Проблема соотношения требований о защите гражданских прав.
Толстой, Ю. К.
Проблема соотношения требований о защите
гражданских прав.
//Правоведение. -1999. - № 2. - С. 138 - 148
//Ежегодник Российского права. 1999. -М. : Норма,
2000. -С. 81 - 92
Примечания в подстрочных ссылках.
Библиогр. в подстрочных ссылках.
ГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА - ГРАЖДАНСКИЙ КОДЕКС - ЗАЩИТА
ПРАВ И СВОБОД - КОММЕНТАРИИ - ЧАСТНОЕ ПРАВО
Материал(ы):
Проблема соотношения требований о защите гражданских прав [Журнал "Правоведение"/1999/№ 2]
Толстой Ю.К.
До принятия части второй ГК РФ проблема, обозначенная в названии статьи, обсуждалась главным образом в плане допустимости конкуренции исков и изменения основания исковых требований. Исследователи не могли не задумываться над тем, возможен ли переход от одного иска к другому или изменение основания иска в тех случаях, когда это необходимо для установления истины по делу, которая именовалась тогда объективной, или материальной, а также для обеспечения наиболее полной и всесторонней защиты прав и законных интересов сторон в гражданском процессе. Особенно часто проблема обсуждалась применительно к соотношению вещно-правовых и обязательственно-правовых исков; исков о недействительности сделок с иными требованиями о защите гражданских прав; договорных и внедоговорных исков, а также деликтных исков и исков из неосновательного обогащения. Большинство ученых стояли на позиции недопустимости конкуренции исков, но с теми или иными оговорками признавали возможным изменение основания иска в тех случаях, когда он не может быть доказан по тому основанию, по которому первоначально предъявлен.1 Пожалуй, наиболее оживленно дебатировался вопрос о соотношении деликтного иска и иска из неосновательного обогащения, когда причинение вреда одному лицу сопровождается приращением или сбережением имущества у другого лица. Именно в этих пределах (минус на стороне одного лица и плюс на стороне другого) проблема и обсуждалась. Если же причинение вреда одному лицу не влечет образования имущественной выгоды у другого, то основания для удовлетворения иска из неосновательного обогащения отсутствуют.
Включение в часть вторую ГК ст. 1103 заставило вновь обратиться к рассматриваемой проблеме. О чем же идет речь в ст. 1103 ГК? Действительно ли она принципиально по-новому определяет место исков из неосновательного обогащения в ряду других требований о защите гражданских прав или лишь «высвечивает» то, что могло быть выведено и из норм ранее действовавшего законодательства путем их доктринального толкования?2
В ст. 1103 ГК речь идет о соотношении требований о возврате неосновательного обогащения с требованиями о возврате исполненного по недействительной сделке; об истребовании имущества собственником из чужого незаконного владения; с требованиями одной стороны в обязательстве к другой о возврате исполненного в связи с этим обязательством; о возмещении вреда, в том числе причиненного недобросовестным поведением обогатившегося лица.
К указанным требованиям могут применяться и правила о неосновательном обогащении, если иное не установлено ГК, другими законами или иными правовыми актами и не вытекает из существа соответствующих отношений.
Из этих положений напрашивается вывод, что требования из неосновательного обогащения не столько вытесняют требования, перечисленные в ст. 1103 ГК, сколько «сопровождают» их, причем такого сопровождения может и не понадобиться. Если, скажем, неуправомоченный отчуждатель подарил вещь третьему лицу, то виндикационный иск собственника об истребовании вещи в тех случаях, когда между истцом и ответчиком не производятся расчеты по доходам и расходам, никакими другими требованиями, в том числе и из неосновательного обогащения, не сопровождается. То же имеет место тогда, когда из причинения вреда другому лицу причинитель никакой имущественной выгоды не извлекает. Дело, однако, не в конкретных примерах, которые могут свидетельствовать и об обратном, а в правильной юридической квалификации соответствующих исковых требований, которые могут и не называться собственным именем и быть расположены в самых различных структурных подразделениях системы гражданского законодательства. Примером тому служит ст. 1104 ГК, которая помещена в главе 60 «Обязательства вследствие неосновательного обогащения» и вроде бы должна охватывать требования именно из неосновательного обогащения. Не тут-то было. О кондикционных требованиях речь идет лишь в п. 1 ст. 1104, да и то при условии, что возврату подлежит не индивидуально-определенное имущество, которое истребуется по виндикационному иску, а имущество, определенное родовыми признаками. Именно такое толкование п. 1 ст. 1104 представляется правильным, поскольку возврату потерпевшему подлежит имущество, составляющее неосновательное обогащение приобретателя. Индивидуально-определенное имущество принадлежит истцу и неосновательного обогащения того, кто его приобрел, не составляет. А.Л. Маковский ставит риторический вопрос: «Действительно, виндицировать можно лишь индивидуально-определенную вещь, но из чего следует, что ее истребование невозможно по правилам об обязательствах из неосновательного обогащения».3 Невозможно потому, что в данном случае нет самого неосновательного обогащения. А.Л. Маковский повторяет здесь ошибку, на которую не раз указывалось в цивилистической литературе.4
