Возмещение морального ущерба в новом Гражданском кодексе РФ /
Марусин, И. С. Возмещение морального ущерба в новом Гражданском кодексе РФ /И. С. Марусин. //Правоведение. -1997. - № 1. - С. 91 - 95 В статье автор комментирует статьи ГК РФ, посвященные возмещению морального вреда.
ВОЗМЕЩЕНИЕ ВРЕДА - ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО - КОДЕКСЫ - КОММЕНТАРИИ - КОМПЕНСАЦИИ - МОРАЛЬНЫЙ ВРЕД - ПОТЕРПЕВШИЕ Материал(ы): Возмещение морального ущерба в новом Гражданском кодексе РФ. Марусин, И. С.
Возмещение морального ущерба в новом Гражданском кодексе РФ
И. С. Марусин*
Понятие морального вреда является одним из принципиально новых, введенных в отечественное гражданское право в конце 80-х — начале 90-х годов. Отрицание права на возмещение морального вреда, как, пожалуй, немногие из других положений советского гражданского права, имело под собой четкое идеологическое обосновании: считалось недопустимым оценивать страдание, боль и другие человеческие чувства в недостойной их денежной форме. Но как бы ни относиться к стремлению советского законодателя предельно сузить роль денег в общественной жизни, нельзя согласиться с тем, чтобы пострадавший от правонарушения, лишенный права требования денежной компенсации перенесенных душевных страданий через суд, оказался вообще без какого-либо возмещения своих эмоциональных и моральных потерь.
Распространение рыночных отношений с их стремлением определить цены всего и вся способствовало возвращению в суды нашей новой страны этих часто предъявляемых за рубежом требований. Первые иски о возмещении морального вреда появились в конце 80-х годов, но имели в качестве обоснования весьма скупые положения «Основ гражданского законодательства Союза ССР», сохранявших свою силу на территории Российской Федерации и после 1991 г. Положения о возмещении морального вреда нуждались в более пристальном внимании законодателя, поскольку судьи, принимая иски к рассмотрению, не могли опереться ни на многолетнюю практику, как в делах о возмещении имущественного вреда, ни на какие отечественные теоретические исследования. Поэтому появление в новом Гражданском кодексе РФ четырех статей, посвященных возмещению морального вреда (ст. 151, 1099-1101), представляется более чем уместным и своевременным.
Статья 151 ГК РФ определяет моральный вред как «физические или нравственные страдания», перенесенные потерпевшим в результате неправомерных действий причинителя. Страдания как разновидность чувств являются проявлениями душевной деятельности человека. Таким образом, законодатель поставил задачу защищать и компенсировать потери, понесенные в глубинных сферах человеческой психики, не доступных ни беспристрастному восприятию посторонним, ни объективной оценке извне. Данное обстоятельство придает особую сложность любому нормотворчеству в этом вопросе.
Однако не все физические и душевные страдания человека подпадают под юридическое понятие морального вреда. Статьи 151 и 1099 ГК РФ указывают три основные группы правонарушений, дающих основания требовать возмещения морального вреда: 1) действия, нарушающие личные неимущественные права потерпевшего; 2) действия, посягающие на другие материальные блага; 3) в случаях, прямо предусмотренных законом, — действия, нарушающие имущественные права гражданина.
Очевидно, что третью из приведенных групп законодатель считает исключением из правил, так как правилом он считает возможность требования компенсации за моральный вред лишь в случае посягательства на нематериальные блага и другие личные неимущественные права, принадлежащие пострадавшему.
Разграничение личных неимущественных прав и нематериальных благ представляется непростой задачей. Статья 150 ГК РФ дает их неполный перечень: «Жизнь и здоровье, достоинство личности, личная неприкосновенность, честь и доброе имя ... право авторства, иные личные неимущественные и другие нематериальные блага...» Из текста этой статьи не совсем ясно, считает ли законодатель, например, честь и доброе имя личным неимущественным правом человека или нематериальным благом. Можно предположить, что достоинство личности является нематериальным благом, а право на достоинство личности — личным неимущественным правом, но в таком случае, как быть с правом авторства (можно ли назвать авторство нематериальным благом?).
Однако проблема, существует ли грань между личными неимущественными правами и нематериальными благами, для нашей статьи значения не имеет. Для нас важна их общая граница с имущественными благами, поскольку страдания, причиненные человеку, например, с уничтожением дорогой сердцу собственника вещи или невыполнение контрагентом принятых на себя договорных обязательств, моральным вредом не считаются и денежной компенсации не подлежат.
