Право государственного предприятия на имущество.
Иванов, А. А., Медведев, Д. А.,канд. юрид. наук, ассист. Право государственного предприятия на имущество. Статья вторая,Современные тенденции /А. А. Иванов, Д . А. Медведев. //Правоведение. -1991. - № 1. - С. 3 - 15
СОДЕРЖ.: Теория собственности -- Теория договора -- Теория хозяйствования.
Примечания в подстрочных ссылках. В статье рассматриваются основные подходы к проблеме юридической квалификации прав государственных предприятий на имущество. Библиогр. в подстрочных примечаниях.
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ - ИМУЩЕСТВО - ПРАВОВАЯ КВАЛИФИКАЦИЯ - ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ Материал(ы): Право государственного предприятия на имущество. Статья вторая, Современные тенденции. Иванов, А. А.
А. А. ИВАНОВ,** Д. А. МЕДВЕДЕВ***
Право государственного предприятия на имущество.
Статья вторая. Современные тенденции *
В юридической науке до последнего времени существовали два; принципиально различных подхода к проблеме юридической квалификации прав государственных предприятий на имущество. Некоторые ученые, отстаивая традиционные взгляды, считали, что конструкция оперативного управления удачна и жизнеспособна, а потому должна сохраниться в будущем законодательстве в обновленном виде. Весь вопрос заключается лишь в наполнении проверенной модели реальным, экономическим содержанием. Аргументы сторонников первой позиции хорошо известны и не нуждаются в подробном изложении.1 Другая группа правоведов призывала отказаться от оперативного управления как института, скомпрометировавшего себя в годы казарменного социализма. Право предприятия на имущество могло получить качественно иную определенность.2 Позиции противников права оперативного управления не отличались единством. Их можно сгруппировать в три рубрики, дав им условные названия — теория собственности, теория договора и теория хозяйствования. С появлением права полного хозяйственного ведения ситуация изменяется. Число сторонников права оперативного управления теперь, очевидно, поубавится. Ряды же противников права полного хозяйственного ведения соответственно окрепнут.
Теория собственности. К наиболее активным оппонентам модели оперативного управления, развивающим принципиально новый подход к праву предприятий на имущество, в первую очередь следует отнести В. П. Мозолина. Он не просто отрицает полезность этого правового института, критикует его недостатки, но и создает единую юридическую концепцию видов и форм собственности, адекватную, по его убеждению, современному социализму.
Предлагаемая им многомерная система собственности основана на разграничении государственной и общенародной форм, а также на расслоении субъектов последней. В этом смысле его идеи перекликаются с теориями экономистов, заявляющих в последнее время о многоуровневости (дифференцированности) процесса присвоения средств и результатов производства и как следствие о полисубъектности отношений государственной собственности.3 К общенародной собственности В. П. Мозолин относит исключительную собственность на природные объекты и собственность государственного предприятия, которую он называет «хозрасчетной». Устанавливается двойная собственность на общенародное имущество: «право непосредственной собственности» закрепляется за хозрасчетным предприятием, а «право опосредованной собственности» остается за государством.4 Такое разграничение автор называет сложно структурной моделью права собственности, когда одно и то же имущество принадлежит нескольким собственникам на разных правах (сопряженная собственность). При тщательном рассмотрении этой модели можно заметить, что концепция В. П. Мозолина уходит своими корнями в теорию доверительной собственности (trust’а англоамериканского права или фидуциарной собственности). Правда, термины римского и английского права в его работах не используются, но сама его сложноструктурная модель государственной собственности очень напоминает конструкцию доверительного управления: государство учреждает trust (выступает фидуциантом), а хозрасчетное предприятие становится целевым собственником — trustee (фидуциаром). Подобная квалификация модели В. П. Мозолина в определенной степени условна, ибо он, в отличие от Б. С. Мартынова, не прибегает к прямому заимствованию уже имеющихся терминов. И все-таки для такой квалификации есть основания. Фидуциарная собственность характеризуется тем, что и фидуциар, и фидуциант обладают полным объемом прав собственника, но в различных отношениях: фидуциар — в отношении всех третьих лиц, а фидуциант — в отношении самого фидуциара.5 Этого нет при разделенной собственности, когда весь комплекс прав, а значит и экономической власти расчленяется между двумя действительными, но ограниченными, неполными собственниками (верховным и подчиненным). Между тем, по мнению В. П. Мозолина, права выгодоприобретателя-государства имеют административно-правовой характер и направлены на управление хозрасчетным предприятием, которое, являясь товаропроизводителем, реализует гражданско-правовые правомочия в полном объеме.6 Между собой они ничего не делят, ибо предприятие — не орган государства, а значит, не в состоянии осуществлять функцию, государственного управления, государство же — не хозяйствующий субъект. К тому же, В. М. Мозолин постоянно подчеркивает, что речь идет не о разделенной, а именно о соединенной собственности.7 А это не оставляет сомнений в том, что перед нами модель доверительной (фидуциарной) собственности, осложненная вертикальной (административной) подчиненностью.