Но если в п. 1 ст. 1104 ГК в очерченных пределах действительно речь идет о кондикционном иске, то в п. 2 ст. 1104 кондикцией даже и не пахнет — мы имеем типичный деликтный иск. Правила п. 2 ст. 1104 заимствованы из ст. 400 ГК 1922 г. с необходимой конкретизацией применительно к случаям, когда недостача или ухудшение имущества наступили, если неосновательно обогатившийся знал или должен был знать о неосновательности обогащения или если он об этом не знал и не должен был знать. В первом варианте неосновательно обогатившийся отвечает за всякие, в том числе и случайные, недостачу или ухудшение имущества, т. е. он несет риск недостачи или ухудшения имущества, во втором — он отвечает лишь при наличии умысла или грубой неосторожности, повлекших недостачу или ухудшение имущества. Таким образом, то, что раньше могло быть выведено путем доктринального толкования соответствующих норм (имеется в виду ст. 400 ГК 1922 г.),5 теперь прописано в самом законе.
Вернемся, однако, к ст. 1103 ГК. Как же требования из неосновательного обогащения соотносятся с требованиями о возврате исполненного по недействительной сделке? Вопрос о соотношении требований, вытекающих из недействительности сделок, с другими требованиями обсуждался в цивилистической науке задолго до обновления гражданского законодательства как в 60-е, так и в последующие годы. На сей счет определились две позиции. Одна из них, наиболее полно представленная в монографии Н.В. Рабинович, сводится к тому, что последствия совершения таких сделок определены в законодательстве особо, а потому незачем подключать в этих случаях нормы, входящие в состав других правовых институтов.6 Другая позиция состоит в том, что последствия недействительности сделок не укладываются в нормы, специально на них рассчитанные, они значительно разнообразнее, а потому нередко возникает необходимость определять эти последствия с учетом норм, входящих в состав других институтов, в том числе деликтных и кондикционных обязательств.7 По-видимому, в ст. 1103 ГК поддержана именно эта позиция, поскольку бланкетного указания в п. 2 ст. 167 ГК на то, что при невозможности возвратить полученное в натуре каждая из сторон обязана возместить другой стороне его стоимость в деньгах, явно недостаточно, чтобы конкретно определить последствия совершения такой сделки. Ведь имущество за время нахождения у стороны, обязанной к его возврату, могло претерпеть самые различные изменения, в том числе и существенные: состояние его могло ухудшиться или, напротив, в него могли быть внесены улучшения; оно могло приносить доход или потребовать каких-либо затрат на его содержание и т. д.
Для решения всех этих вопросов необходимо подключение самых различных правовых средств, относящихся к обязательствам из причинения вреда, неосновательного обогащения, а иногда и к общей части обязательственного права. Если ограничиться лишь кондикционными обязательствами, то это могут быть едва ли не все нормы, включенные в главу 60 ГК.
В свое время проблема соотношения последствий недействительности сделок с другими требованиями о защите гражданских прав обсуждалась применительно к требованиям, носящим не только реституционный, но и конфискационный характер, к чему обязывала прямая отсылка в ст. 147 ГК 1922 г. к ст. 402 того же Кодекса. Хотя ни в первой, ни во второй части ГК нет нормы, аналогичной ст. 402 ГК 1922 г., проблема не снята с повестки дня, поскольку конфискационные санкции в виде взыскания полученного по сделке в доход государства предусмотрены как ст. 169, так и п. 2 ст. 179 ГК. Поэтому все сказанное о соотношении требований о возврате исполненного по недействительной сделке с другими требованиями о защите гражданских прав, mutatis mutandis, может быть распространено и на случаи, когда требования, вытекающие из недействительности сделок, носят конфискационный характер.
В новом ГК не воспроизведены ни правила ст. 402 ГК 1922 г., ни правила ч. 4 ст. 473 ГК 1964 г. Означает ли это, что ныне отпали основания для взыскания в доход государства имущества, приобретенного за счет другого лица не по сделке, но в результате иных действий, заведомо противных интересам государства и общества (употребляя современную терминологию, — заведомо противных основам правопорядка и нравственности), если указанное имущество не подлежит конфискации (см. ч. 4 ст. 473 ГК 1964 г.).
