Институт самозащиты в гражданском праве России
досоветского периода
· Институт самозащиты в гражданском праве
России досоветского периода (Д.В. Новак, "Журнал российского права",
N 2, февраль 2003 г.)
Нормы о самозащите гражданских прав - особом порядке защиты
прав без обращения к юрисдикционным органам - были впервые легально закреплены
отечественным законодателем совсем недавно, в части первой Гражданского кодекса
Российской Федерации 1994 г. (ст.12 и 14). Вместе с тем институт самозащиты
имеет в доктрине российского гражданского права глубокие исторические корни.
Более того, само появление в ГК РФ подобных норм стало результатом серьезных
научных исследований, проведенных отечественными цивилистами, которые
подготовили почву для внедрения в российское гражданское законодательство этого
нового для него института. Представляется, что ознакомление с историей
становления и развития данного института в российской цивилистике позволит
более полно и всесторонне уяснить природу, сущность и значение этой правовой
категории в современном гражданском праве России.
Настоящее исследование представляет собой краткий обзор
взглядов отечественных цивилистов дореволюционного периода на институт
самозащиты в гражданском праве Российской империи. Оно не претендует на
исчерпывающий анализ всех работ ученых-правоведов досоветского времени по этой
теме, но, хочется надеяться, поможет современным исследователям в изучении
данного правового института.
Доктринальные построения отечественных правоведов того
времени основывались, главным образом, на правоположениях иностранного
законодательства (Саксонское гражданское уложение 1863 г., швейцарский Закон об
обязательствах 1881 г., Германское гражданское уложение 1896 г.), где институт
самозащиты был к тому времени уже достаточно развит, а также римского
гражданского права. Действовавшее же гражданское законодательство Российской
империи не знало понятия самозащиты и содержало лишь некоторые единичные нормы,
допускающие ситуации, которые можно характеризовать как случаи правомерной
самозащиты гражданских прав (эти случаи будут рассмотрены ниже). Показательным
в этом смысле является положение ст.690 т.X, ч.1 Свода законов Российской
империи, помещенной в главу седьмую "О праве судебной защиты по
имуществам": "Всякое самоуправство по имуществам, хотя бы они
состояли и в незаконном владении, строго воспрещается". В примечании к ст.690
вместе с тем указывалось (со ссылкой на ст.107-109 Законов уголовных изд. 1845
года), что "законная оборона от насилия не считается самоуправством, когда
она не выходит из пределов, законом определенных"*(1).
Пробелы в позитивном правовом регулировании в некоторой
степени пыталась восполнить судебная практика. В этом смысле для нас
представляют большой интерес решения Правительствующего сената, являвшегося
высшей судебной инстанцией Российской империи. При всей архаичности российского
гражданского закона в этой сфере Сенат, рассматривая конкретные дела, на
скудной основе процитированного выше примечания к ст.690 т.X, ч.1 Свода законов
формировал довольно прогрессивные правовые позиции относительно возможности
управомоченного лица самостоятельно защищать свои нарушенные права. В качестве
примера можно привести такую правовую позицию, сформированную Сенатом:
"Конечно, нормальный способ удовлетворения по неисполненному договору -
обращение к суду. Но нельзя отрицать у стороны, терпящей от неисполнения ее
контрагентом лежащей на нем обязанности, права произвести, в предотвращение
дальнейших для себя невыгод, необходимые действия за счет контрагента и без
обращения к суду. Нет необходимости, чтобы такое право было особо выговорено в
договорах: оно вытекает из самого существа договорных отношений и может
представляться не "самоуправством", а следствием крайней
необходимости"*(2). Однако при
этом Сенат зачастую не укладывался в тесные рамки действовавших тогда положений
закона, что было справедливо подмечено К. Н. Анненковым*(3).
Упоминания о самозащите мы встречаем уже в первом в истории
российской цивилистики фундаментальном курсе русского гражданского права,
изданном на основе лекций профессора Д.И. Мейера.