Данное ограничение позволяет лучше понять намерения законодателя, который представляет право потерпевшему требовать возмещения морального вреда лишь в случаях, когда потерпевший остался бы без какой-либо компенсации вообще. Если же потерпевший имеет право на возмещение имущественного ущерба, то, по общему правилу, этим он и должен удовлетвориться, хотя за некоторые тяжкие правонарушения законодатель оставляет возможность возместить пострадавшему как имущественный, так и моральный вред.
Подразделение страданий потерпевшего вызывает сомнения с этической точки зрения, потому что у ряда граждан душевные страдания от имущественных утрат будут гораздо сильнее, чем, например, от посягательства на честь и достоинство в газетной статье, и не совсем понятно нежелание законодателя разрешить денежную компенсацию данной разновидности душевных мук.
Субъективный состав рассматриваемых правоотношений — ограниченнее, чем в иных обязательствах из причинения вреда. Традиционно считалось, что физические и душевные страдания могут переживать только живые существа, и, следовательно, причинить моральный вред можно только физическому лицу, но не юридическому. С этим соображением, вытекающим из самого понятия морального вреда, вступает в некоторое противоречие ст. 152 ГК РФ. Пункт 5 данной статьи предусматривает, что «гражданин, в отношении которого распространены сведения, порочащие его честь, достоинство или деловую репутацию, вправе наряду с опровержением таких сведений требовать возмещения убытков и морального вреда, причиненных их распространением». А согласно п. 7 той же статьи, «правила настоящей статьи о защите деловой репутации соответственно применяются к защите деловой репутации юридического лица».
Возникает вопрос: дает ли п. 7 ст. 152 право юридическому лицу требовать, помимо опровержения порочащей его деловую репутацию ложной информации и возмещения вызванных этим убытков, также и компенсацию морального вреда? В п. 7 ст. 152 законодатель вряд ли по недосмотру не сделал никаких различий в порядке защиты деловой репутации физических и юридических лиц и, если мы согласимся с правом юридического лица на возмещение морального ущерба, то тем самым сделаем новый шаг в развитии теории юридического лица, признав за ним возможность испытывать душевные страдания и, следовательно, наличие у юридического лица особого, способного к этому органа.
Круг возможных причинитслей, в дополнение к само собой разумеющимся дееспособным лицам, действовавшим виновно, помогает уточнить ст. 1100 ГК РФ. В ней указано, что ответственность за моральный вред возлагается на причинителя, независимо от его вины, если вред причинен или источником повышенной опасности, или незаконными действиями судебно-административных органов, или распространением порочащих пострадавшего сведений.
Сличая текст ст. 1100 с § 1 главы 59 ГК РФ, можно прийти к выводу что не только несовершеннолетние и недееспособные, но и их родители или опекуны также не несут ответственность за причиненный недееспособным моральный вред, если не будет доказано, что родители или опекуны виновны в этом (в случае нанесения имущественного вреда родители или опекуны несут ответственность за действия своих подопечных согласно ст. 1073 и 1076 ГК РФ во всех случаях, когда не доказана их невиновность). Иными словами, желающий получить компенсацию за оскорбление, нанесенное душевнобольным, должен сначала доказать вину опекуна.
Конечно, можно, ссылаясь на заключительные слова ст. 1100: «... и в других установленных законом случаях», утверждать, что это положение как раз и распространяется на случаи с несовершеннолетними и недееспособными. Но если мы примем данное предположение, т. е. согласимся с тем, что все перечисленные в § 1 гл. 59 особые случаи ответственности без вины распространяются и на § 4 гл. 59, то действия законодателя потеряют смысл: сначала в ст. 1100 он повторяет уже сказанное в ст. 1070 и 1079, потом добавляет новое положение, не упоминаемое в § 1 («Ответственность за клевету»), а затем опять отсылает к § 1 гл. 59. Более вероятным кажется предположение, что под «другими установленными законом случаями» имеются в виду нормы других законодательных актов, предусматривающих возможность привлечения к ответственности без вины именно за нанесение морального вреда.
Вопрос о размере компенсации за моральный вред тесно связан с вопросом о доказывании наличия самого вреда. Но если физические страдания могут подтвердить свидетельства врачей и данные экспертизы, то как суд может установить с требуемой точностью факт наличия нравственных страданий? Единственным свидетелем в таких случаях может быть лишь сам пострадавший, лицо заинтересованное.
Рассмотрим следующую ситуацию: пострадавший требует компенсации за моральный вред, нанесенный его чести и достоинству пощечиной, полученной им в общественном месте. Цепь доказывания в данном деле состоит из следующих звеньев: 1) доказуемо само действие, совершенное в общественном месте; 2) доказуем умысел самого причинителя на унижение чести и достоинства потерпевшего, ведь такую пощечину легко отличить от удара по щеке, нанесенного потерявшему сознание человеку с целью привести его в чувство; 3) потерпевший заявляет о перенесенных им глубоких душевных страданиях, что может быть подтверждено и сложившейся общественной традицией, в соответствии с которой уже в течение многих веков в самых разных странах признается оскорбительный характер пощечины.