Обратим внимание на то, что в ч. 4 ст. 473 ГК 1964 г. в отличие от ст. 402 ГК 1922 г., во-первых, не конкретизировалось, о чьих противоправных действиях идет речь: того, кто неосновательно обогатился, или того, за чей счет обогащение произошло (в ст. 402 ГК речь шла о противоправных действиях лица, за счет которого имеет место обогащение); во-вторых, подчеркивалось, что обогащение произошло не по сделке, а в результате иных действий, не относящихся к сделкам (правила же ст. 402 были рассчитаны в первую очередь на сделки, что подтверждается прямой ссылкой в ст. 147 ГК 1922 г. на ст. 402); в-третьих, требовалась не только объективная противоправность, но и субъективная упречность в виде прямого умысла (заведомость), — тогда как в ст. 402 ГК 1922 г. этот вопрос был оставлен открытым; в-четвертых, предусматривалось, что в доход государства изымается имущество, которое не подлежало конфискации (если имущество конфисковывалось, то отпадали основания для применения ч. 4 ст. 473 ГК), что в ст. 402 ГК предусмотрено не было. В юридической литературе в качестве примеров возможного применения ч. 4 ст. 473 ГК приводили случаи получения дохода в результате попрошайничества, азартных игр, знахарства8 (создания игорного дома и того же знахарства9). Сохранилась ли в настоящее время почва для применения правил, аналогичных тем, которые были закреплены в ч. 4 ст. 473 ГК? Полагаем, что нет.10
Неосновательное обогащение подлежит взысканию в доход государства либо путем применения конфискационных мер, предусмотренных уголовным, административным, гражданским, таможенным и иными отраслями законодательства, либо путем применения общих норм гражданского законодательства о неосновательном обогащении. Так, суммы неосновательно выплаченных пенсий и пособий при недобросовестности со стороны их получателя могут быть взысканы в доход государства на основании общих норм о неосновательном обогащении. Если же оснований для применения ни тех, ни других нет, то неосновательное обогащение в доход государства взыскать нельзя. В частности, нельзя взыскать в доход государства доходы от попрошайничества и азартных игр.
Вернемся, однако, к соотношению требований из неосновательного обогащения с другими требованиями о защите гражданских прав. На очереди — соотношение кондикционного иска с виндикацией. Частично этого вопроса мы уже касались. Демаркационная линия между кондикцией и виндикацией может быть проведена достаточно четко: если из незаконного владения ответчика истребуется имущество, которое принадлежит истцу на праве собственности, то налицо виндикация. Если же истребуется имущество, определенное родовыми признаками и не выделенное из общей имущественной массы ответчика (например, бревна, которые не снабжены особой меткой и обезличены в общей массе бревен, принадлежащих ответчику), то речь идет о кондикционном иске. В то же время кондикционный иск, как, впрочем, и иск из причинения вреда, может сопровождать виндикационный иск, что имеет место при производстве расчетов по доходам и расходам, при ухудшении состояния имущества и т. д. Иными словами, здесь возможна та же ситуация, что и при определении последствий недействительности сделок.
Пожалуй, сложнее всего определить соотношение требований из неосновательного обогащения с требованиями одной стороны в обязательстве к другой о возврате исполненного в связи с этим обязательством. Ведь иск из неосновательного обогащения — иск внедоговорный; если же стороны связаны между собою договорным обязательством, то указанные требования вроде бы никак не могут соотноситься друг с другом. Полагаем, однако, что это не так. Напомним, прежде всего, что римское право к числу обязательств из неосновательного обогащения относило требование о возврате предоставления, цель которого не осуществилась. По-видимому, на подобные случаи в первую очередь и рассчитано соответствующее правило ст. 1103 ГК. Но этим дело не ограничивается. Нередки случаи, когда отношения сторон, связанных между собою договором, далеко выходят за пределы собственно договорных отношений. Типичный тому пример — ситуация, которая может возникнуть при неисполнении денежного обязательства. Статья 395 ГК предусматривает начисление процентов за пользование чужими денежными средствами вследствие их неправомерного удержания, уклонения от их возврата, иной просрочки в их уплате либо неосновательного получения или сбережения за счет другого лица. Проценты подлежат уплате на сумму неправомерно используемых денежных средств. Размер процентов определяется существующей в данной местности учетной ставкой банковского процента на день исполнения денежного обязательства, а при взыскании долга в судебном порядке — на день предъявления иска либо на день вынесения решения. Проценты взимаются по день уплаты кредитору суммы денежного обязательства. Если причиненные кредитору убытки полностью не покрываются процентами, то кредитор может требовать от должника возмещения убытков в части, превышающей проценты.