Д.И. Мейер говорил о самозащите как о такой разновидности
защиты прав, при которой она осуществляется самим его обладателем, в отличие от
судебной защиты, осуществляемой "органами власти государственной"*(4). По Мейеру, самозащита (защита
права самим его обладателем) допускается "только по исключению, когда
помощь со стороны государства может явиться слишком поздно". Согласно его
классификации, самозащита может выразиться "или в виде самообороны, т.е.
самоличного отражения посягательств на право, или в виде самоуправства, т.е.
самоличного восстановления уже нарушенного права". По мнению ученого,
вопросы об условиях наказуемости самообороны и ненаказуемости самоуправства
составляют предмет изучения уголовного права, с той лишь разницей, что
некоторые из форм ненаказуемого самоуправства являются выражением особых
гражданских прав: права удержания и права самовольного установления, а также
осуществления уже установленного права залога.
Под правом удержания (jus retentionis) Д.И. Мейер
подразумевал "право владельца чужой вещи не выдавать ее собственнику до
исполнения лежащего на нем перед владельцем обязательства, причем лицо,
удерживающее вещь, не имеет права само удовлетворить свое требование путем
продажи или присвоения вещи"*(5).
Под самовольным установлением права залога ученый понимал
право лица "захватить вещь и держать ее до тех пор, пока требование его к
собственнику вещи не будет удовлетворено, а в случае неудовлетворения -
требовать продажи вещи и из вырученной суммы получить удовлетворение"*(6).
И, наконец, самоличное осуществление права залога
заключается, по Мейеру, в "праве закладодержателя, в случае неисполнения
обеспеченного закладом обязательства, оставить у себя заложенную вещь или
самому ее продать и из вырученной суммы получить удовлетворение"*(7).
В "Системе русского гражданского права" К.Н.
Анненкова прослеживается иной подход к самоуправству и самообороне.
Самоуправство рассматривается этим ученым как средство внесудебного
осуществления гражданских прав, а самооборона - как средство их внесудебной
защиты.
Проанализировав действовавшее в то время законодательство
Российской империи, а также положения римского права и зарубежного гражданского
законодательства, К.Н. Анненков определил самоуправство как "самовольное
нападение на личность или имущество другого с целью осуществления своих прав
(здесь и далее разрядка первоисточника. - Д.Н.), первое - в случае принуждения
кого-либо к исполнению обязательства посредством насилия над личностью, или же
посредством отобрания у него имущества, а второе - посредством изъятия
имущества из чужого владения, или же нарушения владения им, или же
постановления каких-либо препятствий осуществлению каких-либо прав на него,
когда самоуправец полагает, что имущество должно состоять или перейти в его
владение"*(8). Причем К.Н.
Анненков указывал на то, что в современном ему российском законе (а именно в
ст.690 т.X, ч.1 Свода законов), "как и в праве римском и уложении
саксонском, имеется общее воспрещение самоуправства как средства внесудебного
осуществления прав по имуществам"*(9).
К.Н. Анненков выделил следующие главные, по его мнению,
признаки воспрещенного гражданским законом самоуправства:
- "самовольное изъятие имущества из чужого владения,
все равно - законного или незаконного, или же нарушение владения имуществом
также законного или незаконного";
- "изъятие имущества из чужого владения или же
нарушение владения тогда только может быть принимаемо за самоуправство, когда
оно предпринимается в видах осуществления какого-либо действительного или
предполагаемого права на это имущество, в силу которого самоуправец полагает,
что имущество должно находиться или перейти в его владение"*(10).
Исходя из этого, К.Н. Анненков не считал самоуправством
случаи реализации права удержания (которое Д.И. Мейер, напротив, рассматривал
как одну из форм "ненаказуемого самоуправства") в силу отсутствия
признака самовольного изъятия имущества из чужого владения. При этом он
указывал, что "право римское, а также уложение саксонское, не только не
считают удержание вещи, подлежащей передаче другому лицу по какому-либо
основанию, за самоуправство, но создают в пользу держателя вещи даже особое
право на ее удержание - jus retentionis, когда он имеет, в свою очередь,
какие-либо встречные требования к лицу, имеющему право на вещь, в виде
понесенных на нее издержек или же в виде следуемого за нее какого-либо
вознаграждения"*(11).