Но как ни эффектна модель внешне, в наше переломное время с ней нельзя согласиться по принципиальным соображениям. Во-первых, перенос на нашу почву доверительной собственности, получившей наиболее широкое признание в системе общего права, чреват непредвиденными осложнениями уже потому, что и российская, и советская правовые системы всегда тяготели к романо-германскому (континентальному) праву. А в этой правовой семье издревле проводился в жизнь принцип: duorum in solidum dominium vel possessionem esse non posse (два права собственности или владения на один предмет одновременна невозможны; одна вещь — один собственник). Общая собственность допустима лишь по горизонтали (condominium), когда между собственниками нет соподчинения и в конечном счете каждый из них господствует только над своей, потенциально способной к обособлению, долей имущества. Вводя в законодательную практику и научный обиход доверительное управление (равно как и разделенную собственность), мы должны будем полностью пересмотреть свои взгляды на юридическую природу и сущность права собственности. Во-вторых, используя модель trust’a, В. П. Мозолин выдвигает идею различного субстрата собственности в зависимости от того, приурочен он к государству или к предприятию.8 Значит, либо право общенародной собственности может иметь не только двух или более сопряженных субъектов, но и два и более различных содержания (а именно этого и хочет В. П. Мозолин, противопоставляя триаду и управление),9 либо одно из этих прав не является правом собственности. Как бы ни понималось право государства, его нельзя признать вещным, ведь из двух вещных прав на одно имущество права одного лица будут всегда правами на чужую вещь. Но для кого имущество будет чужим? Если для государства, то последнее — не собственник. Если для предприятия, то как привить трудовому коллективу чувство хозяина? Неразрешимая дилемма.
Вещное право отличается от других прав тем, что между лицом и вещью никто не стоит, предмет прямо служит удовлетворению потребностей индивида (коллектива). Право государства же, в понимании В. П. Мозолина, имеет административно-организационное содержание и направлено не на вещь, а на юридическое лицо — предприятие, которое непосредственно воздействует на свое имущество. Не случайно в англо-американской литературе продолжительное время идет спор о квалификации прав выгодоприобретателя: одни считают его вещным, другие — обязательственным, третьи — занимающим промежуточную позицию.10 Есть все основания считать права бенефециария и государства-собственника в модели В. П. Мозолина относительными. Ну и, наконец, даже если его модель и получила бы законодательную поддержку, она все равно мало чем отличалась бы от института оперативного управления (в смысле ст. 261 Основ гражданского законодательства), ;от абстрактной триады п. I ст. 4 Закона о госпредприятии и от полного хозяйственного ведения, предусмотренного ст. 24 Закона о собственности и п. 2 ст. 10 Закона о предприятиях. Важнейшая черта модели В. П. Мозолина и всех названных легальных конструкций состоит в том, что имущественное право госпредприятия сознательно укорачивается «опосредованным собственником» — государством настолько, насколько это необходимо публичной власти для выполнения стоящих перед ней задач. И если выгодоприобретатель может устранить личность определенного доверительного собственника лишь при наличии особых условий, то государству-фидуцианту не составит большого труда ликвидировать и хозрасчетную собственность предприятия и сам правосубъектный коллектив, например, под предлогом нецелесообразности данного производства. При таких условиях нельзя гарантировать стабильность положения государственного юридического лица — товаропроизводителя.