Вопрос о правовой природе процентов по денежным обязательствам вызвал в юридической литературе оживленную полемику, предварительные итоги которой подведены в постановлении Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 8 октября 1998 г. «О практике применения положений ГК РФ о процентах за пользование чужими денежными средствами».11
По мнению М.Г. Розенберга, проценты годовые по денежным обязательствам являются особой понятийной категорией, которая не входит ни в понятие «убытки», ни в понятие «неустойка». Проценты годовые должны быть квалифицированы в качестве эквивалентного возмещения за пользование чужими денежными средствами. Эту характеристику процентов автор распространял и на проценты, которые могут быть взысканы по ст. 395 ГК за неправомерное пользование чужими денежными средствами.12 Другие исследователи, и в их числе Н.Д. Егоров, Д.Г. Лавров, И. Коптева, уплату процентов за неправомерное пользование чужими денежными средствами по п. 1 ст. 395 ГК квалифицируют как меру гражданско-правовой ответственности.13 Н.Д. Егоров и Д.Г. Лавров проценты за неправомерное пользование чужими денежными средствами рассматривают как разновидность подлежащих взысканию в пользу кредитора убытков, размер которых определяется учетной ставкой банковского процента, а потому не нуждается в доказывании. Д.Г. Лавров полагает, что в данном случае применяется абстрактный метод исчисления убытков, поскольку таковых может и не быть. В то же время Н.Д. Егоров не относит проценты за неправомерное пользование чужими денежными средствами к законной неустойке, хотя соотношение подлежащих уплате процентов и убытков, которые могут быть взысканы с должника, и строится в п. 2 ст. 395 ГК по типу соотношения зачетной неустойки и убытков (см. абз. 1 п. 1 ст. 394 ГК).
В совместном постановлении Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ правильно обращается внимание на различную юридическую природу процентов, взыскиваемых по денежным обязательствам. Взимание процентов по ст. 395 ГК следует отличать от взимания процентов по договору займа (ст. 804 ГК), кредитному договору (ст. 819 ГК) или коммерческому кредиту (ст. 823 ГК). Взимание процентов по ст. 395 ГК относится к мерам гражданско-правовой ответственности, а по договору займа, кредитному договору или коммерческому кредиту — не относится. Хотя в постановлении не дано квалификации процентов, взыскиваемых по ст. 395 ГК, ни как убытков, ни как законной неустойки, за судом признано право, применительно к ст. 333 ГК, учитывая компенсационную природу процентов, уменьшить ставку процентов, взыскиваемых в связи с просрочкой исполнения денежного обязательства.
На сумму неосновательного обогащения проценты за пользование чужими средствами подлежат начислению с того времени, когда приобретатель узнал или должен был узнать о неосновательности получения или сбережения денежных средств.
Требование об уплате процентов по ст. 395 ГК следует рассматривать как иск из неосновательного обогащения независимо от того, почему проценты подлежат начислению. Если проценты подлежат уплате вследствие неисполнения договорного обязательства, то иск об уплате основной суммы долга — это договорный иск, а иск об уплате процентов — это внедоговорный иск из неосновательного обогащения, который «сопровождает» договорный иск. При этом для квалификации исков не имеет значения, превышает ли размер процентов сумму основного долга, или нет. Помимо требований о взыскании основной суммы долга и об уплате процентов в соответствующих случаях, как уже отмечалось, может быть предъявлено требование о возмещении убытков в части, превышающей сумму процентов. Следует обратить внимание на то, что п. 1 ст. 395 ГК в отличие от п. 2 ст. 1107 ГК не ставит начисление процентов за пользование чужими средствами в зависимость от того, знал или должен был знать приобретатель о неосновательности получения или сбережения денежных средств. Налицо известная коллизия между п. 1 ст. 395 и п. 2 ст. 1107 ГК. По-видимому, она вызвана тем, что законодатель вопрос о начислении процентов в п. 2 ст. 1107 ГК счел необходимым увязать с порядком расчетов по доходам и расходам при неосновательном обогащении (ср. п. 1 ст. 1107 и ст. 1108 ГК). Порядок этих расчетов прямо зависит от того, знал или должен был знать приобретатель о неосновательности обогащения. Но как бы там ни было, известное несоответствие правил п. 1 ст. 395 и п. 2 ст. 1107 ГК о начислении процентов имеет место.