Самым слабым звеном в данной цепочке является невозможность проверить заявление потерпевшего о том, что пощечина действительно причинила ему душевные страдания. С уверенностью можно утверждать о существовании немалого числа людей, специально для которых придумано сравнение «как с гуся вода» и душевный покой которых какая-то пощечина поколебать не может, и более того, даже их обрадует, если поспособствует достижению целей. В средние века душевные склонности таких людей ценились власть имущими очень высоко, о чем свидетельствует введение специальной придворной должности — шут. И если пострадавший относится к такой категории людей, то суд, удовлетворяя его иск, совершает ошибку, компенсируя страдания, которых не было.
Но вправе ли мы упрекнуть в этом суд? Ведь он обязан верить заявлению истца, пока не доказано обратное, даже если судья лично убежден в лицемерии «пострадавшего». При рассмотрении подобных исков суд лишен привычной свободы выбора, когда, сопоставляя два противоположных показания или две противоположные улики, он, основываясь на своем внутреннем убеждении, отдает предпочтение одной из сторон. Здесь утверждению потерпевшего о перенесенных страданиях противопоставить что-либо убедительное невозможно, потому что иных свидетельств о внутренней психической деятельности человека не существует. Можно ли сделать вывод о том, что при наличии объективно доказанного деяния со стороны причинителя суд обязан принять любое заявление пострадавшего о наступивших последствиях такого деяния для его психики?
Положительный ответ на этот вопрос означал бы, что любое утверждение истца принимается безоговорочно, но это грубое нарушение прав ответчика, лишенного какой-либо возможности защиты. Чтобы выполнить свой долг и быть беспристрастным, суд должен найти какой-то объективный, независимый от истца критерий, сравнивая с которым исковые требования он мог бы более-менее уверенно ответить: да, душевные страдания имели место, или — нет, истец все выдумал. Причем найти такой критерий суд должен сам, поскольку в законе его нет.
Рассмотрим другую ситуацию. Теперь основанием для требования компенсации морального вреда является толчок, в результате которого истица неловко упала в общественном месте, например, на презентации, в присутствии многочисленных знакомых.
Отличие данного случая от случая с пощечиной состоит в том, что, если оскорбительность пощечины общепризнанна общественным мнением, то относительно толчка и падения этого с уверенностью сказать нельзя. Таким образом, в качестве искомого объективного критерия можно указать общепризнанное общественное мнение относительно того или иного случая. У данного критерия есть лишь одна положительная сторона — он независим от заявлений и желаний сторон дела. В остальном — это вполне неопределенная величина. Какое мнение является общепризнанным относительно страданий, вызываемых презрительной усмешкой, или назойливым разглядыванием молодой девушки, или неприличным жестом? Не точнее ли будет сказать, что эти мнения общепризнанны настолько, насколько их считает таковыми данный состав суда? Иными словами, суд, непривычно ограниченный в оценке правдивости заявлений потерпевшего о нанесении морального вреда, имеет непривычную свободу в проверке соответствия этих заявлений общепринятым мнениям.
Конечно, можно указать еще один, более объективный показатель — реакцию в подобного рода ситуациях других людей. Если аналогичные посягательства уже вызвали у десятков или сотен граждан желание потребовать компенсации, то можно поверить и данному пострадавшему; но если он ссылается на нечто новое и непривычное, то ничто не может помешать суду не согласится с ним.
Но нравы меняются вместе со временами, и если в прошлом веке за пощечину вызывали на дуэль, в середине XX в. — подавали в суд, то теперь ее нередко просто не замечают. Таким образом, мнение суда по-прежнему остается определяющим, какие бы результаты ни давал обзор за 20 лет.
Другое отличие случая с пощечиной от случая с падением состоит в определении вины. Умышленный или неосторожный удар по лицу, бесспорно, причиняет потерпевшему и душевные, и физические страдания, и определение той или иной формы вины может повлиять лишь на размеры компенсации. В случае же с падением, с одной стороны, если будет установлено, что роковой толчок произведен неумышленно, то причинитель будет вправе настаивать на своем освобождении от ответственности. Откуда он мог знать, что потерпевшая воспримет этот эпизод так серьезно? А раз он, причинитель, не знал и не мог знать, какие последствия вызовет его поступок, то его нельзя обвинить даже в неосторожности. С другой стороны, если толчок совершен умышленно и причинитель не смог привести никаких правдоподобных объяснений своего деяния (например, спешил пройти в туалет, пытался скрыться от кредитора и т. д.), то тогда констатации вины в форме умысла косвенно подтверждает исковые требования: если потерпевшую толкнули только для того, чтобы она упала, то единственной разумной целью этого остается то, о чем и говорит истец, — унизить ее честь и достоинство подобным образом. Данные выводы относительно определения форм вины, как представляется, распространяются и на другие случаи, когда является спорным сам факт причинения морального вреда.
