Идея органического развития в русском правоведении XIX века /
Акчурина, Н. В.
Идея органического развития в русском
правоведении XIX века /Н. В. Акчурина.
//Правоведение. -2000. - № 3. - С. 74 - 83
Библиогр. в подстрочных примечаниях.
ИСТОРИЯ ПРАВА - ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА - ИСТОРИЯ
ПРАВОВОЙ МЫСЛИ - ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ - РОССИЯ[
ДО 1917]
Материал(ы):
Идея органического развития в русском правоведении XIX века.
Акчурина, Н. В.
Идея органического развития в русском правоведении XIX века
Н. В. Акчурина*
Историческое направление в русском правоведении XIX в., возникшее в значительной степени под влиянием немецкой исторической школы права,1 восприняло и ее главные идеи. Как известно, центральной среди них была концепция органического развития права. Она стала доминирующей и в разработках русских юристов-историков. Это была целая плеяда талантливых исследователей права: Д. И. Мейер, Ф. Л. Морошкин, Н. И. Крылов, П. Г. Колмыков, В. Н. Лешков, М. М. Михайлов и др. Русские правоведы не просто копировали немецких авторов, а творчески развивали идею органического развития, используя ее для анализа истории русского права. Они предложили собственную интерпретацию связи права с народной жизнью, выявили факторы, определяющие его характер, а также формы, в которых существовало право в начальные периоды своего исторического развития.
Опираясь на материалы, собранные Археографической экспедицией П. Строева в 30-е годы, а также на появившиеся к тому времени исследования по истории возникновения русских законов, представители исторического правоведения прежде всего стремились подтвердить тезис о том, что право, являясь существенным элементом народной жизни, впитывает в себя и отражает в процессе становления и развития характер и особенности развития народа. В частности, профессор Московского университета Н. И. Крылов утверждал, что органическое возникновение и последующая эволюция отечественного права были предопределены органическим развитием самого русского народа и его земли.2 Русскую землю он рассматривал как одно из «величайших органических наращений», отмечая, что складывалась она постепенно, не только путем завоеваний, а «какой-то тягучестью народа, не прямолинейно, а по местному и временному удобству».3 Характеризуя русский народ, Н. И. Крылов выделял такую его черту, как непобедимость, подчеркивая самостоятельность, целостность и несокрушимость его духа. Даже в трудные годы своей исторической жизни русский народ оставался единым и свободным в выборе пути развития. Чужеземных князей он призывал по собственному желанию для государственного управления («государственного наряда»), правильная организация которого была ему не свойственна, как, впрочем, и всем другим славянским народам. С призванными правителями наш народ пришел в «нравственное, религиозное и общественное единение», и варяжская дружина очень быстро слилась с русским народом, который «им... сообщил свой национальный тип». Варяги-правители и их дружина как бы растворились в русском народе, не изменив основ его жизни. Монголо-татарское нашествие, утверждал Н. И. Крылов, также мало повредило органической жизни русских, поскольку их отношения с татарами были всегда «условными, внешними, финансовыми».4
Подобную непобедимость, «нерастворяемость» русского народа московский профессор объяснял особенностями его национального духа. Н. И. Крылов называл русскую натуру «всепоглощающей» и считал, что русский народный характер проявлял свою мощь даже там, где национальное вообще мало значит, а именно в религии и церкви. Так, получив христианское вероучение от греков, на греческом языке, с греческим церковным уставом и духовенством, русский народ приспособил его для своего богослужения. Со временем «Русь понемногу стала набрасывать на эту откровенную, неземную веру свой отлив: переложила ее на свой природный язык, ввела новые обряды и своих чудотворцев и угодников». Таким образом, заключает Н. И. Крылов, греческая вера «перешла в плоть и кровь народа, сделалась одной из первейших стихий... русского духа».5 Итак, русский народ и русская земля развивались органически, все, что привносилось чужого, было, по мнению ученого, освоено, ассимилировано русским организмом, которому «от такого заноса чуждых слоев вреда не было».6
Другой представитель исторического правоведения профессор В. Н. Лешков, разделяя мнение о естественном органическом развитии русского народа, попытался выявить особенности этой эволюции и причины, обусловившие его образ жизни. Ученый считал, что история русского народа началась иначе, чем у других: древних афинян, спартанцев, римлян или средневековых готов, франков, англосаксов, которые вступили на историческую арену, «как на поле битвы», разделенными, «по крайней мере, на два враждебных стана — богатых и бедных, кредиторов и должников, патрициев и плебеев». Для образования единого народа законодателю требовалось примирить их, что достигалось или «путем уничтожения прав кредиторов и вообще исков, или посредством постоянного и постепенного уравнивания старейших классов и младших».7 В средние века после поработительных войн варваров вновь понадобились законодательные меры к соединению в единое целое покоренных и победителей.
