Продажа имущественных прав :
Ровный, В. В. Продажа имущественных прав :Обращаясь к правилу п . 4 ст. 454 ГК РФ /В. В. Ровный. //Правоведение. -2003. - № 1. - С. 84 - 98
Новому решению разработчиков ГК РФ, сразу же встретивших неоднозначную реакцию и комментарии ученых посвящена данная статья. Библиогр. в подстрочных примечаниях.
АБСОЛЮТНЫЕ ПРАВА - ГРАЖДАНСКИЙ КОДЕКС - ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО - ИМУЩЕСТВЕННЫЕ ПРАВА - КОДЕКСЫ - ЧАСТНОЕ ПРАВО Материал(ы): Продажа имущественных прав. Ровный, В. В.
Продажа имущественных прав (обращаясь к правилу п. 4 ст. 454 ГК РФ)
В. В. РОВНЫЙ*
В отечественном законодательстве разных лет указывалось, что по договору купли-продажи продавец обязуется передать в собственность покупателя имущество (ст. 180 ГК 1922 г., ч. 1 ст. 237 ГК 1964 г.), имущество (вещь, товар) (п. 1 ст. 74 Основ 1991 г.), наконец, вещь (товар) (п. 1 ст. 454 ГК РФ).1 В п. 4 ст. 454 ГК РФ впервые появилось правило, согласно которому общие положения о купле-продаже (§ 1 гл. 30 ГК) могут применяться к случаям отчуждения имущественных прав. Новому решению разработчиков ГК РФ,2 сразу же встретившему неоднозначную реакцию и комментарии ученых, посвящена данная статья.
Вообще говоря, к идее купли-продажи имущественных прав давно известно негативное отношение, которое со стороны дореволюционных исследователей иногда простиралось так далеко, что охватывало даже материальные носители, фиксировавшие эти права. Так, Д. И. Мейер отмечал, что поскольку сделка об уступке права в большинстве случаев является возмездной и право по обязательству обычно воплощается в письменном акте, который переходит в руки приобретателя вместе с переходом права, ее можно и в самом деле легко свести к договору купли-продажи акта и считать сделкой об акте. Однако купля-продажа — это сделка о переходе права собственности на вещь, тогда как при уступке хотя и переходит право собственности на акт, но данное право представляет собой нечто второстепенное: в результате совершения сделки приобретается право на чужое действие. Следовательно, говорить о покупке (продаже) права можно только в переносном смысле, тогда как в собственно-юридическом следует говорить о передаче или уступке права. Отчуждение права, писал Г. Ф. Шершеневич, есть добровольная уступка места активного субъекта определенному лицу. Продавать и покупать, — отмечал он в другой работе, — можно только вещи. Между тем нередко понятие купли-продажи выводят за пределы материального мира, ставят рядом с вещами исключительные права, а также права требования (например, говорят о купле-продаже векселей), т. е. распространяют на случаи возмездного отчуждения права. От этого купля-продажа утрачивает свои отличительные черты и отчасти сливается с уступкой прав по обязательствам. Если данный вопрос может считаться спорным в науке, то с точки зрения русского законодательства продавать и покупать можно только вещи.3 Похоже, что иных взглядов придерживался К. Победоносцев. «Основанием передачи, — писал он в контексте передачи и перехода прав по обязательствам, — служит обыкновенно предшествующий договор, имеющий целью обмен ценностей. Так, передача может быть сделана за деньги (то есть продается право требования по обязательству)... Передача может быть сделана и с дарственной целью (курсив мой. — В. Р.)».4
С тех пор многое изменилось, и возможность распространения правил о купле-продаже на случаи возмездного отчуждения имущественных прав, которые при этом отнюдь не ассоциируются с понятием ценной бумаги, получила официальное признание и закрепление (ср. п. 2 и п. 4 ст. 454 ГК). Однако вопрос о том, является ли имущественное право полноценным предметом договора купли-продажи, в современной цивилистической литературе не имеет однозначного ответа. Вот лишь некоторые тому подтверждения. Имущественные права, указывает И. В. Елисеев, впервые в нашем законодательстве включены в предмет договора купли-продажи. Широкое распространение сделок по возмездной уступке имущественных прав в итоге склонило законодателя к необходимости их урегулирования. Учитывая, однако, что имущественное право — понятие не менее широкое, чем вещь, оставлен без ответа вопрос о том, какие конкретно права могут быть предметом купли-продажи.5 Возможность выступления имущественных прав в качестве предмета договора купли-продажи признают и другие авторы, а для иллюстрации одни ссылаются на исключительные права и права требования, другие — на исключительные права и права на имущество, отчуждаемые на бирже.6 В. В. Витрянский отмечает, что хотя имущественные права не признаются товаром, ГК РФ содержит распространительную норму о том, что общие положения о купле-продаже применяются к продаже имущественных прав, если иное не вытекает из содержания или характера этих прав. «Необходимо признать, — пишет он, — что всякая возмездная уступка имущественных прав (цессия) является продажей этих прав (курсив мой. — В. Р.), а правила, регулирующие переход прав кредитора, и в частности, уступку требования (ст. 382—390 ГК), отражают содержание и характер соответствующих имущественных прав, а поэтому подлежат приоритетному (по отношению к общим положениям о купле-продаже товаров) применению».7 Ю. В. Романец считает, что возмездный характер договоров купли-продажи и отчуждения имущественных прав, обеспечивающий их единство, позволяет распространять на случаи отчуждения имущественных прав правила договора купли-продажи о возмездности, однако из-за разницы в их направленности большинство правил о договоре купли-продажи здесь не применяется.8 Е. Б. Осипов, комментируя правило п. 4 ст. 406 ГК Республики Казахстан (тождественное правилу п. 4 ст. 454 ГК РФ), пишет, что нормы о купле-продаже распространяются на случаи возмездной уступки имущественных прав, при этом их применение должно быть по аналогии в связи с отсутствием специальных норм, регулирующих вопросы цены, условий договора, ответственности и т. д.9 Так о чем все-таки идет речь — только ли о распространении правил о купле-продаже на случаи возмездного отчуждения имущественных прав (которые в свою очередь составляют предмет самостоятельного договора, лишь отчасти попадающего в орбиту действия правил о купле-продаже), или же имущественное право — это полноценный предмет договора купли-продажи?
Саму предусмотренную ГК РФ возможность распространения правил о договоре купли-продажи на случаи отчуждения имущественных прав нельзя признать уникальной. Известно, в частности, что уже римские юристы нередко конструировали цессию именно как продажу цедентом цессионарию своего права требования с должника. Такая правовая конструкция была подсказана самой жизнью: подвижность обязательств в основном возникла в связи с распространенной в римском обществе (начиная с рескрипта императора А. Пия) покупкой и продажей наследства как единого целого, охватывающего и вещи, и права требования. Указ императора Анастасия (lex Anasta-siana 506 г.), направленный против спекулятивных сделок с правами, запретил покупщикам требований взыскивать с должников более того, что они заплатили сами.10 В ГК РСФСР 1922 г. предметом договора купли-продажи называлось имущество, о нем же шла речь и в других статьях, посвященных купле-продаже,11 а его ст. 202 предусматривала основания ответственности продавца долгового требования или другого права. Кстати, в 1948 г. А. В. Венедиктов подчеркивал, что редакция данной статьи объясняется, с одной стороны, широким применением термина «имущество», с другой — не менее широким применением понятия купли-продажи.12 «Необходимо признать, — писал он в условиях существовавших тогда идеологии и экономико-правового уклада при исследовании отчуждательных сделок госорганов, — что понятие договора купли-продажи в советском гражданском обороте и соответственно в советском гражданском праве шире того понятия, которое дано в ст. 180 ГК РСФСР».13 Но, может быть, произошли какие-нибудь изменения, которые могут опровергнуть эти суждения? Представляется, что нет, напротив, недавние сдвиги в экономике и праве только усилили роль договора купли-продажи как юридической формы обменных отношений, придав ей более всеобъемлющий и универсальный характер. Вот почему нет ничего необычного в том, что в п. 4 ст. 454 ГК возмездное отчуждение имущественного права современный законодатель прямо признает продажей. Но если это так, то само имущественное право — предмет договора купли-продажи, а значит, и оригинальность приведенного выше суждения Ю. В. Романца о самостоятельности договора возмездного отчуждения имущественного права по признаку его направленности не соответствует буквальному смыслу п. 4 ст. 454 ГК.
В данном пункте речь идет только о правах имущественных. Однако если из того же п. 1 ст. 572 ГК вполне определенно следует, что имущественное право — возможный и допустимый предмет договора дарения, таковым может быть только право требования (и никакое другое имущественное право), то такой определенности, увы, не содержат правила, посвященные договору купли-продажи. Поэтому даже положительный ответ на вопрос о возможности продажи имущественных прав не будет полным, если не определиться с тем, а всякое ли имущественное право может продаваться? Вообще говоря, оборот имущественных прав ограничивается правами, которые признаны законом (1). К тому же сам законодатель в п. 4 ст. 454 ГК указывает, что имущественные права могут продаваться, если иное не вытекает из их содержания (2) или характера (3). Но если аксиоматичность первого условия не вызывает ни сомнений, ни вопросов,14 то что в таком случае кроется за двумя последними ограничениями? Для ответа на этот вопрос поочередно обратимся к разным видам имущественных прав — правам вещным, исключительным, обязательственным, наконец, корпоративным.