Наибольшие споры в цивилистической литературе, предшествовавшей появлению ст. 1103 ГК, вызвал вопрос о разграничении деликтного и кондикционного исков. Широко было представлено мнение, которое сводится к тому, что водораздел между этими исками проводится в зависимости от того, действовало ли неосновательно обогатившееся лицо виновно или невиновно. Если оно действовало виновно, то интересы лица, за счет которого обогащение произошло, защищаются с помощью деликтного иска. Если невиновно, то они защищаются кондикционным иском. Пожалуй, с наибольшей категоричностью это мнение высказал О.С. Иоффе. В одной из своих работ он писал: «...граница между названными обязательствами (деликтным и кондикционным. — Ю.Т.) проходит по линии вины: есть вина причинителя — налицо обязательство из причинения вреда, нет его вины — возникает обязательство из неосновательного приобретения имущества. И если может быть предъявлен деликтный иск... возможность предъявления кондикционного иска... исключена. Кондикционный иск предъявляется только при отсутствии вины как одного из важнейших условий предъявления деликтного иска».14
Иногда даже разграничение указанных исков проводилось в зависимости от степени вины. Считалось, что деликтный иск, если на стороне причинителя образуется имущественная выгода, подлежит предъявлению лишь при наличии такой формы вины, как умысел. Если же умысла в поведении неосновательно обогатившегося нет, то интересы потерпевшего защищаются кондикционным иском. Такого мнения придерживались, в частности, В.А. Рясенцев и А.М. Белякова.
Сопоставим эти взгляды с тем, как подходит к соотношению деликтного и кондикционного исков ст. 1103 ГК. Как бы ни разграничивать указанные иски, бесспорно одно: при их разграничении законодатель не только не предлагает руководствоваться принципом вины, а напротив, прямо декларирует отказ от этого принципа как критерия их разграничения. Именно этим объясняется прямое указание на то, что правила о неосновательном обогащении подлежат применению также к требованиям о возмещении вреда, в том числе причиненного недобросовестным поведением обогатившегося лица. Это обстоятельство признает и А.Л. Маковский: «...обязательства из неосновательного обогащения нельзя отграничить от других гражданских правоотношений ни по признаку наличия или отсутствия в действиях обогатившегося правонарушения, ни тем более в зависимости от виновного или невиновного характера его поведения».15 Аналогичное мнение высказывалось и мною свыше четверти века назад.16
Констатация очевидных фактов не избавляет от необходимости ответить на вопрос, каков критерий разграничения деликтного и кондикционного исков. Подчеркнем еще раз, что вопрос этот возникает в тех случаях, когда причинение вреда одному лицу сопровождается образованием какой-либо имущественной выгоды у другого лица. По-видимому, в указанных случаях именно потерпевшему должно быть предоставлено право выбора того иска, который в наибольшей степени обеспечивает удовлетворение его интересов. Сказанное не означает, что определение юридической природы обязательства тем самым отдается на откуп самому потерпевшему, зависит от субъективного восприятия им этого обязательства. Объективная природа обязательства такова, что оно во многих случаях на равных основаниях может быть отнесено как к деликтному, так и к кондикционному. Разумеется, возможность выбора у потерпевшего имеется далеко не всегда. Если, скажем, неосновательное обогащение произошло вследствие обстоятельств, вообще не связанных с поведением обогатившегося лица, то потерпевший может обеспечить свои интересы только с помощью кондикционного иска. Но если есть основания для предъявления как того, так и другого иска, то именно потерпевшему должно быть предоставлено право выбора. При этом один иск может сопровождать другой, как, например, тогда, когда наряду с иском о возврате неосновательно приобретенного имущества (мы уже говорили о том, при каких обстоятельствах такой иск будет кондикционным) или о возмещении его стоимости предъявляется иск о возмещении вреда, причиненного недостачей или ухудшением имущества. Первый иск — кондикционный, второй — деликтный.
Именно так на данном этапе исследования вырисовываются перспективы применения ст. 1103 ГК.
Сосредоточимся теперь на том новом, что можно найти в нормах об обязательствах из неосновательного обогащения. При этом вне рамок изложения останется то, чему уже было уделено внимание. Обратимся вначале к ст. 1105.