Теория договора. В отличие от авторов, которые предлагают вещно-правовую квалификацию имущественной обособленности госпредприятия, во многих экономических и юридических работах отстаивается идея передачи государственному товаропроизводителю имущества на договорных началах,11 особенно на праве аренды.12 Можно ли в принципе построить жизнеспособную модель правового статуса госпредприятия, наделив его относительным (договорным) правом? Обязательственные права не дают преимуществ, предоставляемых правами вещными: не имеют эффективной защиты против вещных прав и приоритета перед другими договорными притязаниями на тот же объект. Правда, существует особая защита по ст. 157 ГК РСФСР, при помощи которой законный владелец может использовать виндикационный и негаторный иски (аналогичная норма содержится в ст. 15 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик об аренде и в п. 4 ст. 32 Закона о собственности).13 Казалось бы, это повышает шансы договорной модели. И все-таки в отношении одного лица подобная защита неэффективна. Если договорный титул госпредприятия перекроет мощная фигура государства-собственника, то оно окажется беззащитным перед неправомерными действиями органов управления. Удержание вещей против воли такого собственника, как государство, хотя бы его намерения и противоречили ранее заключенному договору, дело хлопотное и бесперспективное. Поэтому с позиций формально-догматических выражение прав предприятия на имущество через обязательственные права является шагом назад даже по сравнению с юридическим институтом оперативного управления. Сказанное не следует понимать так, будто аренда вообще не принесет пользы коллективу госпредприятия. В некоторых случаях аренда может быть использована в качестве переходной меры в процессе создания простой коллективной или акционерной собственности, особенно если договор найма заключен на длительный срок. Долгосрочная аренда приобретает вещно-правовые черты, сходные с наследуемым эмфитевзисом и суперфицием.
Теория хозяйствования. Третий подход к содержанию права предприятия на имущество в общей форме может быть назван правом хозяйствования. Эта теория очень популярна в экономической публицистике, так как позволяет вовсе избежать ответа на щекотливый вопрос о единстве общенародной собственности. Суть ее состоит в отделении от права собственности некоего «права хозяйствования»14 или, как иногда говорят, в использовании «различных форм хозяйствования» на базе государственного имущества. Каучуковое право хозяйствования удобно тем, что может быть наполнено различным содержанием, собрав за нейтральным термином триаду правомочий собственника, право управления, контроля и другие права. За правом хозяйствования, таким образом, может скрываться разнородный комплекс абсолютных и относительных прав. Успех теории хозяйствования связан с появлением в Законе о государственном предприятии (п. 2 ст. 1) слов «хозяин общенародной собственности». В ст. 24 Закона о собственности в СССР и п. 2 ст. 10 Закона о предприятиях эта модель приобрела форму права полного хозяйственного ведения. Конструкция закона, как и модель хозяйствования в целом, позаимствована из законодательства ряда зарубежных стран. Так, в ст. 4 вьетнамского Положения о государственном предприятии от 22 мая 1988 г. говорится о «непосредственном управлении и использовании» предприятием-хозяином общенародного имущества, а ст. 4 Закона КНР о промышленном предприятии общенародной собственности от 13 апреля 1988 г. провозглашает отделение права государственной собственности от права хозяйствования.15 При всей условности и многомерности хозяйствования в любом его варианте бросаются в глаза общие черты. Во-первых, нетождественность, несводимость права хозяйствования к праву государственной собственности. Государство может утратить все правомочия собственника, но сохранить, по известному выражению А. В. Венедиктова, некий сгусток, субстант собственности, nudum ius.16 Предприятие же, не являясь собственником, не может иметь и nudum ius собственности. Во-вторых, производность права хозяйствования от права собственности. Право хозяйствования возникает не автономно при появлении какого-то независимого юридического факта, а лишь при наличии права государственной собственности в силу правопреемства. В-третьих, зависимость права хозяйствования от права государственной собственности, детерминированность свободы «хозяина» волей публичного суверена. Право хозяйствования существует лишь постольку, поскольку сохраняется право государства. Наличие перечисленных признаков делает физиономию права хозяйствования (полного хозяйственного ведения) удивительно знакомой. По сути дела перед нами подновленный вариант права оперативного управления как права «узуфруктуарного» типа. Можно, конечно, увидеть те или иные нюансы в модели права хозяйствования, обусловленные историческим моментом ее появления и симпатиями создателей. Но это не должно заслонять главного: по своей экономической природе и юридическим признакам право хозяйственного ведения есть сколок с права оперативного управления, причем не самый удачный. Перед нами как раз тот пример, когда новое хуже старого. Право оперативного управления критиковали за его условный характер. Термин «управление» действительно многозначен и его можно толковать по-разному, в том числе и в русле цивилистической концепции. Понятие же «ведение» (заведование) всегда имело четкий административно-управленческий смысл. Скорее ведением можно было назвать то, чем занимаются бюджетные учреждения, а не хозрасчетные предприятия. Если быть предельно точным, заведование вообще не связано ни с гражданским оборотом, ни с юридической личностью. Вспомним, что заведование казенным имуществом всегда считалось функцией государственного заведения, вообще не обладавшего частной правоспособностью. Таким образом, право полного хозяйственного ведения, принадлежащее товаропроизводителю, — суть условность в квадрате.