1. Вещные права сами по себе не могут быть предметом договора купли-продажи, и, прежде всего, из их числа следует исключить права собственности, хозяйственного ведения и оперативного управления. Поскольку указанные права имеют своим объектом вещь, принадлежащую правообладателю непосредственно (а не при условии и в результате совершения третьими лицами в пользу правообладателя тех или иных действий, как это имеет место в обязательствах),15 отчуждению в таких случаях подлежит сама вещь, а вещное право автоматически следует за ней и согласно системе традиции, действующей как общее правило, переходит от продавца к покупателю в момент передачи (п. 1 ст. 223 ГК). Для самостоятельного движения вещного права, указывает В. А. Лапач, необходимо, чтобы оно смогло «отделиться» от своего материального субстрата до такой степени, чтобы признаваться самостоятельным объектом гражданских прав, но вещные права, напротив, жестко связаны с вещью и характеризуют ее правовой режим.16 По мнению И. В. Елисеева, принципиальная возможность отчуждения некоторых вещных прав в отрыве от продажи вещи вытекает из толкования п. 2 и 3 ст. 216 ГК, практике, однако, такие случаи пока не известны, да и вряд ли они получат широкое распространение: возмездная уступка прав владения и пользования (либо только пользования) на время охватывается понятием аренды вещи.17
В римском праве, однако, считалось, что сервитут хотя и принадлежит не лицу, а участку и «следует» за ним независимо от смены собственника, все же может продаваться. Отчуждение и приобретение сервитутов осуществлялось посредством актов mancipatio и in jure cessio (соответственно для сельских и для любых сервитутов), существовала даже особая форма traditio sivepatientia servitutis — передачи или терпения сервитута. Так, во исполнение договора купли-продажи сервитута покупатель начинал отправление сервитута, а продавец — должен был терпеть его действие. Предметом подобной сделки было право покупателя установить сервитут и обязанность продавца допустить возникновение сервитутного права у приобретателя, а ее смысл, по Лабеону, сводился к предоставлению продавцом покупателю гарантий свободного пользования сервитутным правом, а согласно оригинальному мнению Яволена, — к передаче самого спокойного владения (как и при продаже телесной вещи).18. Догмы романистики не ставили под сомнение юридическую возможность автономного отчуждения сервитута, но они, по всей видимости, не сомневались и в невозможности его приобретения отдельно от вещи.19. Современный сервитут не может быть самостоятельным предметом купли-продажи (п. 2 ст. 275 ГК), тем более не составляют исключения другие вещные права (как об исключении, пожалуй, можно говорить лишь о возможности автономной продажи доли в праве общей долевой собственности (п. 2 ст. 246, ст. 250, ч. 2, 3 ст. 255 ГК)).
2. Исключительные права, как и права вещные, являются абсолютными. В то же время, в отличие от прав вещных, имеющих своим объектом конкретную вещь, исключительные права обладают специфическими — идеальными — объектами. Идеальность объекта препятствует самостоятельному его отчуждению, подобно тому, как сами по себе отчуждаются и переходят из рук в руки вещи — предметы материального мира. Но именно потому, что в таких случаях невозможно отчуждение самого идеального объекта, вместо него отчуждается исключительное право (на данный объект). Передача исключительных прав возможна по разнообразным лицензионным договорам, по договору коммерческой концессии, а их отчуждение — по договору купли-продажи. И все же само понятие исключительного права на современном этапе является весьма неоднородным,20 а потому и вывод о возможности самостоятельного отчуждения исключительного права не может быть принят безусловно. К тому же иногда может быть вообще очень трудно определиться с тем, существует на самом деле или нет исключительное право, а если и существует, то каковы его объем и содержание. Наглядным подтверждением являются служебная информация и коммерческая тайна или «ноу-хау» (ст. 139ГК).