Указывая на общее воспрещение самоуправства как средства
внесудебного осуществления гражданских прав, К.Н. Анненков все же не отрицал
возможности, что в порядке исключения самоуправство будет являться допускаемым
законом средством внесудебного осуществления гражданских прав. В качестве
единственного такого примера в действовавшем тогда российском гражданском
законодательстве К.Н. Анненков приводит норму, содержащуюся в приложении к т.IX
Свода законов, согласно которой "дозволяется как собственнику имения, так
равно и временному его владельцу, задерживать вошедшие в находящееся у них во
владении имение чужие скот или птицу, причиняющие или могущие причинить потраву
или другие повреждения"*(12).
Отметим, что Д.И. Мейер приводил данный случай в качестве
примера так называемого самовольного установления права залога как одного из
проявлений "ненаказуемого самоуправства"*(13).
Самоуправству как внесудебному средству осуществления
гражданских прав К.Н. Анненков противопоставляет самооборону как средство,
напротив, защиты или охраны этих прав со стороны лица управомоченного или и
других лиц, ему содействующих. "Ввиду этого обстоятельства, - пишет
ученый, - нет ничего удивительного в том, что самооборона, в противоположность
самоуправству, как только средство защиты прав, а не как нападение, в видах их
самовольного осуществления, вообще допускается гораздо более в широких
пределах, чем самоуправство"*(14).
Под самообороной, по Анненкову, следует понимать
"вообще акт защиты или отражения даже силой каких бы то ни было
посягательств на личность, жилище, или на спокойное обладание и пользование
имуществом, производимое все равно - насильно или без насилия, как лично, со стороны
лица управомоченного, так и с помощью других людей, или же и самостоятельно
этими последними, при наличности того лишь условия, чтобы посягательство было
противозаконно"*(15).
В качестве примеров самообороны К.Н. Анненков приводит следующие
случаи защиты прав от противозаконных посягательств:
- удаление хозяином из его жилища вошедших туда посторонних
лиц и не удаляющихся оттуда вопреки требованию хозяина;
- самозащита от чужих животных;
- уничтожение или повреждение внесенных произвольно в имение
хозяина чужих вещей, угрожающих какой-либо опасностью, или наносящих вред, или
же препятствующих спокойному владению и пользованию им;
- уничтожение поставленных кем-либо препятствий спокойному
пользованию имуществом (как, например, уничтожение выкопанных кем-либо канав с
целью воспрепятствования свободному проезду или проходу в имение, или же
каких-либо иных преград пользования имуществом и проч.).
Что касается собственно самозащиты, то, читая К.Н.
Анненкова, мы видим, что он использует термин "самозащита" как
синонимичный термину "самооборона"*(16).
Итак, в отличие от Д.И. Мейера, который понимал под
самозащитой разновидность защиты прав, проявлениями которой являются
самоуправство и самооборона, К.Н. Анненков отождествлял самозащиту с
самообороной, которую он рассматривал как средство внесудебной защиты прав.
Самоуправство же К.Н. Анненков вообще рассматривал отдельно - как средство
внесудебного осуществления (а не защиты) прав по имуществам, применение
которого, по общему правилу, воспрещается. Следует обратить внимание и на то,
что К.Н. Анненков относил к самозащите (самообороне) не только действия
непосредственно управомоченного лица, направленные на защиту своих прав, но и
действия других лиц, оказывающих ему помощь в этом, или даже самостоятельно
осуществляющих действия по защите чужого права.