Русский народ не испытывал такой ожесточенной внутренней борьбы, и свое единство он вырабатывал «мирно и сам собою». По мнению В. Н. Лешкова, наши предки пришли с Дуная и, заселяя нынешние земли, не воевали с местным населением, а осваивали новые девственные земли. Ученый подчеркивал, что занятие земель «происходило общим движением, постепенно, шаг за шагом, а не одновременным действием завоевания».8 В ходе подобной колонизации сохранялись народное единство (освоить трудные места можно было только сообща), язык и «собственное представление о праве». Отсюда В. Н. Лешков делал вывод, что на русской земле осели не отдельные лица, захватившие в собственность земельные участки, не роды с их родовой противоположностью и враждою, а целый народ, который «стал называть эту землю своею, русской землею». Так, считал ученый, «единство этнографическое» превратилось в «земское», в «общинность с первой минуты оседлости».9 Общинный союз обусловил и общинное владение землей, что являлось главной отличительной особенностью русского образа жизни.
Другая особенность коренится в древнерусской семье, которая, по мнению ученого, никогда не была союзом политическим, как, например, в Спарте. Там родители и дети были просто гражданами государства, которое и регламентировало их повседневную жизнь. Древнерусская семья была личным, естественным союзом, в котором действовали и обеспечивались взаимные права и обязанности, и каждый мог рассчитывать на помощь других: дети — на помощь родителей, родители — на помощь детей. Когда семьи вступили в общину, а затем в государство, эти взаимные права и обязанности были признаны обществом и закреплены законом.10 В. Н. Лешков неоднократно подчеркивал, что для древнерусских, как и для всех славянских семей, были характерны взаимная поддержка и взаимопомощь; у нас «никогда не было обычая, освященного правом, — убивать престарелых родителей или малолетних детей», в то время как подобная практика существовала в соседней варяжской земле, на скандинавском полуострове.11
Две названные особенности русской жизни обусловили незначительное количество законов в Древней Руси, в отличие от западных государств. Древнерусское общество, утверждал московский юрист-историк, не нуждалось в излишней формализации отношений, в санкциях со стороны государства.12
Утверждения об органичности развития русского народа и особенностях его образа жизни сближали представителей исторического направления со славянофилами. Славянофильская идеология, как известно, была построена на противопоставлении западноевропейского и русского исторического развития. В частности, подобное противопоставление содержится в работах К. С. Аксакова, утверждавшего, что в основании западного государства лежат насилие, рабство и вражда, а в основании русского — добровольность, свобода и мир. На Западе, отмечал он, разлад в обществе — явление изначальное, в России же подобный процесс начался после того, как Петр I нарушил равновесие между землей и государством, усилив последнее.13
Другой московский славянофил И. В. Киреевский отстаивал мнение о самобытности русской культуры, полагая, что органическая жизнь народа имеет свои особенности, проявляющиеся и в праве. Мыслитель, в частности, отмечал, что русское право, в отличие от европейского, не носит формального характера. Различия в праве объясняются особенностями жизни народов Западной Европы и русского. Европейская жизнь сложилась на почве индивидуализма, исторической основой которого было независимое существование каждого отдельного рыцаря. Отношения между рыцарями были чисто формальными, отсюда и гражданское право Европы получило формальный