Дело в том, что в современной литературе нет единства мнений относительно особенностей правового режима ноу-хау, а известные суждения специалистов по большому счету сводятся к тому, что одни признают, а другие не признают ноу-хау объектом исключительного права. Так, монопольное владение и пользование ноу-хау, по мнению А. П. Сергеева, возможно при условии, что данная информация неизвестна третьим лицам: если закон признает право владельца информации на сохранение ее в тайне и одновременно требует от третьих лиц воздерживаться от несанкционированного ее завладения, налицо исключительное субъективное право на такую информацию. Впрочем, столь же очевидна и фактическая монополия лица на некоторую совокупность знаний, а правовые средства, которыми он располагает, хотя и дают ему известные возможности для ограждения интересов, являются менее эффективными, чем те, которыми обладают владельцы иных объектов интеллектуальной собственности. Поэтому прежде всего от самого правообладателя, от полноты и эффективности принимаемых им мер по сохранению фактической монополии на знание зависит жизненность его права на коммерческую тайну. В. А. Дозорцев, подчеркивая, что исключительность права состоит не в его принадлежности исключительно одному лицу, а в его закреплении исключительно за лицом (лицами) определенным законом и по основаниям, им предусмотренным, также признает за обладателем ноу-хау исключительное право (которое, однако, является «ослабленным» абсолютным или квазиабсолютным правом), а также возможность его передачи по лицензионным договорам и вообще отчуждения. Иную позицию давно занимает И. А. Зенин, считающий, что ввиду отсутствия у обладателя ноу-хау исключительного права на этот объект, предметом договора о передаче ноу-хау может быть только само ноу-хау. «Исключение от использования» и «исключение от доступа», созвучно рассуждает О. А. Городов соответственно в контексте объектов исключительных прав и ноу-хау, — термины, внешне схожие, что, однако, не дает оснований считать второй из них содержанием некоего исключительного права. Поскольку нет самого права, а есть лишь общее дозволение на сокрытие от третьих лиц информации, представляющей для ее обладателя известную ценность, то и говорить здесь о существовании исключительного права — значит говорить о режиме на режим, точнее о поглощении режимом режима.21
Признавая значительную специфику ноу-хау как объекта интеллектуальной собственности, в котором вопрос факта и в самом деле во многом предрешает вопросы права, а фактическая сторона — юридическую, бесспорно то, что принадлежащее обладателю ноу-хау право (вопрос о его характере и названии сейчас не обсуждается) существенно отличается от прав, устанавливаемых в отношении традиционных объектов интеллектуальной собственности (и именуемых исключительными) своим объемом и содержанием. Это право дает возможность заинтересованному лицу засекречивать информацию, имеющую действительную или потенциальную коммерческую ценность (п. 1 ст. 139 ГК), и требовать от третьих лиц, включая работников, не использовать незаконных методов ее получения, в противном случае предоставляет возможность возмещения причиненных убытков (и. 2 ст. 139 ГК). А поскольку данное право, учитывая его объем и содержание, как видно, ограничивается вопросами защиты данного объекта и не касается вопросов его использования и распоряжения, то и предметом сделок по отчуждению ноу-хау (в том числе и купли-продажи) следует признать не право, а саму информацию, являющуюся служебной или коммерческой тайной, включая результаты проведенных маркетинговых исследований, технологии или иное техническое новшество и т. п.22 Таким образом, автономному отчуждению права обладателя ноу-хау (как бы оно при этом ни называлось) препятствуют его объем и содержание.
3. В обязательственных правах (правах требования), существующих в отличие от вещных и исключительных прав в рамках относительной модели правоотношения, правообладатель (кредитор) не имеет прямой связи с имущественным благом. Кредитор здесь связан с благом косвенно, через действие, которое обязан совершить должник и совершения которого он, кредитор, имеет право потребовать. И если возможность отчуждения исключительного права существует из-за идеальности (т. е. бестелесности) его объекта, то отчуждение права требования возможно благодаря непрямой (опосредованной) связи кредитора с имущественным благом. Кредитор в обязательстве, лишенный возможности распорядиться благом, которым он попросту не обладает до тех пор, пока должник не совершит в его пользу необходимых передаточных действий, может продать свое право требования к этому должнику, переведя, таким образом, данное право на покупателя. Кстати, приобретение права требования по аналогии с приобретением прав на вещи (а не в связи с переменой лиц в обязательстве) объясняется некоторыми авторами ссылками на существовавшее в римском праве деление вещей на телесные и бестелесные, специфическое понимание обязательства как бестелесного имущества, а также определение обязательства через право (на имущество), а не относительную связь двух лиц.23. Известно, наконец, и то, что французский ГК, не признающий в отличие от других правопорядков абстрактности цессии, всегда считает цедента продавцом, а цессионария — покупателем уступленного права требования (ст. 1689-1695).24 Увы, не все обстоит так просто в отечественном праве. В. А. Дозорцев, к примеру, будучи противником применения правил о договоре купли-продажи к случаям передачи прав требования, во избежание противоречий между нормами о купле-продаже и цессии вообще считает сомнительным п. 4 ст. 454 ГК,25 а в специальных новейших исследованиях не без оснований отмечают, что вопрос о возможности распространения норм о купле-продаже на цессионные отношения продолжает сохранять дискуссионность.26 Поэтому, признавая возможность продажи прав требования в принципе, нельзя оставить в стороне вопрос о соотношении правил гл. 30 ГК и § 1 гл. 24 ГК, учитывая, что последние посвящены именно случаям передачи прав требования.