Ю.С. Гамбаров в своем "Курсе гражданского права"
не уделил значительного внимания институту самозащиты, указав, что защита
отправления гражданских прав, "как и защита права вообще, представлена в
настоящее время более всего судебной защитой, осуществляемой в формах
гражданского процесса. "Но, - пишет далее ученый, - независимо от судебной
защиты мы встречаемся и в современном праве со многими формами самоуправства,
как "самозащитой" отправления прав"*(17). Таким образом, Ю.С. Гамбаров продолжает линию
профессора Мейера, рассматривая различные проявления дозволенного самоуправства
в качестве самозащиты гражданских прав (хотя и берет слово
"самозащита" в кавычки).
Развернутую классификацию основных проявлений внесудебной
защиты гражданских прав с обстоятельным их описанием дал профессор В.И.
Синайский в своем замечательном учебнике русского гражданского права. Как и
другие его современники, ученый прежде всего отмечает, что "внесудебная
защита, как защита силами частного лица, есть исключение из правила о защите
государственной властью"*(18).
Отметим, что помимо описания и анализа правовых институтов, в которых
выражается внесудебная защита прав, В.И. Синайский затрагивает вопрос о
целесообразности допущения российским гражданским законодательством возможности
внесудебной защиты гражданских прав, высказывая некоторые опасения по этому
поводу. Касаясь включения в проект российского Гражданского уложения норм о
самозащите и самопомощи, вслед за Германским гражданским уложением (раздел 6
Книги 1), В.И. Синайский пишет: "Не следует, однако, упускать из внимания
культурности общества, высоты его правосознания, глубины правового чувства, ибо
внесудебная защита в недостаточно благоприятных условиях грозит нарушением
высшего блага - социального мира"*(19).
В другом издании своего учебника ученый высказывается следующим образом:
"Принципиально широкое применение внесудебной защиты желательно, при том,
однако, непременном условии, чтобы такой самозащитой не нарушался социальный
мир, в охрану которого создана судебная защита. Чем культурнее среда, тем шире
должна быть внесудебная защита"*(20).
Профессор Синайский выделил три основных гражданско-правовых
института, в которых выражается внесудебная защита гражданских прав:
необходимая оборона, состояние крайней необходимости и дозволенное
самоуправство, или самопомощь.
Необходимая оборона определяется В.И. Синайским как
"право самозащиты, в целях охраны существующего юридического положения, на
время лишь неправомерного нападения вменяемого лица"*(21). Он характеризует необходимую оборону как пассивную
самозащиту (лицо охраняет свое право против насилия со стороны лица вменяемого)
и выделяет следующие ее условия: 1) нападение, неправомерное (в смысле
объективном, то есть независимо от представлений о правомерности как лица
нападающего, так и обороняющегося) и наличное (нападение должно начаться или,
по крайней мере, должно быть налицо угрожающее положение, за которым
обыкновенно следует акт нападения), и 2) защита, пока длится нападение.
Состояние крайней необходимости, по определению В.И.
Синайского, "есть также самозащита, но от лиц невменяемых и вещей (в том
числе и животных)"*(22). Таким
образом, по его мнению, отличие состояния крайней необходимости от права
необходимой обороны сводится к тому, что в первом случае нет противозаконности
нападения, нет проступка. Здесь же В.И. Синайский критикует сенатское решение
(выдержка из которого была приведена в самом начале настоящей статьи), где
Сенат подводит под понятие крайней необходимости право контрагента, не
обращаясь к суду, произвести необходимые действия и зачесть произведенные для
того расходы взамен следующей по договору платы, вследствие неисполнения другим
контрагентом вытекающих из договора обязанностей. По мнению В.И. Синайского,
здесь нет нападения, опасности, а значит, нет и состояния крайней необходимости.
Дозволенное самоуправство В.И. Синайский определил как
"право самопомощи, в целях восстановления юридического положения"*(23).