В отличие от ст. 1104, которую мы уже разбирали, ст. 1105 зиждется на той посылке, что возврат в натуре имущества, ни определенного родовыми признаками, на что рассчитана ст. 1104 ГК, ни тем более индивидуально-определенного, невозможен. В этом случае на приобретателя возлагается обязанность возместить потерпевшему действительную стоимость имущества, причем на момент его приобретения. Дело, однако, в том, что к моменту возмещения стоимости имущества она может измениться — либо уменьшиться, либо возрасти. Если стоимость имущества упала, то ее все равно надо возместить, исходя из действительной стоимости имущества на момент его приобретения. Таким образом, в этом случае потерпевшему достается даже какой-то приварок. По-видимому, законодатель исходит здесь из того, что если бы имущество находилось в хозяйственной сфере потерпевшего, то он вовремя принял бы меры, чтобы «обезопасить» себя от обесценения имущества (например, реализовал его). Если же стоимость имущества по сравнению с той, какой она была в момент приобретения, возросла, то разница составляет убыток потерпевшего, который подлежит возмещению. В этой части иск потерпевшего следует квалифицировать как деликтный. Не так-то просто определить, на какой момент должна быть установлена стоимость имущества, если она возросла, — на тот момент, когда приобретатель узнал о неосновательности обогащения, или на момент, когда к нему предъявлен иск, или, наконец, на момент вынесения судом решения об удовлетворении иска (ср. п. 1 ст. 1105 и п. 1 ст. 395 ГК). По-видимому, с учетом конкретных обстоятельств дела можно остановиться на любом из этих трех моментов, причем от этого зависит размер подлежащих возмещению убытков. Если приобретатель возместил стоимость имущества немедленно после того, как узнал о неосновательности обогащения, убытки возмещению не подлежат.
Напомним, что в ч. 3 ст. 473 ГК 1964 г. ничего не говорилось ни об изменении стоимости имущества, ни о взыскании убытков, а в ГК 1922 г. правила, аналогичного тому, которое закреплено в п. 1 ст. 1105 нового ГК, вообще не было.
В п. 2 ст. 1105 установлено правоположение, аналога которому нет ни в ГК 1922 г., ни в ГК 1964 г. Имеется в виду ситуация, когда лицо временно, но притом неосновательно пользовалось чужим имуществом без намерения его приобрести либо чужими услугами. В этом случае указанное лицо должно возместить потерпевшему то, что оно сберегло вследствие такого пользования, но уже на тот момент, когда пользование закончилось, и в том месте, где оно происходило. Колебания цены в ту или другую сторону здесь значения не имеют, цена пользования фиксируется на момент, когда пользование закончилось (завершилось). Учитывается при этом цена в том месте, где пользование происходило, а если оно происходило в разных местах, то в месте, где пользование закончилось.
Вполне возможно, что в ГК 1922 и 1964 гг. этот случай специально не был предусмотрен, поскольку для его урегулирования сочли достаточными общие нормы о неосновательном обогащении.
Новой для обязательств из неосновательного обогащения является и ст. 1106, которая предусматривает последствия неосновательной передачи права другому лицу. Что имеется в виду? Лицу действительно принадлежит какое-либо право (например, право собственности или право кредитора по обязательству). Указанное лицо считает, что оно связано обязательством с каким-то другим лицом, хотя на самом деле этого обязательства либо вовсе нет, либо оно является недействительным. И вот во исполнение этого обязательства (несуществующего или недействительного) носитель права передает указанному лицу свое право, хотя оснований для этого не было. В этом случае лицо, передавшее право, может требовать восстановления прежнего положения, в том числе возвращения ему документов, удостоверяющих переданное право (ср. п. 2 ст. 385 ГК).
В ст. 1107 и 1108 ГК речь идет о возмещении потерпевшему неполученных доходов и о возмещении приобретателю затрат на имущество, подлежащее возврату.
Правила ст. 1107 и 1108 ГК частично вобрали в себя то, что было закреплено в ст. 400 ГК 1922 г. и в ч. 5 ст. 473 ГК 1964 г., но к этому не сводятся. Но вначале обратим внимание на чисто техническую ошибку, допущенную при подготовке части второй ГК к опубликованию. В ст. 1108 ГК должна быть сделана отсылка не к ст. 1106, а к ст. 1107 ГК.
Вернемся теперь к существу вопроса. Правила п. 1 ст. 1107 и ст. 1108 во многом перекликаются с тем, что записано в ст. 303 ГК. Судьба доходов и затрат (расходов) зависит от того, знал или должен был знать приобретатель о неосновательности обогащения. Если он об этом знал или во всяком случае должен был знать, то с этого момента он обязан возвратить или возместить потерпевшему все доходы, которые он извлек или должен был из имущества извлечь. С того же момента он обязан возместить приобретателю все необходимые затраты на содержание и сохранение имущества, которые он понес, с зачетом полученных приобретателем выгод. В дополнение к этим правилам, которые были предусмотрены и в ст. 400 ГК 1922 г. (в ч. 5 ст. 473 ГК 1964 г. почему-то речь шла лишь о судьбе доходов, но не о судьбе затрат), ст. 1108 ГК устанавливает, что приобретатель утрачивает право на приобретение затрат, если он умышленно удерживал имущество, подлежащее возврату.
Что же касается п. 2 ст. 1107 ГК, то о нем мы уже подробно говорили.