Первые обязательства были внедоговорными и отличались сугубо личным содержанием (личной ответственностью должника), от этого они были неподвижными и ни о какой их переуступке не могло быть и речи. Как только обязательство приобрело имущественное содержание и начало давать кредитору право на получение некоторой ценности из имущества должника, оно вступило на путь циркуляции (движения) и само стало объектом оборота, а право сосредоточило свое внимание на создании наиболее оптимальных для этого форм. В римском праве древнейшим способом движения обязательств была новация (novatio obligationis) в виде смены кредитора (delegatio) или должника (expromissio), позднее появился институт процессуального представительства, основанный на mandatum agendi, а ко времени А. Севера — и привычная cessio obligationis с прочным статусом цессионария как по отношению к цеденту, так и к должнику,27 которая существует по сей день.
В отечественной цивилистике за последние два-три года теоретический и практический интерес к цессии чрезвычайно возрос, а количество имеющихся публикаций свидетельствует о том, что едва ли еще какому институту сегодня уделяется такое большое внимание. Тем не менее среди отечественных исследователей не было и нет единства мнений относительно ее сущности (а отсюда и соотношения с различными договорами), более того, многие суждения не идут далее замечаний самого общего характера. Так, И. Б. Новицкий, признавая абстрактность римской цессии, считал, однако, уступку права требования по советскому праву консенсуальным и каузальным договором, обосновывая последнее общим отрицательным отношением советского права к абстрактным сделкам и отсутствием легальных указаний на абстрактность уступки. Крупнейший разработчик вопросов обязательственного права О. С. Иоффе, по всей видимости, и вовсе предпочитал не обсуждать природу цессии. Е. А. Суханов сегодня рассматривает цессию как акт передачи (уступки) права на основании какой-либо сделки (возмездной или безвозмездной и соответственно односторонней или взаимной, консенсуальной или реальной и т. п.) или на ином предусмотренном законом основании. М. И. Брагинский отрицает самостоятельность договора цессии, считая, что чаще всего она происходит на основании договора купли-продажи, а также других договоров, включая и те, в которых переход прав составляет специальный предмет (мены, дарения, финансирования под уступку денежного требования). Сходная позиция у В. Анохина, близкая — у М. К. Сулейменова. Е. А. Крашенинников определяет цессию как самостоятельную распорядительную абстрактную сделку. Следуя этому, цессия всегда опосредствует переход существующего права требования, чем и отличается от обязательственных сделок (в том числе от купли-продажи), в которых одно лицо обязуется уступить право, причем действительность цессии не зависит от действительности каузальной сделки (поэтому даже если последняя ничтожна или эффективно оспорена, это не препятствует тому, чтобы должник мог учинить цессионарию исполнение с освобождающим для себя эффектом).28. М. И. Брагинский верно заметил, что правила § 1 гл. 24 ГК в основном регулируют отношения между должником и кредиторами — старым и новым (т. е. между всеми тремя вершинами образовавшегося в результате уступки права «треугольника» — должником, цедентом и цессионарием), и в гораздо меньшей степени они касаются отношений между старым и новым кредиторами (т. е. сторонами в договоре об уступке права).29. Решая наиболее общие вопросы, правила ст. 382-390 ГК определяют сами условия уступки (в том числе какие права требования переходят в силу закона, а какие и вовсе не подлежат передаче — абз. 2 п. 1 ст. 382, ст. 383, 387, 388 ГК), ее форму (ст. 389 ГК), объем передаваемого права (ст. 384 ГК), пределы ответственности цедента (ст. 390 ГК), а также в известной мере обеспечивают защиту должника (ст. 385, 386 ГК). Именно поэтому, учитывая неполное совпадение в действии норм права по кругу лиц, правила § 1 гл. 24 ГК, как опосредствующие наиболее широкие аспекты цессионных отношений, не могут ни противопоставляться, ни конкурировать с правилами гл. 30 ГК, которые при возмездном отчуждении права требования могут и будут касаться только цедента (продавца) и цессионария (покупателя).