характер.14 Последнее было усилено римским правом, которое также преследовало только формальную справедливость. Будучи порождением индивидуализма и борьбы между патрициями и плебеями, римское право легко привилось на Западе, так как к этому предрасполагал исторический склад жизни. Но на Руси жизнь народа носила общинный характер, право выражало интересы общества в целом. В своем возникновении и историческом развитии оно преследовало не внешнюю, а внутреннюю справедливость, стремилось не к абстрактной логической последовательности, а к «соблюдению святых преданий».15 У нас право было результатом «не абстрактных умствований (как римское «ratio geripta»), а выражением всей внутренней жизни общества, результатом не мнений, а убеждений».16 Мнение, утверждал И. В. Киреевский, всегда преследует интересы и выражает мысль отдельного лица или господствующего класса, а убеждение выражает интересы всего общества. Мыслитель был уверен, что на Руси борьбы интересов не было, поэтому право развивалось органически и спокойно. Особенности развития права породили различия и в самых важных частных правах, касающихся имущественных и семейных отношений. На Западе, писал И. В. Киреевский, «безусловное право собственности поглотило человека». У нас же собственность, особенно поземельная, возникла и развивалась как результат личного труда и личной связи служилого человека с государством. Если в семейных отношениях Запада господствует индивидуализм, то у нас члены семейного союза безотчетно подчиняются власти его главы и трудятся на благо семьи, жертвуя иногда собственными интересами.17
Некоторые из представителей исторического направления также считали, что русское право не носит формального характера. Ф. Л. Морошкин объяснял это тем, что русский народ не способен к преследованию формальной истины и соблюдению юридического обряда.18 И. Г. Оршанский, исследуя правовые обычаи, подчеркивал мысль о различии духа европейского и русского права. Ссылаясь на практику волостных судов, он отмечал, что правовое развитие нашего народа стоит на уровне древнегреческих «фемид», т. е. идея права, по нашим понятиям, состоит «не в последовательном применении одинаковых норм к одинаковым случаям, а в достижении естественной справедливости по конкретным условиям каждого дела».19 Понятие русского народа о справедливости прямо противоположно римскому, согласно которому правосудие должно признать за каждым «ему принадлежащее». В русском представлении, судить справедливо — значит решать не только «по делу», но и «по человеку» (т. е. с учетом личного положения сторон) и вынести решение, «чтобы никому не было обидно».20 Такое понимание справедливости обусловило и своеобразную практику волостных судов. И. Г. Оршанский отмечал, что суды по гражданским делам всегда стремятся заканчивать дела миром, поскольку «мировая сделка есть единственно нормальный исход процесса по народным понятиям».21 Этим объясняется, по его мнению, тот факт, что большинство дел, рассматриваемых волостными судами, исчезает бесследно, так как дело, оканчиваемое миром, не заносится в книгу решений.
Таким образом, в юридической науке XIX в. утвердилось мнение, что русское право следует рассматривать как «органическое целое, образовавшееся путем историческим и состоящее в самой близкой связи с действительной жизнью народа».22
Признание органического развития русского права закономерно ставило вопрос о его источнике. Разделяя понятия «право» и «закон», представители русского исторического направления, как и их немецкие предшественники, таковым исходным началом считали народное представление о праве, формируемое национальным духом.