"Здесь, - указывает ученый, - в отличие от необходимой
обороны, дело идет не об охране юридического положения, а именно о
восстановлении его". Поэтому "самопомощь активна, агрессивна, и, как
таковая, в особенности строго ограничивается правопорядком". Самопомощь,
как указывает В.И. Синайский, допустима: 1) при невозможности своевременно
прибегнуть к власти и 2) при наличности опасения, что без немедленного
вмешательства осуществление притязания станет невозможным или будет значительно
затруднено.
Отмечая, что современные ему российские законы не знают
вообще дозволенного самоуправства, или самопомощи, В.И. Синайский указывал, что
"в отдельных случаях признана самопомощь и у нас". Здесь он приводит
следующие примеры: по Уставу лесному (ст.690) "дозволяется лесному сторожу
задерживать на месте самовольной порубки и вообще иного истребления леса скот,
орудия и вещи лица, как и самое лицо". Здесь же В.И. Синайский приводит
норму, разрешающую задерживать скот и птиц, причинивших или могущих причинить
потраву либо иные повреждения земельным угодьям, которую, как указывалось выше,
также рассматривали в качестве примера дозволенного (ненаказуемого)
самоуправства Д.И. Мейер и К.Н. Анненков.
Право удержания В.И. Синайский, вслед за К.Н. Анненковым,
строго отличал от дозволенного самоуправства. Право удержания, по его
определению, есть "признанная правопорядком возможность обязанного лица
удерживать предмет исполнения, пока не будет удовлетворено его встречное
требование, вытекающее из того же правоотношения"*(24), тогда как самоуправство есть "вторжение в чужую
сферу"*(25).
Рассматривались проблемы самозащиты гражданских прав и в
работах других российских ученых-юристов дореволюционного периода*(26).
Подводя настоящий обзор к завершению, нельзя не упомянуть о
проекте Гражданского уложения Российской империи, подготовленном к концу XIX -
началу прошлого века специальной Редакционной комиссией, учрежденной
императором Александром III в 1882 году. В этом замечательном памятнике
российской цивилистической мысли, которому, к сожалению, так и не суждено было
стать законом, воплотились научные разработки дореволюционных российских
цивилистов, в том числе и в области исследования института самозащиты
гражданских прав.
Институту самозащиты в проекте Гражданского уложения образца
1910 г. были посвящены нормы статей 99-101, находящихся в главе о способах
охранения прав. В целом они соответствуют статьям 227-231 Германского
гражданского уложения.
Статья 99 касалась необходимой обороны и была сформулирована
следующим образом: "Каждому дозволяется необходимая оборона как для
собственной своей защиты, так и для защиты других лиц от противозаконного
посягательства на личность и имущество"*(27).
С общим правилом ст.99 согласовывалась ст.2605 проекта, постановляющая, что
"вред, причиненный кем-либо в пределах необходимой обороны против
незаконного посягательства на личность или имущество его самого или других лиц,
не подлежит возмещению".
Статья 100 проекта была посвящена крайней необходимости и
гласила: "Не вменяется в вину нанесение вреда чужому животному или вообще
чужой вещи, если оно было необходимо для отражения грозившей от них кому-либо
опасности". Как указывалось в комментарии к проекту, разница между
необходимой обороной и дозволенной защитой в состоянии крайней необходимости
заключается в следующем. В первом случае причинивший вред освобождается от
ответственности, поскольку действие нападавшего является противозаконным
посягательством. Во втором же случае лицо, причиняя вред чужому имуществу с
целью предотвратить вредные для себя последствия, несмотря на дозволенность
такой самозащиты, действует для своей выгоды, поэтому обязано вознаградить ни в
чем не повинного собственника имущества*(28).
Статья 101 проекта устанавливала право самопомощи:
"Лицу, которому грозит опасность лишиться возможности осуществить
принадлежащее ему право, и которое притом не имеет возможности получить
своевременно помощь от местной власти, дозволяется задержание вещей лица
обязанного для понуждения его к исполнению обязательства, а равно и задержание
самого обязанного лица, если это необходимо для установления его самоличности.