Отвечая на критику концепции А. В. Венедиктова, ее сторонники, в свою очередь, не ограничивались анализом новелл, предлагаемых взамен теории оперативного управления. Они анализировали историю, экономическую сущность, место в системе законодательства, регулятивный потенциал и ресурс прочности данного социально-правового феномена, а также пути и средства совершенствования его легальной формы.17 Защитники права оперативного управления обнаружили достаточное число изъянов в новейших юридических моделях. Однако главный аргумент против различных новых моделей прав государственного предприятия заключается в самой парадигме государственной собственности. Как бы ни расширялась степень независимости государственных предприятий, пока на их имущество существует право собственности государства, о подлинной, необходимой для развития рыночных отношений свободе не может быть и речи. Потому институт оперативного управления еще рано объявлять умершим — он здравствует по сей день, мимикрируя, меняя название, но сохраняя свое содержание.
Все сказанное, однако, ни в коей мере не означает, что право оперативного управления — это та юридическая константа, которая должна перекочевать в третье тысячелетие. Отказ от директивного планирования, замена распределения средств и продуктов производства их свободным обращением по законам рынка, а в конечном счете полное вытеснение элементов сводной экономики неизбежно приведут к аннигиляции права оперативного управления (хозяйственного ведения и пр.) общенародным имуществом на большинстве предприятий и формированию права коллективной (частной) собственности. Здесь возможны два пути.
Первый связан с внедрением аренды и переходом на безнормативную модель хозяйственного расчета.18 В ст. 10 Основ законодательства об аренде («Выкуп арендованного имущества») уже предусмотрена ситуация, когда арендованное имущество переходит в собственность арендатора при условии внесения капитализированной суммы арендной платы и возмещения арендодателю остаточной стоимости имущества с учетом срока амортизации. После выкупа указанного имущества арендное предприятие по решению его трудового коллектива может быть преобразовано в коллективное предприятие, кооператив, акционерное общество или иной вид предприятия, действующего на основе коллективной собственности. В подобных обстоятельствах право полного хозяйственного ведения трансформируется в право пользования коллектива арендаторов, а затем, по прошествии некоторого промежутка времени, необходимого для погашения стоимости имущества, данный коллектив приобретает и право собственности на средства производства, переданные ему ранее в аренду. Возможность покупки арендованных объектов нанимателем делает настоящее обязательство похожим на лизинг недвижимости, широко распространенный в странах ЕЭС.19 Собственность, которая возникает при выкупе государственных средств производства, является коллективной, т. е. носителем правового титула будет коллектив юридического лица. Капитал созданного коллективного предприятия может быть неделимым, а может разделяться на паи (ст. 12 и 13 Закона о собственности). При наличии права полного хозяйственного ведения предприятие вправе использовать различные формы хозяйственного расчета (ст. 24 Закона о собственности). Возможна такая модель хозяйствования, когда вся прибыль после удовлетворения интересов казны и кредиторов будет распределяться предприятием по собственному усмотрению, без жесткой привязки к фондам. Тогда возникнет такая же собственность, что и при выкупе арендованного имущества. Однако появится ли у рабочих и служащих «ассоциации трудящихся» пресловутое чувство хозяина? Едва ли. Опыт становления югославской экономики не дает оснований для такого наивного оптимизма. Общественная собственность предприятия (ассоциации), утратившего признаки государственной организации, есть коллективная собственность