Ф. Л. Морошкин, исследуя три законодательных памятника: Русскую Правду, Судебник 1550 г. и Уложение 1649 г., отмечал, что между ними существует тесная генетическая связь, все они состоят в родстве между собой по нисходящей линии, имеют одно содержание и выражают только «различные степени в юридической обработке сего содержания».23 Он подчеркивал, что в них нет права, а есть законодательное закрепление формальной стороны судебного процесса. Вообще законодательство, утверждал Ф. Л. Морошкин, особенно на первых порах его существования, регулирует лишь «судовую формальную сторону».24 Право же содержится в народном сознании, народной совести, в фактах гражданской жизни. По мере развития общества право сосредоточивается в сознании отдельных представителей, осуществляющих суд — целовальников и подьячих.25 Таким образом, «юриспруденция судебных мест» становится не самостоятельным, а производным от народного сознания источником права. Законодательство по мере «возмужалости народного сознания» постепенно вбирает, впитывает в себя право. Данный процесс Ф. Л. Морошкин называл «отверждением народного сознания». Однако законодательство не может объять всего народного правосознания, поскольку его творческая, бесконечно изобретательная сущность «непрерывно выступает из круга положительности, непрерывно стремится вперед, совершая новые обороты, проявляя новые стороны человеческого духа».26
Мнение Ф. Л. Морошкина о том, что право содержится в сознании людей, разделял и петербургский профессор П. Г. Колмыков. Определив право как «совокупность идей, коими люди руководствуются в общежитии, в бесчисленных взаимных сношениях», ученый подчеркивал, что «коренную основу право имеет в сознании людей... В сознании зарождаются юридические истины».27 Такую же позицию занимал профессор А. Г. Станиславский, утверждавший, что «первым во времени, а может быть и по внутреннему значению надобно признать непосредственное убеждение народа о праве. Это убеждение проявляется сначала во внутренней сфере духа — в сознании членов общества».28 В. В. Сокольский также считал, что «право есть порождение народного правового чувства».29
Основным проводником идей исторической школы в юридической литературе был профессор Д. И. Мейер.30 Ученый утверждал, что источником положительного права являются рожденные человеческим сознанием представления о справедливости.31 Данные представления, по его мнению, не что иное, как проявление нравственного закона, который присущ природе человека. Хотя нравственный закон заложен в природе отдельного индивида, проявиться он может только в сообществе людей,. ибо понятие о том, что нравственно или справедливо, может определиться только в отношениях одного человека с другим.32 В свою очередь, общество само «неудобомыслимо» без понятий о справедливости. Ориентацию на поведение, соответствующее нравственному закону, Д. И. Мейер называет юридическим воззрением.33 Юридические воззрения, утверждал он, свойственны всему народу в целом, они тесно связаны с его духом и отражают в себе все особенности места, где они формируются. Ученый писал: «...как в народности представляются местные оттенки, так и юридические воззрения подлежат влиянию местности».34 Юридические воззрения сами по себе не зависят от государственной жизни, они — принадлежность общества. Какой-нибудь род, племя могут жить и без государства, но у них будут существовать собственные юридические воззрения, подобно тому, как этот род или племя имеют свои обычаи и язык.35
Признание народного сознания, подпитываемого народным духом, той кладовой, откуда черпает свое содержание право, ставило перед русскими юристами вопрос о том, кто или что формирует данное сознание, направляет народный дух в нужное русло, вкладывает нравственный закон в природу человека. Пытаясь ответить на этот сложнейший и практически неразрешимый вопрос, представители исторического направления разделяли исходные тезисы немецкой теории органического развития. В частности, они поддерживали мнение Г. Пухты о том, что «право — это божественный порядок, данный человеку и воспринятый его сознанием». Право дается человеку или сверхъестественным путем (речь идет о каноническом праве. — Н.А.), или естественным, через реализацию врожденных правовых чувств и потребностей. В обоих случаях, считал немецкий ученый, истинный творец скрыт и право выглядит как проявление человеческого духа.36 Подобные суждения мы встречаем и в произведениях русских юристов-историков. Так, В. Н. Лешков отмечал, что народы одарены врожденными идеями, которые одни способны объяснить их дух. В. Андросов был уверен, что гражданское общество «есть живое орудие в руках Провидения», поскольку «если бы судьба права вверена была бы на земле одной природе человека, то она давно переродилась бы в произвольный предлог, которым каждая мятежная страсть умела бы извинять свои неистовства и даже представлять их законными».37
Таким образом, русские ученые-юристы восприняли как аксиому мнение представителей немецкой исторической школы о сверхъестественном характере права и были убеждены, что поиски начала начал народного сознания — дело других дисциплин, в частности, философии и богословия. Юриспруденция же имеет дело с готовыми юридическими понятиями. В юридической литературе XIX в. зачастую встречаются ссылки на Ф. К. фон Савиньи, который отмечал: «...где только мы находим достоверную историю, гражданское право уже имеет свой определенный характер».38
С. М. Шпилевский, рассуждая об обычаях, упоминавшихся в летописи Нестора, также писал, что никто не помнит их начала, никто не может указать, кто был виновником появления этих законов, это были «законы векожизненных богов», как говорится о славянских законах в знаменитой древней чешской песне «О суде Любуши». Далее он делает вывод: «Первичное право есть нечто неотъемлемое от духа народа, нечто данное народу как язык».39 Поэтому юристы-историки считали, что для правовой науки имеют значение прежде всего внешние проявления правосознания народа, в частности, тот язык, на котором говорит первоначальное право.