Цессия, будучи передачей (уступкой) права требования (п. 1 ст. 382 ГК), по всей видимости, представляет собой особый случай передачи имущества по договору. Но если вопросы, связанные с передачей вещей, не приковывают к себе столь пристальных взглядов законодателя, большее внимание, которое он уделяет цессии, по всей видимости, легко объясняется нематериальностью ее предмета (ср. правила п. 1 ст. 223, ст. 224, ст. 458 ГК и ст. 382-390 ГК). Неудивительно поэтому, что в ГК РФ правила о передаче вещи сформулированы в разделе II «Право собственности и другие вещные права», а правила о цессии — в разделе III «Общая часть обязательственного права». Но если цессия и в самом деле представляет собой особый случай передачи, то за рамками формальных различий надлежит признать, что, как и всякая передача, цессия представляет собой сделку, а согласно принятой их классификации — договор (п. 1 ст. 154 ГК). Одновременно цессия является вспомогательной, а не самостоятельной сделкой: сама по себе, вне зависимости от той сделки, во исполнение которой она совершается, цессия не может влечь правовых последствий. Направленность ее получает выражение в основном договоре, который может предусматривать передачу (уступку) права на различных условиях, в частности, на условиях возмездности (договоры купли-продажи, мены) или безвозмездности (договор дарения).30 И хотя гл. 30 ГК не содержит правила, подобного тому, которое сформулировано в п. 3 ст. 576 ГК, надлежит признать, что договор купли-продажи имущественного права — основная каузальная сделка, тогда как совершенная на его основе цессия — сделка вспомогательная, каузальность или абстрактность которой, по всей видимости, — непростой вопрос того же порядка, что так и не решенный по сей день вопрос о каузальности или абстрактности традиции.31
Предметом договора купли-продажи может быть имущественное право (в том числе и право требования), предметом цессии — только право требования. Поэтому если по договору купли-продажи отчуждается право требования, правила § 1 гл. 24 ГК должны применяться совместно с правилами гл. 30 ГК и дополнять их, во всех остальных случаях купли-продажи прав правила § 1 гл. 24 ГК применяться не могут и не должны (разумеется, иначе, как в порядке аналогии). В этом и состоят предметное единство и дифференциация рассматриваемых юридических конструкций. Признавая, таким образом, возможность купли-продажи права требования в принципе, надлежит подчеркнуть, что вовсе не любое право требования способно к самостоятельному и безусловному отчуждению вообще и по договору купли-продажи, в частности.32 Во-первых, продаже права требования могут препятствовать положения законодательства (п. 1 ст. 388 ГК). Так, согласно ст. 383 ГК не подлежат отчуждению так называемые высокоперсонифицированные33 права требования, неразрывно связанные с личностью кредитора (в частности, требования об алиментах и о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью), а, к примеру, исходя из правил п. 1 и 2 ст. 589 ГК, право требования получателя постоянной ренты никогда не может быть передано коммерческим организациям, а также некоммерческим организациям, если это противоречит закону и не соответствует целям деятельности последних. Напротив, отчуждение права требования, в котором личность кредитора имеет существенное значение для должника, возможно только при условии одобрения последним такой сделки (п. 2 ст. 388 ГК). Продаже права требования может препятствовать и соглашение сторон (п. 1 ст. 388 ГК, ср. с п. 1 ст. 828, п. 3 ст. 993 ГК), которое обязывает кредитора воздерживаться от уступки, с одной стороны, а с другой — лишает оборотоспособности само право требования. В то же время это ограничение (как и в случае с требованиями, в которых личность кредитора имеет существенное значение для должника) может быть преодолено, если передачу «неуступаемого» права требования одобрит должник — лицо, непосредственно заинтересованное в установленном запрете на уступку.34 Во-вторых, в отличие от гл. 32 ГК, предусматривающей оригинальную возможность безвозмездного отчуждения права в отношении самого отчуждателя (абз. 1 п. 1 ст. 572 ГК), гл. 30 ГК такой возможности не предоставляет. Отчуждение продавцом права требования в отношении него самого фактически устанавливает новое обязательство (по выполнению работы, оказанию услуги и т. д.), по которому продавец приобретает обязанности, а покупатель — права. Поэтому продажа права требования возможна только в отношении третьего (постороннего) лица.