корпоративного типа. Капиталы трудовой корпорации далеко не всегда имеют прямую связь с трудом или имуществом, которые вложены в общее дело, поскольку доля работника создается в основном за счет его трудового вклада и не подлежит свободной продаже. Ее овеществление возможно лишь при ликвидации предприятия. В этом смысле коллективная собственность подобной ассоциации отличается от государственной (союзной, республиканской, коммунальной) только условно-логическим уровнем обобществления, который большого влияния на чувство хозяина никогда не оказывал. Приумножение и охрана такой формы коллективной собственности не связаны непосредственно с интересами работников. Их заработная плата бывает меньше или больше, они могут получать даже некоторое приращение (процент) с пая, но накопление, дополнительные инвестиции в производство им не нужны. Реального соединения производителей со средствами производства достичь такая форма собственности не в состоянии.
Единственно возможный в данной ситуации способ на деле превратить равнодушного производителя материальных благ в их подлинного хозяина, кумулировать его интерес с интересами предприятия в целом — внедрение акционерной формы собственности. Разница между хозяином и наемным работником в том и состоит, что последний получает только за свой труд (включая небольшие проценты), а хозяин имеет еще и доход с накопленной собственности.20 Получая деньги не только за выполнение трудовой функции, но и за вложенные в дело средства, акционер прямо связывает свои доходы с результатами работы предприятия в целом. Акционерная практика зарубежных стран дает нам неплохие примеры соединения в одном лице работника, использующего любой шанс для максимизации прибыли предприятия, и предпринимателя, радеющего за процветание и прибыльность своего «дела».21
Утвержденные Советом Министров СССР Положение об акционерных обществах и обществах с ограниченной ответственностью и Положение о ценных бумагах создают необходимую юридическую основу для акционерной формы предпринимательства.22 В Положении акционерными признаются те общества, которые имеют уставный фонд, разделенный на определенное число акций равной номинальной стоимости, и несут ответственность по обязательствам только своим имуществом (п. 30). В отличие от ранее действовавшего постановления Совета Министров СССР от 15 октября 1988 г. № 1195 «О выпуске предприятиями, и организациями ценных бумаг»23 ныне действующее Положение о ценных бумагах предоставляет возможность выпуска настоящих акций и, следовательно, создания классической формы акционерных товариществ. В Положении об акционерных обществах установлен специальный порядок трансформации государственного предприятия в акционерное общество (п. 46). Для этого требуется совместное решение трудового коллектива и уполномоченного государственного органа о преобразовании предприятия в общество путем выпуска акций на всю стоимость имущества реорганизуемого юридического лица. Стоимость имущества определяется органом, принявшим решение о преобразовании, финансовым органом и трудовым коллективом. Возможно создание как открытого, так и закрытого акционерного общества. Однако в Положении предусмотрена и такая ситуация, когда часть акций остается не реализованной. Держателем их становится уполномоченный государственный орган (Фонд государственного имущества, Советы народных депутатов). При желании можно «добиться» того, что нереализованной останется 90—95% акций. Подобная «приватизация» может привести к обратному результату, дискредитировав саму идею акционирования. Видимо, следовало бы заранее ограничить долю, принадленжащую государству в лице уполномоченного органа, определенной частью акционерного капитала, скажем, величиной контрольного пакета акций в данной отрасли хозяйства. В противном случае акционерные общества не смогут вырваться из-под контроля государства.