Данные, полученные европейской и российской исторической и филологической науками, свидетельствуют о том, что человек в первобытном состоянии не обладал развитой речью и не мог выразить в словах более или менее отвлеченные понятия, определяющие его отношение к другим людям, а пользовался мимикой, жестами и символами.40 На основании этого представители исторического правоведения делали предположение, что именно так, символически, он выражал и юридические понятия. П. Г. Колмыков, который особо интересовался первыми внешними проявлениями народного сознания, отмечал, что в древности человек, чтобы придать видимость юридическим понятиям, прибегал к образам, которые «более всего поражали его чувства и делались через это символами этих понятий».41 Символами юридических понятий могли быть не только образы, но и видимые, осязаемые предметы, а также определенные жесты. Так, в знак передачи владения на землю использовали глыбу (горсть) земли, разводили огонь, ставили скамью; в знак укрепления согласия договаривающиеся ломали палку или соломинку и т. д. Историк И. Данилов, ссылаясь на Я. Гримма, писал, что у русского народа, как и у немецкого, существовало три группы символов, касающихся 1) передачи земли; 2) личных отношений (свободы, брака, усыновления); 3) присяги, обета или союза. Приведенные им в подтверждение своих слов примеры из исторических памятников свидетельствуют о том, что в спорных делах по отводу земли или определения межи пользовались землей и дерном, в знак согласия осуществляли руко-битие, принимая на воспитание чужого сына, делали принятие на руки и т. д.42
Первые исследователи символизма в русском праве, в частности, П. Г. Колмыков, не поясняли, почему люди для выражения своих представлений о праве прибегали к тем или иным предметам и образам. Позднее М. Кулишер отмечал, что двумя могучими источниками символизма являются страх перед природой и стремление через те или иные образы подражать ей, а также желание перенести в гражданскую жизнь отношения, возникающие во время войн (например, ограждение территории).43 Представителей исторического направления юридические символы интересовали, во-первых, в качестве первоначальных внешних проявлений народного сознания, в которых наиболее ярко отражаются все особенности народного духа. Чем богаче воображение народа, считали они, тем ярче юридические обряды. П. Г. Колмыков считал русские символы «зеркалом народности», в котором отражался «весь патриархальный земледельческий быт».44 Во-вторых, некоторые символы, сохранившиеся в крестьянском быте XIX в., рассматривались как свидетельства органической жизни права. П. Г. Колмыков подчеркивал, что, хотя с переходом права в другой возраст символизму предстояло «прейти, исчезнуть» и уступить место другим формам, его следы надолго остаются в юридической жизни народа. По его мнению, «очень редко следы символизма изглаживаются из понятий народных. Символы продолжают жить, как предание старины глубокой в многочисленном классе людей, который более всех иных состояний близок к Природе».45 Это мнение поддерживал И. Данилов, приводя следующий пример: в древности палка означала символ власти, ту же смысловую нагрузку несет она и в XIX в. Так, сельские старосты, отправляясь на сход, считают необходимым взять ее в руки в виде посоха.46 С. М. Шпилевский обращал внимание на руку, в которой, как считали в древности, «более всего обнаруживается сила и могущество человека». Он отмечал, что данное представление не утрачено и поныне, поскольку между крестьянами сохраняется обычай утверждать различные сделки ударением руки об руку.47 С. М. Шпилевского поддерживал С. Капустин, который, ссылаясь на К. Неволина, отмечал, что название такого института гражданского права, как поручительство, выросло из символа руки.48
Несмотря на то что отдельные символы сохраняли свое значение и в более поздние эпохи, приходило время, когда их господство в гражданской жизни заканчивалось. По мнению П. Г. Колмыкова, это было связано с вступлением человечества в пору юношества. Он считал, что постепенно происходит взросление людей, они начинают сознавать свою самостоятельность, удаляться от мира природы, вследствие чего происходит переворот в языке, который влечет за собой переворот в праве. Ученый так описывал этот процесс: «Язык обогащается словами для отвлеченных понятий, а право сбрасывает с себя покров чувственных форм и находит себе выражение в языке... понятия юридические... облекаются в краткие многозначащие формулы, изречения, которые более духовны, чем символы».49 А. Г. Станиславский и С. М. Шпилевскии также считали, что переход к формулам связан с совершенствованием языка, приобретением способности человека выразить словами все то, что прежде выражалось в символах.50 Поэтому формула — следующий этап в развитии древнего юридического языка.