В случае задержания вещей лица обязанного, об этом должно быть заявлено
немедленно местному суду одновременно с предъявлением иска и просьбою наложить
арест на это имущество; в случае задержания лица обязанного, об этом должно
быть немедленно заявлено ближайшему органу полиции".
В комментарии к статье подчеркивалось, что упоминаемое здесь
право задержания вещей обязанного лица не имеет ничего общего с самоуправством
- насильственным вторжением в чужую имущественную сферу. "Этот момент,
делающий самоуправство с точки зрения общественного порядка недопустимым даже
для ограждения законных прав, а потому и наказуемым... совершенно отсутствует
при самопомощи, под которой понимается не захват, а задержание чужого
имущества, т.е. удержание таких вещей должника, которые уже попали каким-либо
образом во власть верителя или, по крайней мере, находятся в пределах его
квартиры или его недвижимого имущества. Такое именно значение и выражено в
тексте ст.101, устанавливающей не право самовольного захвата, а право
задержания имущества должника"*(29).
Что касается права задержания самого должника,
предусмотренного ст.101 проекта, то оно, как указывают авторы комментария,
"не может иметь своей целью понуждения его к исполнению обязательств, а
допускается лишь тогда, когда личность должника неизвестна и можно опасаться,
что он скроется до установления его самоличности надлежащей властью".
"Право задержания должника, - указывается далее, - отпадает во всех
случаях, когда личность нарушителя права известна и, следовательно, лицо
управомоченное может прибегнуть к другим способам защиты"*(30).
В качестве условия правомерности самопомощи проект устанавливал
невозможность получения своевременной помощи от властных органов. "Текст
ст.101 не оставляет сомнения в том отношении, что в ряду способов охранения
гражданских прав самопомощь имеет лишь второстепенное и субсидиарное
значение", - отмечали комментаторы*(31).
Проект Гражданского уложения содержал и нормы, специально
регулирующие удержание. Праву удержания в проекте была посвящена отдельная
глава (ст.1642-1645). Статья 1642 содержала общую норму об удержании:
"Лицо, обязанное передать особливо определенное движимое имущество, вправе
удержать его у себя в виде обеспечения до тех пор, пока ему не будут возмещены
произведенные им издержки на имущество либо причиненные имуществом убытки или
же не будет представлено соответствующее обеспечение. Означенного права не
имеет лицо, получившее вещь посредством недозволенного деяния".
В комментарии к ст.1642 разграничиваются право удержания,
"составляющее своеобразный способ обеспечения требований", и случаи
так называемой наступательной самозащиты. В качестве примера последней
приводится самовольное задержание и затем удержание чужого имущества с целью
понудить должника к исполнению, допускаемое не иначе как "по особому на
каждый случай постановлению закона, определяющему вместе с тем условия его
осуществления".
Авторами комментария подчеркивается, что осуществление права
удержания может иметь место не иначе как в отрицательной форме - неисполнения
обязательства, состоящего в передаче имущества. По мнению авторов, ни о каком
положительном действии по осуществлению права удержания не может быть речи,
следовательно, при допущении его для законодательства не возникает вопроса о
каком-либо отступлении от общего законного порядка*(32).
При разработке проекта Гражданского уложения некоторыми
членами Редакционной комиссии высказывались опасения в чрезмерном расширении
пределов допустимой самозащиты. Так, при обсуждении ст.101 проекта член
Комиссии А.И. Лыкошин полагал, что "насколько полезно позволить в самом
законе защиту своих или чужих прав от противозаконных посягательств, в тесных
притом пределах необходимой обороны, настолько было бы, напротив, опасно
простирать это дозволение слишком далеко, распространив его и на такие случаи,
когда речь идет не о защите собственной личности или имущества, а о задержании
чужого имущества с целью понуждения должника к исполнению обязательства.
Подобное правило предполагает, как необходимое условие, культурность населения,
развитие в нем правосознания и известной дисциплины"*(33).
