирует два основных принципа успешного создания единого национального государства: 1) принадлежность объединяемых народов «к одной стране» (к одной культуре); 2) достижение полного единовластия путем уничтожения прежних правителей-суверенов.
В ходе захвата нового владения, управляющегося единовластно, следует учитывать и конкретную организацию власти. Собственно, вариантов может быть два: первый — «где государь правит в окружении слуг, которые милостью и соизволением его поставлены на высшие должности и помогают ему управлять государством; второй — «где государь правит в окружении баронов, властвующих не милостью государя, но в силу древности рода» (Государь. IV). Пример первого образа правления — Турция, второго — Франция. Турцию завоевать сложно, но просто удержать власть; Францию завоевать легко, вступив в сговор с кем-либо из баронов, но удержать власть трудно, так как недостаточно искоренить род правителя, ибо сохранится опасность новой смуты со стороны баронов (надо отметить прозорливость Макиавелли: вскоре после его смерти во Франции начались гражданские войны). Макиавелли делает вывод, что государства, управлявшиеся единовластно и поэтому не знавшие свободы (самоуправления), — наилучший материал для объединения, а государства, знавшие свободу (республики), — мало пригодны для этого. Самое верное средство удержать республику в своей власти — это разрушить ее (Государь. V). На первый взгляд Макиавелли противоречит тому, о чем писал в «Рассуждениях», но это только на первый взгляд. Республика хороша как результат, а не как условие объединения: «В республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда не умрет и не может умереть память о былой свободе» (Там же) (по этому поводу стоит вспомнить судьбу Псковской и Новгородской республик).
Все перечисленное выше можно отнести к объективным условиям объединения.
Однако даже благоприятные объективные условия и предрасположенность фортуны все же не помогут государю, если он не обладает доблестью. Наидостойнейшие — те, кто приобрели власть «не милостью судьбы, а личной доблестью», например, Моисей, Кир, Тезей и им подобные. Судьба сыграла свою роль в их успехах, «каждому из этих людей выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволила им раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрели счастье» (Государь. VI). Государственные мужи, подобные им (а в их ряду должен стоять и объединитель Италии), обладают особым умением, недоступным для простых смертных: в случае необходимости они умеют отступать от добра, вернее, от того, что считает добром обыденная мораль. «Вдумавшись, — пишет Макиавелли, — мы найдем немало того, что на первый взгляд кажется добродетелью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляет государю благополучие и безопасность» (Государь. XV).
Но вместе с тем государь принимает во внимание и требования обыденной морали, ибо чаяния народа не могут быть для него безразличными, поэтому-то Макиавелли и пишет, что государю нет необходимости обладать всеми добродетелями, «но есть прямая необходимость выглядеть обладающими ими... Ведь люди прельщаются лишь видимостью вещей, не имея возможности проникнуть в их суть». И далее: «...обладать этими добродетелями и неуклонно следовать им — вредно, тогда как выглядеть обладающими ими — полезно». Итак, государю надо выглядеть в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым. Точнее, ему даже хорошо обладать всеми перечисленными качествами, но в случае конфликта между обыденными моральными ценностями и благом государства примущество всегда имеет последнее, «поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть... по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и злом» (Государь. XVIII).
В главе «Каким образом избегать ненависти и презрения» Макиавелли, разбирая образ действия римских императоров, приходит к выводу, что императоров «мягких и милосердных» и отличающихся «крайней жестокостью» постигла одинаковая участь. Исключений всего два: из милосердных своей смертью умер Марк Аврелий, а из жестоких — Север, все остальные погибли насильственной смертью. Это произошло потому, что действия Марка и Севера, будучи различными, совпадали с требованиями времени, образ действий остальных им противоречил. Идеальный государь-реформатор не должен подражать кому-то одному, но должен уметь действовать и как Марк, и как Север. Вот что пишет Макиавелли: «...новый государь в новом государстве не должен ни подражать Марку, ни уподобляться Северу, но должен у Севера позаимствовать то, без чего нельзя основать новое государство, а у Марка — то наилучшее и наиболее достойное, что нужно для сохранения государства, уже обретшего и устойчивость, и прочность» (Государь. XIX). Отсюда можно сделать вывод, что идеал Макиавелли — это Север, превращающийся в Марка, одновременно с ростом добродетели в народе.