Исследованием юридических формул занимался историк И. М. Снегирев, который первым высказал мысль, никем впоследствии не опровергнутую, что юридические формулы русского народа облекались в форму пословиц и поговорок. В его представлении, формула — это меткое высказывание главы семейства или общины по поводу каких-либо спорных дел между их членами или самими общинами. Данные высказывания применялись впоследствии и в других сходных случаях. В народе они получили название пословиц, которые сохранялись в виде преданий. Пословицы затрагивали большую часть гражданско-правовых отношений. И. М. Снегирев перечислял те факты гражданской жизни, на которые распространялись пословицы: «Условиежь, докончание, уговор, договор и соглашение между лицами и городами выражается в древнем языке пословицей, а предварительное совещание, помолвка — поговоркою».51
Все исследователи юридических формул-пословиц, подчеркивая их органическую связь с духом и бытом народа, отмечали такую особенность русских пословиц, как длительное существование их в крестьянском быту, даже после появления письменных форм делопроизводства. С. М. Шпилевский и И. М. Снегирев указывали на то, что остатки формул можно найти в древнейших актах новгородцев и двинцев вплоть до XV столетия. К ним относились пословицы, определявшие границы земельных участков («куда плуг и соха ходили»), удостоверявшие переход имущества от одного владельца к другому («что с возу упало, то пропало») и т. д.52 Уже в начале XIX в. бывший подьячий сыскного приказа, а затем профессор Московского университета 3. А. Горюшкин, прекрасно знавший практику судебных мест, при классификации законов, действовавших в России, предлагал различать законы писаные и законы словесные, выражающиеся в пословицах.53 Как отмечалось выше, появление формул исследователи связывали с развитием языка, а их постепенное вытеснение и образование новых форм выражения юридических понятий — с появлением письменности. Возникновение возможности записать те или иные формулы, а также дополнительную информацию к ним означало, по мнению юристов-историков, вступление человечества в пору зрелости, а также образование первоначального делопроизводства.
Таким образом, идея органического развития права была не просто воспринята русскими юристами, но и получила дальнейшее развитие. Усилиями русских ученых-юристов были выявлены особенности исторического развития русского права, высвечены новые грани правового общения людей в ранние годы существования человеческих обществ.
*Кандидат юрид. наук, доцент Саратовской государственной академии права.
©Н. В. Акчурина, 2000.
1Муромцев С. А. Очерки общей теории гражданского права. Ч. 1. М., 1877. С. 61.
2С подобной точкой зрения был не согласен профессор Демидовского юридического лицея М. Н. Ка-пустин, утверждавший, что войны, завоевания, падения государств изменяют, а иногда исключают «органи-ческое развитие народов».
3Крылов Н. И. Критические замечания, высказанные на публичном диспуте в Московском университете 21 декабря 1856 г. на сочинение Б. Н. Чичерина «Областные учреждения России в XIX в.» // Русская беседа. 1857. Кн. 5. С. 91.
4Там же. С. 94.
5Там же. С. 95.