Наконец, в ст. 1109 перечислены случаи, когда неосновательное обогащение не подлежит возврату. Эта норма отличается большей полнотой по сравнению как со ст. 474 ГК 1964 г., так и тем более со ст. 401 ГК 1922 г. Но и здесь придется сделать одно предварительное замечание. По-видимому, есть известное несоответствие между заголовком и абз. 1 ст. 1109 ГК. Заголовок гласит: «Неосновательное обогащение, не подлежащее возврату». Из этого может быть сделан вывод, что неосновательное обогащение есть, но возврату оно не подлежит. На несколько иной подход ориентирует абз. 1 ст. 1109: «Не подлежат возврату в качестве неосновательного обогащения». Из этой формулировки может быть сделан вывод, что неосновательного обогащения нет. Более точным представляется заголовок ст. 474 ГК 1964 г.: «Имущество, не подлежащее возврату».
Обратимся теперь к конкретным случаям, предусмотренным ст. 1109 ГК.
Не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения имущество, переданное во исполнение обязательства до наступления срока исполнения, если обязательством не предусмотрено иное (см. п. 1 ст. 1109 ГК). В п. 1 ст. 474 ГК 1964 г. соответствующее правило не сопровождалось оговоркой: «если обязательством не предусмотрено иное». В ГК 1922 г. аналогичного правила вовсе не было. Итак, что же здесь имеется в виду? О досрочном исполнении обязательства речь идет в ст. 315 ГК.
Должник вправе исполнить обязательство до срока, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или условиями обязательства либо не вытекает из его существа. В отношении обязательств, связанных с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности, это правило перевернуто: досрочное исполнение таких обязательств допускается только в случаях, когда это предусмотрено законом, иными правовыми актами или условиями обязательства либо вытекает из обычаев делового оборота или существа обязательства.
С учетом общих положений о досрочном исполнении обязательств вернемся к п. 1 ст. 1109 ГК. По-видимому, имеется в виду тот случай, когда досрочное исполнение обязательства допускается. Если обязательство было исполнено досрочно, а затем должник, поняв, что он мог досрочно обязательство и не исполнять, потребовал возврата исполненного как неосновательное обогащение, то его требование удовлетворению не подлежит. Неосновательного обогащения здесь нет, поскольку должник вправе был исполнить обязательство до срока. Этим правом он и воспользовался. Иными словами, исполнение обязательства опирается на правовое основание. Но что означает в данном случае оговорка: «если обязательством не предусмотрено иное» и почему в числе оснований, препятствующих договорному исполнению обязательства, в отличие от ст. 315 ГК, не предусмотрены ни закон (иные правовые акты), ни существо обязательства? Наконец, затрагивает ли правило п. 1 ст. 1109 ГК досрочное исполнение обязательств, связанных с предпринимательской деятельностью, и если затрагивает, то как? Разобраться в этих вопросах непросто. Не вполне ясно, кто может требовать возврата досрочно исполненного: только тот, кто такое исполнение произвел, или, при определенных обстоятельствах, и тот, кто исполнение принял?
Следующий случай, предусмотренный в ст. 1109, перекликается с правилами, которые были сформулированы как в ст. 401 ГК 1922 г., так и в п. 2 ст. 474 ГК 1964 г. Правда, во всех этих нормах соответствующие правила сформулированы по-разному. Объясняется это сферой действия натуральных обязательств на момент закрепления данного правила в законодательстве. Наиболее узко она была очерчена в ГК 1964 г., а наиболее широко — в ГК 1922 г.
Согласно п. 2 ст. 1109 ГК не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения имущество, переданное во исполнение обязательства по истечении срока исковой давности. В п. 2 ст. 474 ГК 1964 г. это правило сопровождалось оговоркой: «в случаях, когда такое исполнение допускается законом». Эта оговорка корреспондировала с правилом, закрепленным в ч. 2 ст. 89 ГК 1964 г., из которого вытекало, что исполнение обязанности после истечения исковой давности в отношениях между социалистическими организациями допускалось лишь в случаях, предусмотренных законодательством Союза ССР.
Ныне ограничений для исполнения обязанности после истечения исковой давности в законе не предусмотрено (ср. ст. 89 ГК 1964 г. и ст. 206 ГК). Соответственно этому в п. 2 ст. 1109 ГК не воспроизведена оговорка, которая сопровождала правило п. 2 ст. 474 ГК 1964 г.