Вместе с тем большинство членов Комиссии полагали, что при
надлежащей формулировке в законе права самопомощи осуществление его едва ли
может быть сопряжено с теми опасностями, на которые указал А.И. Лыкошин. Как
указывается в комментарии к проекту, "по убеждению большинства членов
Редакционной комиссии, положительное признание в законе права совершения
действий, необходимых для охраны другого, основанного на законе, права, может
только содействовать укреплению в населении чувства законности и уважения к
законно возникшему праву"*(34).
Таким образом, практически все российские цивилисты
дореволюционного периода отмечали исключительный характер самозащиты
гражданских прав, допускаемой лишь в тех случаях, "когда помощь со стороны
государства может явиться слишком поздно".
Но относительно содержания понятия самозащиты в
дореволюционной российской цивилистической доктрине не было единства. Не было и
единой терминологии. Характеризуя это правовое явление, русские ученые помимо
термина "самозащита" использовали также ряд других. Тем не менее,
несмотря на отсутствие единого терминологического аппарата, можно выделить
понятия, наполняемые различными авторами одинаковым содержанием.
Наиболее широкой правовой категорией, которая использовалась
в трудах русских цивилистов, исследовавших самозащиту, являлось понятие
внесудебных средств защиты и осуществления прав, противопоставляемое судебным
(юрисдикционным) средствам.
Почти все ученые, работы которых рассмотрены выше, более или
менее четко различают понятия самообороны (к которой русские цивилисты относили
случаи необходимой обороны и крайней необходимости) и самоуправства. Определяли
они эти понятия, а также их соотношение с категорией самозащиты, по-разному.
Здесь точки зрения русских цивилистов можно классифицировать следующим образом.
Наиболее широко определил границы категории самозащиты Д.И.
Мейер - по его мнению, самозащита включает в себя и самооборону
("самоличное отражение посягательств на право"), и самоуправство
("самоличное восстановление уже нарушенного права"). Нужно отметить,
что к ненаказуемому самоуправству Д.И. Мейер относил, в числе других случаев, и
право удержания.
Противоположная точка зрения получила отражение у К.Н.
Анненкова. Этот ученый вкладывал в понятие самозащиты гораздо более узкое
содержание, понимая под ней только самооборону. При этом данная позиция
характеризуется резко негативным отношением к самоуправству. Можно отметить,
что такое понимание рассматриваемого института основано на буквальном толковании
положений действовавших в то время российских гражданских законов. Что касается
права удержания, то К.Н. Анненков, не относя его к самообороне, и строго
отличал его от самоуправства, и называл "особым правом" в пользу
держателя вещи.
Позиция, наиболее ярко выраженная в трудах В.И. Синайского,
сходна с точкой зрения Д.И. Мейера, с той разницей, что В.И. Синайский, судя по
всему, не включал право удержания в категорию дозволенного самоуправства
(которое он называл самопомощью), а рассматривал право удержания, так же как и
К.Н. Анненков, в отдельности. В принципе, такое понимание и получило отражение
в проекте Гражданского уложения Российской империи.
Интересно, что в дореволюционной цивилистической доктрине
практически не был разработан вопрос о возможности самозащиты прав, вытекающих
из обязательственных отношений. В основном примеры, которые приводились
учеными, касались самостоятельной защиты лицом своих прав, имеющих абсолютный
характер*(35). Вместе с тем
приведенное в начале настоящей статьи сенатское решение свидетельствует о том,
что судебная практика положительно относилась к самозащите обязательственных
прав.
В заключение хотелось бы отметить, что научные разработки
российских цивилистов досоветского времени явились неоценимым вкладом в дело
изучения института самозащиты гражданских прав. Многие идеи актуальны и по сей
день и, безусловно, должны быть востребованы современными цивилистами в
исследовании этого интересного правового института.
Д.В. Новак,
юрист
Восточно-Европейского
Центра правовых
исследований,
слушатель Российской
школы частного права
"Журнал российского права", N 2, февраль 2003 г.
|