6Там же.
7Лешков В. Н. Русский народ и государство: История русского общественного права до XVIII в. М., 1858. С. 91.
8Там же. С. 93.
9Там же. С. 95.
10Там же. С. 265.
11Там же. С. 266.
12Там же. С. 211-212.
13Аксаков К. С. Об основных началах русской истории //Аксаков К. С. Полн. собр. соч.: В З т. Т. 1.М., 1861. С. 12.
14Киреевский И. В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России // Мос-ковский сборник. 1852. Т. 1. С. 27.
15Там же. С. 47.
16Тамже. С. 49.
17Там же. С. 50-55.
18Морошкин Ф. Л. Об Уложении и последующем его развитии. М., 1839. С. 8.
19Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву обычному и брачному. СП б., 1879. С. 151.
20Там же. С. 152.
21Там же.
22Стоянов А. Методы разработки положительного права и общественное значение юристов от глосса-торов до конца XVIН в. Харьков, 1862. С. 11.
23Морошкин Ф. Л. Об Уложении и последующем его развитии. С. 16.
24Там же.
25Там же. С. 17.
26Там же. С. 22.
27Колмыков П. Г. О символизме права вообще и русского в особенности. СП б., 1839. С. 12.
28Станиславский А. Г. О происхождении положительного права. Харьков, 1856. С. 25.
29Сокольский В. В. О значении вещателей права в первобытных обществах, преимущественно у древних кельтов и германцев. Ярославль, 1875. С. 3.
30Мейер Д. И. Русское гражданское право. 6-е изд. СП б., 1894. С. 13.
31Там же. С. 6.
32Тамже. С. 4.
33Там же.
34Там же. С. 5.
35Там же. С. 6.
36Пухта Г. Ф. Энциклопедия права. Ярославль, 1872. С. 24.
37Андросов В. О пределах, в коих должны быть изучаемы права политическое и народное // Журнал ми-нистерства народного просвещения. 1834. № 12. С. 369.
38Крылов Н. И. Критические замечания, высказанные на публичном диспуте в Московском универси-тете... С. 96.
39Шпилевский С. М. Об источниках русского права в связи с развитием государства до Петра I // Уче-ные записки Казанского ун-та. 1862. Вып. II. С. 258.
40Большую роль в формировании данного заключения сыграли исследования немецкого филолога Я. Гримма, опубликовавшего в 1828 г. работу «Древности немецкого права», и русского историка, харьковского профессора Г. П. Успенского, который раньше Я. Гримма в 1811 — 1812 гг., издал книгу «Опыт о древностях российских».
41Колмыков П. Г. О символизме права вообще и русского в особенности. С. 14.
42Данилов И. О значении и собирании древних русских юридических символов. СП б., 1880. С. 5, 8.
43Кулишер М. О символизме в праве // Вестник Европы. 1883. Кн. VII. С. 221.
44Калмыков П. Г. О символизме права вообще и русского в особенности. С. 49.
45Там же. С. 22.
46Данилов И. О значении и собирании древних русских юридических символов. С. 8.
47Шпилевский С. М. Об источниках русского права в связи с развитием государства до Петра I. С. 261.
48Капустин С. Древнее русское поручительство // Юридический сборник, издаваемый Д. И. Мейером. Казань, 1855. С. 112.
49Колмыков П. Г. О символизме права вообще и русского в особенности. С. 17.
50Станиславский А. Г. Об актах укрепления прав на имущество. СП б., 1842. С. 35; Шпилевский С. М. Об источниках русского права в связи с развитием государства до Петра I. С. 261.
51Снегирев И. М. Обозрение юридического быта в продолжение древнего и среднего периода русской жизни // Юридические записки. Т. II. М., 1842. С. 265.
52Шпилевский С. М. Об источниках русского права в связи с развитием государства до Петра I. С. 261; Снегирев И. М. Обозрение юридического быта в продолжение древнего и среднего периода русской жизни. С. 268.
53Коркунов Н. М. 3. А. Горюшкин, российский законоискусник. СП б., 1845. С. 22.