Дело, однако, не только в этом. И п. 2 ст. 1109 ГК, и п. 2 ст. 474 ГК 1964 г. рассчитаны на случаи, когда обязательство поначалу было снабжено исковой защитой, но затем вследствие истечения исковой давности ее лишилось. Значительно шире соответствующее правило было сформулировано в ст. 401 ГК 1922 г. — не вправе требовать возврата уплаченного исполнивший обязательство, хотя бы лишенное исковой силы, но не являющееся недействительным в силу закона. Под действие ст. 401 ГК могли быть подведены не только обязательства, которые лишились исковой защиты вследствие пропуска исковой давности, но и обязательства, которые были лишены ее с самого начала. Так, в 20-е годы практика признавала неправомерными требования возврата уплаченных денег, проигранных в карты, игры или пари. Эти требования лишены исковой защиты, но если соответствующие суммы были добровольно уплачены, то в силу ст. 401 ГК 1922 г. требовать их возврата нельзя.17 Можно было бы привести и другие примеры. Вполне возможно, что эти случаи подпадают под действие п. 4 ст. 1109 ГК, а потому и не охватываются п. 2 той же статьи.
В п. 3 ст. 1109 ГК объединены случаи, которые в ст. 474 ГК 1964 г. были распределены по двум пунктам — 3-му и 4-му, а в ГК 1922 г. и вовсе отражены не были. В силу п. 3 ст. 1109 ГК не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения заработная плата и приравненные к ней платежи, пенсии, пособия, стипендии, возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью, алименты и иные денежные суммы, предоставленные гражданину в качестве средства к существованию, при отсутствии недобросовестности с его стороны и счетной ошибки.
К платежам, приравненным к заработной плате, могут быть отнесены платежи по авторскому договору (ср. абз. 3 п. 3 ст. 25; абз. 3 п. 1 ст. 64; абз. 3 п. 2 ст. 855 ГК). Обратим внимание на то, что денежные суммы, перечисленные в п. 3 ст. 1109 ГК, не подлежат возврату при наличии одновременно двух условий: во-первых, если нет недобросовестности со стороны получателя и, во-вторых, если нет счетной ошибки. При отсутствии хотя бы одного из этих условий (например, получатель недобросовестен или допущена счетная ошибка) полученные суммы подлежат возврату. За простую неосторожность получатель недобросовестным признаваться не может, необходимо наличие умысла или грубой неосторожности.
Наконец, сравнительно новым для нашего гражданского законодательства является п. 4 ст. 1109 ГК, согласно которому не подлежат возврату в качестве неосновательного обогащения денежные суммы и иное имущество, предоставленные во исполнение несуществующего обязательства, если приобретатель докажет, что лицо, требующее возврата имущества, знало об отсутствии обязательства либо предоставило имущество в целях благотворительности. Мы говорим: «сравнительно новым» — потому, что частично эти случаи могли быть подведены под действие ст. 401 ГК 1922 г. Какие случаи имеет в виду п. 4 ст. 1109 ГК? Например, одно лицо случайно причинило вред другому. По общему правилу, причинитель при отсутствии его вины юридически не обязан к возмещению вреда (п. 2 ст. 1064 ГК). Но если, зная об этом, он полностью или частично возместит вред, то в силу п. 4 ст. 1109 ГК он не может требовать возврата денежных сумм и иного имущества, предоставленного в целях возмещения вреда. А вот другой пример. Автор переполучил авторский гонорар. Недобросовестности автора и счетной ошибки не было. Но если автор, зная об отсутствии юридического обязательства, добровольно возвратит переполученные суммы, то он не сможет потребовать их возврата. То же имеет место при предоставлении соответствующих сумм и иного имущества в целях благотворительности, причем в этом случае не имеет значения, знало ли лицо, требующее возврата имущества, об отсутствии обязательства, или нет. Имущество возврату не подлежит.
Возникает вопрос: определены ли исчерпывающе в ст. 1109 ГК случаи, когда имущество не подлежит возврату в качестве неосновательного обогащения, или нет? По-видимому, перечень этих случаев носит примерный характер, в подтверждение чему можно сослаться на п. 1 ст. 951 ГК. Если имущество или предпринимательский риск застрахованы сверх страховой стоимости, договор в той части страховой суммы, которая превышает страховую стоимость, является ничтожным. Однако уплаченная излишне часть страховой премии, которая исчислялась из расчета завышенной страховой суммы, возврату в этом случае не подлежит.
Институт обязательств из неосновательного обогащения в том виде, в каком он представлен в новом ГК, только еще складывается. Впереди его обкатка. Трудно сказать, какая судьба ему уготована. Но то, что сфера его применения значительно расширится, не подлежит сомнению. Не исключено, что прав А.Л. Маковский, который пишет: «То, что предусмотрено в Кодексе, означает признание существования в праве наряду с "генеральным деликтом” во многом еще более "генеральной кондикции”».18
* Доктор юридических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета.