Вопрос о компенсации нанесенного морального вреда распадается на два подвопроса — о формах компенсации и ее размерах.
На первый подвопрос исчерпывающий ответ дает п. 1 ст. 1101: компенсация должна производиться в денежной форме. Тем самым запрещаются иные формы возмещения, например, такие, как возложение обязанности публичного извинения или публикации рекламного объявления о достоинствах пострадавшего. Такое решение законодателя вызывает некоторое удивление, потому что, во-первых, представляется вполне естественным, что неимущественный ущерб может быть возмещен при помощи неимущественной же компенсации, а во-вторых, таким образом суд ограничивается в выборе средств для защиты и восстановления нарушенных интересов потерпевшего и тем самым в способности принять решение, лучше всего отвечающее требованиям ситуации. Возможно, что в положении п. 1 ст. 1101 отразилась несколько наивная вера законодателя новой России в то, что деньги действительно могут заменить всем все и вся.
Подвопрос об исчислении размеров компенсации за моральный вред решен в ГК РФ с той же ясностью, что и вопрос об определении факта наличия самого морального вреда. Статья 1101 определяет факторы, которые должны учитываться при подсчете размера компенсации: характер причиненных физических и нравственных страданий; степень вины причинителя вреда; требования разумности и справедливости; фактические обстоятельства, при которых был причинен ущерб; индивидуальные особенности потерпевшего. Статья 151 добавляет к этому перечню еще один пункт — «иные, заслуживающие внимания обстоятельства».
Главный недостаток данных критериев становится очевидным при сравнении их с правдивой оценкой вреда, нанесенного имуществу или здоровью человека: это — отсутствие точки отсчета, исходной суммы, применительно к которой суд начинает учитывать степень вины, индивидуальные особенности потерпевшего и далее, по ст. 1101, поднимая или опуская сумму компенсации. Применительно к имущественному ущербу такой точкой отсчета является уменьшение стоимости имущества в результате действий причинителя и неполученная прибыль, а применительно к ущербу здоровью — потери в заработке и расходы на лечение.
Конечно, можно считать точкой отсчета заявленную самим потерпевшим сумму компенсации. Но денежная оценка потерпевшим нанесенного ему морального вреда — еще менее обязательна и бесспорна для суда, чем его утверждение о факте наличия такого вреда. Суд не имеет права по аналогичным делам выносить решения о компенсации, отличающейся на порядок, только потому, что один истец, ложно обвиненный газетой в совершении преступления, догадался потребовать в качестве компенсации миллиард, тогда как другой оклеветанный оценил свои страдания в скромный миллион, не объяснив, чем положение первого истца отличается от положения второго. Иными словами, суду практически невозможно рассматривать дела о возмещении морального ущерба, не имея своей, независимой от данного дела, шкалы приблизительной оценки морального ущерба. Именно с ней суд может соизмерять как требования истца, так и смягчающие или отягчающие обстоятельства. И если такой шкалы не дает закон (в отличие от случаев возмещения имущественного ущерба или ущерба здоровью), то каждый судья составит ее себе сам, исходя из жизненного опыта и представлений.
Можно понять законодателя, не желающего ставить себя в смешное положение прейскурантом типа «клеветническая статья в газете о личной жизни — 10 МРОТ, передача по телевидению с обвинением в совершении преступления — 15 МРОТ», но такой перечень стал совершенно необходимым после введения денежной компенсации за моральный ущерб. Он неизбежно возникает как результат обобщения судебной практики, но до того времени, пока этот перечень не приобретет силу обычной нормы права, в вопросах исчисления компенсации за моральный ущерб может царить одобренный законом произвол.
Характеризуя в целом положения ГК РФ по вопросам возмещения морального вреда, можно отметить, что законодатель, вводя в отечественное гражданское право такой своеобразный пединститут, вместе с тем уклонился от ответа на некоторые, автоматически вытекающие из самого факта существования подобного подинститута вопросы, поэтому ст. 151 и 1099-1101 ГК РФ нуждаются в дополнениях путем либо внесения изменений в текст, либо издания специального нормативного акта, посвященного возмещению морального вреда.
*Кандидат юридических наук, доцент Санкт-Петербургского университета экономики и финансов.
©И. С. Марусин, 1997.
|