В-третьих, из правила о том, что «к объектам гражданских прав относятся вещи, включая деньги и ценные бумаги, иное имущество, в том числе имущественные права...» (курсив мой. — В. Р.) (ст. 128 ГК), а также из автономии п. 2 и п. 4 ст. 454 ГК следует, что на уровне объектов гражданских прав и отчуждательных сделок с ними законодатель различает имущественные права, воплощенные (инкорпорированные) в ценных бумагах, и имущественные права, не зафиксированные таким образом. Первые, в отличие от вторых, не отчуждаемы в отрыве от ценной бумаги, в противном случае утрачивает смысл сама ценная бумага как самостоятельный объект гражданских прав, с передачей которой, как известно, переходят все удостоверяемые ею права в совокупности (абз. 2 п. 1 ст. 142 ГХ). Поэтому предметом сделки (в том числе купли-продажи) здесь является ценная бумага вместе с воплощенным в ней имущественным правом, но не имущественное право само по себе. Передача права, инкорпорированного в предъявительской, ордерной или именной ценных бумагах, обеспечивается соответственно простым вручением ценной бумаги, совершением индоссамента, наконец, соблюдением порядка, установленного для уступки требования (цессии) (п. 1 ст. 145, ст. 146 ГК). Сказанное, по всей видимости, не относится к бездокументарным ценным бумагам (ст. 149 ГК), так как «удостоверяемые традиционными ценными бумагами права, — по справедливому мнению Е. А. Суханова, — при исчезновении (отпадении) "права на бумагу" по причине отсутствия самой бумаги получают вполне самостоятельное значение» (курсив мой. — В. Р.).35
В-четвертых, в гл. 43 ГК особо предусмотрен договор финансирования под уступку денежного требования, по которому происходит возмездное отчуждение денежных прав требования. Но следует ли отсюда, что законодатель разрешает куплю-продажу только права неденежного требования? Ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. Договор финансирования под уступку денежного требования обособлен в гл. 43 ГК не только по признаку предмета договора, но, по крайней мере, еще и по двум другим признакам: речь идет о специфике субъектного состава и оплаты финансовым агентом уступаемого ему права. Так, клиентом в этом договоре, если исходить из буквального толкования абз. 1 п. 1 ст. 824 ГК, может быть не любой участник гражданского оборота, а только тот, который предоставляет товары, выполняет работы или оказывает услуги (т. е. хозяйствующий субъект, говоря иначе, субъект предпринимательской деятельности).36 Более конкретны требования к фигуре финансового агента: им могут быть банки, иные кредитные организации, другие коммерческие организации, имеющие соответствующие лицензии (ст. 825 ГК). В свою очередь специфика оплаты здесь связана с тем, что финансирование осуществляется в счет уступаемого денежного требования, т. е. право всегда уступается на условиях его предварительной оплаты (абз. 1 п. 1 ст. 824 ГК). Анализ гл. 43 ГК позволяет установить и другие особенности предусмотренного здесь договора, более второстепенные и производные из названных (сфера, цели и т. п.), обсуждать которые сейчас нет надобности. Но уже отсюда следует, что отчуждение права денежного требования можно квалифицировать по правилам гл. 43 ГК (исключив тем самым правила гл. 30 ГК) только в том случае, если для этого имеются все достаточные основания, т. е. все названные квалифицирующие признаки. В противном случае налицо договорные отношения иного типа, при этом возможность их опосредствования правилами гл. 30 ГК не исключается уже потому, что обмениваются разнородные имущественные ценности (товар в виде права денежного требования, с одной стороны, с другой — деньги), а отчуждаемое право имеет обязательственный характер и имущественное содержание (п. 4 ст. 454 ГК).
Кроме того, учитывая взаимный характер большинства договоров, сама по себе передача продавцом (цедентом) покупателю (цессионарию) права требования не влечет и не предполагает одновременного перехода обязанностей, лежащих на продавце. Вопросов нет и не может быть, если к моменту продажи цедентом права требования его обязанности погашены (например, надлежащим исполнением — см. п. 1 ст. 408 ГК или в результате прощения долга— см. ст. 415, п. 1, 2 ст. 572 ГК), а обязательство на этом основании прекратилось. Однако продажа права при сохранении обязанностей цедента, по мнению одних авторов, требует одновременного перевода долга (данное мнение считается господствующим, по такому пути идет и судебная практика),37 по мнению других, переданные цессионарию права и оставшиеся за цедентом обязанности, напротив, вполне могут существовать автономно.38 Но как бы там ни было, ясно одно: обязанности, в отличие от прав требования, всегда передаются безвозмездно. Будучи антиподом прав, они не могут быть предметом договора купли-продажи, в противном случае оказываются совершенно непонятными ни этико-правовая подоплека возмездной сделки по отчуждению долгов, ни гражданско-правовой интерес их покупателя. Впрочем, данное замечание не распространяется на случаи продажи долгов в составе предприятия (ст. 132, § 8 гл. 30 ГК).