Но поскольку в Италии лишь предстоит создать новые порядки, постольку рассчитывать стоит прежде всего на силу. И в этом Макиавелли не видел ничего страшного — так поступали все основатели новых государств: «...все вооруженные пророки побеждали и все безоружные — погибли. Ибо в добавлении к сказанному надо иметь в виду, что нрав людей непостоянен и можно обратить их в свою веру легко, то удержать в ней трудно. Поэтому надо быть готовым к тому, чтобы, когда вера в народе иссякнет, заставить его поверить силой. Моисей, Кир, Ромул и Тезей, будь они безоружны, не могли бы добиться длительного соблюдения данных ими законов» (Государь. VI).
Для итальянской действительности сказанное Макиавелли имело особое значение, ибо народ был развращен до такой степени, что уже не мог отличить зло от добра, а поэтому государь должен был опираться на страх и жестокость. На страх — потому что «любят государя по собственному усмотрению, а боятся по усмотрению государя, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого» (Государь. VIII). Государю надо уметь быть жестоким, потому что нередко правильно проведенные жестокие меры приносят больше пользы для народа, чем кажущиеся милосердными. «Учинив несколько расправ, он (государь) проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку, ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государством, страдают лишь отдельные лица» (Там же).
Единственное, чего должен избегать государь, так это ненависти и презрения народа. Ненависть к государю возбуждается «хищничеством и посягательством на добро и женщин своих подданных», а презрение» — «непостоянством, легкомыслием, изменчивостью, малодушием и нерешительностью» (Государь. XIX).
Хорошо ли, что спаситель Италии должен быть жестоким? Конечно, нет. Обстоятельства вынуждают его к этому. Ведь «расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует, скорее, во вред себе, нежели во благо, так как желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь со множеством людей, чуждых добру» (Государь. XV). Но государь обязан выжить, выжить ради спасения отечества, а для этого он должен уметь быть одновременно и человеком, и зверем. Как человек он опирается на законы, а как зверь — совмещает в себе качества лисы и льва: хитрость и силу (Государь. XVIII).
Короче говоря, идеальный государь-реформатор — лицедей, он играет ту роль, которая задается обстоятельствами, но никогда не уклоняется от основной цели — создания единого государства.
В связи с этим становится понятным отношение Макиавелли к деятельности Цезаря Борджа — герцога Валентино — человека мстительного, коварного и жестокого, который «из разоренных им правителей умертвил всех, до кого смог добраться» (Государь. VII). Описывая деяния герцога, Макиавелли не нашел ничего, в чем можно было бы его упрекнуть. Дело в том, что Борджа был блестящий тактик политической борьбы. Он умел обезопасить себя от врагов, приобретать друзей, использовать силу и хитрость, внушать народу и страх, и любовь, являть и суровость, и милость, великодушие и щедрость. Но самое главное достоинство Борджа состояло в том, что его действия объективно вели к объединению страны и в конечном счете к благу народа, ведь до его завоевания Романья (центральная область Италии) «находилась под властью ничтожных правителей, которые не столько пеклись о своих подданных, сколько обирали их и направляли не к согласию, а к раздорам, так, что весь край изнемогал от грабежей, усобиц и беззаконий» (Там же).
Завершить начатое Цезарю Борджа не удалось: преждевременная смерть помешала ему. Не увидел и Макиавелли свою родину единой и сильной. Объединение Италии произошло лишь в середине XIX в. Тем не менее великий флорентиец отразил в своих работах, и прежде всего в «Государе», основную тенденцию общеевропейского политического развития того времени, заключавшуюся в процессе образования единых национальных государств. А они действительно создавались силой и хитростью: мелкие суверены уничтожались, из всех претендентов на власть должен был выжить один-единственный, тот, в котором государство нашло бы свое олицетворение. Европейская политико-правовая наука вплотную подошла к идее государственного суверенитета. Но ее разработка является заслугой другого ученого — француза Жана Бодена.
* Доктор юридических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета.
1 На это указывают итальянские исследователи его творчества. (cм., напр.: Prezzolini G. Machiauelli: Anticristо. Roma, 1954. P. 3).
2 Де Санктис. История итальянской литературы: В 2 т. Т. 2. М., 1964. С. 72.