4. Корпоративные (членские) права, несмотря на их близость правам требования, в современной литературе выделяются как самостоятельные.39 По мнению В. А. Лапача, право участия представляет собой особое вещно-обязательственное право участника любых корпоративных коммерческих юридических лиц, которое выражается в идеальной квоте каждого участника во всем имуществе корпорации и является общей предпосылкой реализации участником всех остальных прав — как имущественных, так и организационных. В то же время автор особо указывает на такое качество права участия, как передаваемостъ.40 Корпоративные права имеют относительный характер, возникают только между участниками конкретной корпорации (а потому являются закрытыми для третьих лиц) и реализуются в одноименных — корпоративных —правоотношениях. Но, как и в случае с исключительными правами, корпоративные права также не отличаются внутренним единством: их характер зависит от типа, формы и вида корпорации. Так, учредители (участники) общественных и религиозных организаций (объединений), благотворительных и иных фондов, объединений юридических лиц (ассоциаций и союзов) согласно прямому указанию закона не сохраняют в отношении данных организаций имущественных прав (п. 3 ст. 48 ГК). Это означает, что корпоративное право в таких организациях имеет сугубо организационный характер, а потому и вопроса о его продаже не возникает, поскольку продаваться согласно п. 4 ст. 454 ГК может только имущественное право. Еще сложнее обстоит дело в отношении тех некоммерческих корпораций, которые и вовсе не имеют членства (см., например, п. 1 ст. 118 ГК), ибо здесь сомнительно существование уже самого корпоративного права как такового. Иное дело коммерческие корпорации — хозяйственные товарищества, общества и производственные кооперативы, в отношении которых их участники имеют обязательственные права (абз. 2 п. 2 ст. 48 ГК).41 Модель коммерческой корпорации определяет степень свободы и технологию продажи корпоративных прав. Так, участник полного товарищества вправе с согласия остальных его участников передать свою долю в складочном капитале (ее часть) другому участнику либо третьему лицу (ч. 1 ст. 79 ГК). Участник общества с ограниченной ответственностью вправе продать свою долю (ее часть) в уставном капитале общества одному или нескольким участникам (п. 1 ст. 93 ГК), а также третьим лицам, если иное не предусмотрено уставом общества и при условии соблюдения преимущественного права покупки участников общества (п, 2 ст. 93 ГК). Сходным образом обстоит дело в закрытом акционерном обществе (п. 2 ст. 97 ГК). Наконец, для открытого акционерного общества характерна свободная продажа корпоративных прав (п. 1 ст. 97 ГК). В отличие от всех прочих моделей коммерческих корпораций, продажа корпоративного права в акционерных обществах, имеющих документарные акции, обеспечивается продажей ценных бумаг.
Обсуждая вопрос о возможности продажи имущественных прав и связанных с этим ограничениях, следует особо отметить, что все сказанное выше относится к случаям обычной продажи прав. Дело в том, что сегодня передача некоторых прав нередко осуществляется за рамками обычного договора купли-продажи (или, по крайней мере, не вполне охватывается им) и даже не в порядке совершения других гражданско-правовых сделок, а посредством иных правовых процедур. Это, разумеется, не может не сказаться на вопросах оценки отраслевой принадлежности и квалификации такого правоотношения. Примерами данных прав у В. А. Лапача являются право на воздушный коридор (т. е. право на определенное время, в течение которого в аэропорту возможно осуществление посадки и взлета воздушного судна), право радио- и телевещания на определенных частотах, право пользования природными и биологическими ресурсами, наконец, различные — экспортные, импортные, производственные и др. — квоты (т. е. количественные — натуральные или стоимостные — параметры права на ввоз, вывоз, добычу, производство и т. п. определенных благ). Нецелесообразность (а порой и невозможность) использования для целей «реализации» подобных прав механизма обычной купли-продажи обусловлена целым рядом факторов. В числе таковых: редкость, ограниченность или исчерпаемость ресурса, который при этом может не предоставляться заинтересованному лицу в «готовом» виде (а потому требовать дополнительной технической, технологической и т. п. разработки), необходимость его строго целевого и максимально эффективного использования, повышенные публичные интересы и приоритет публичной пользы при его эксплуатации и др. Именно поэтому при распределении таких прав и выборе фигуры правообладателя наглядно проявляет себя специфический метод правового регулирования. Его суть состоит в органичном объединении административных и гражданских начал, жесткого государственного предписания и контроля и рыночных механизмов, в появлении на основе использования конкурсного и аукционного механизмов в тесном сочетании с лицензированием комплексного института правонаделения, занимающего промежуточное место между административным актом и сделкой (так называемый административный конкурс). Кстати, комплексность правового опосредствования отношений, возникающих по поводу такого рода благ, иногда обнаруживается и на отдельно взятом гражданско-правовом уровне, проявляясь в одновременном использовании вещно-правового, обязательственно-правого и исключительно-правового инструментария.42
* Доктор юрид. наук, профессор, зав. кафедрой Юридического института Иркутского государственного университета.
|