Процесс преобразования государственных предприятий в акционерные общества или иные коллективные предприятия будет болезненным и сложным, особенно в условиях обостряющейся конкуренции. И вот здесь на первый план выходит «внутренний» вопрос об управляемости юридического лица, который можно считать одним из коренных, исходных вопросов во всяком обществе, которое хотя бы на словах отказывается от идеи «единой фабрики». Не будет исключением здесь и правовое положение государственных предприятий. Когда последние существовали в условиях жесткого централизма, вопрос об управлении ими не стоял в ряду актуальных. До самого последнего времени предприятием управляли «сверху», действуя через директора (администрацию). Это положение осуждалось, даже предпринимались попытки к его исправлению, однако желаемые изменения не наступали. Со временем пришло понимание того, что здесь действуют какие-то иные, еще не познанные закономерности. Родилась идея самоуправления, с помощью которой путем проб и ошибок пытались решить поставленные задачи. Но чем реальнее становились права трудового коллектива государственных предприятий, тем в больший хаос погружалась страна. Сейчас .деструктивные процессы зашли так далеко, что впору начинать переосмысление едва установившейся практики.
Нужно изменить направление анализа отношений внутри государственного сектора экономики: идти не от центра к частям (звеньям), а, наоборот, от отдельных предприятий к центральному аппарату. Такой методологический прием вполне оправдан с точки зрения конкретных товарно-денежных отношений, выступающих исходным объективным фактором для их субъекта — государственного предприятия. Тогда процесс становления командно-административной системы в ретроспективе примет иной вид. Окажется, что государственные предприятия лишились самостоятельности не в силу злонамеренной воли государства. Напротив, невозможность обеспечить надлежащее управление предприятием как юридическим лицом, которое к тому же должно быть товаропроизводителем, сама подталкивала центральный аппарат к узурпации хозяйственной власти над экономикой.
Примем за аксиому, что разумные действия в условиях современного хозяйства требуют строгого единства воли субъекта, их осуществляющего. Если единства нет, то нормальное развитие невозможно. Недавняя история дает нам немало ярких примеров, когда самостоятельность государственных предприятий (или ячеек «общественной» собственности) разрушала хрупкое, пусть и поддерживаемое принудительно, равновесие между производством и потреблением. Начинались различные неприятности — росли цены, рвались хозяйственные связи, снижалась норма накопления, раскручивался маховик инфляции, словом, экономика становилась неэффективной, а подчас и «самоедской».
Несмотря на внешний демократизм, такая самоуправленческая система далека от подлинного рынка, в ней отсутствуют полноценные стимулы, а значит, и механизм самопринуждения. В конце концов нарастающая неразбериха вынуждает государство снова затягивать петлю государственного управления на шее предприятий. Казалось бы, перед нами — замкнутый круг. На деле же здесь просто не учтены закономерности управления, волеобразования и волеизъявления юридических лиц в системе товарно-денежных отношений, вытекающие из особенностей собственности.24 Если управление в реальности сосредоточивается в руках не всех собственников или у лиц, вообще не наделенных титулом собственности, внутри юридического лица возникают мощные противоречия, приводящие к ослаблению жизнеспособности предприятия в условиях рынка со всеми вытекающими отсюда последствиями. И это не только специфический югославский вариант, но и наш нэп, а также, что особенно показательно, нынешнее перестроечное время. Предоставляя достаточно широкие права трудовым коллективам в духе идеи самоуправления, Закон о предприятиях тем самым размывает единство воли в хозяйственной деятельности. Одно и то же имущество становится вещественным субстратом воздействий и со стороны органов административного управления, реализующих право государственной собственности, и зачастую со стороны противоположных им импульсов самих работников. В такой ситуации ничейность средств производства проявляется с достаточной очевидностью.
От вмешательства государства не спасает даже «чистая» собственность трудовых коллективов, если она не обеспечивает необходимого единства воли и интереса. Югославский опыт доказывает, что постоянное внеэкономическое принуждение со стороны публичной власти, объективно оказывается неизбежным, причем в отношении не только собственно государственных предприятий, но и любых юридических, лиц, не способных к рациональному управлению имеющимися у них вещами.25 Поэтому те, кто пытается заменить существующую модель государственного предприятия конструкцией коллективной собственности трудящихся или организации арендаторов, рискуют умножить неразбериху и бесхозяйственность. Эти формы ожидает та же «безвольность», та же страсть к потреблению сверх меры, что и югославские самоуправляющиеся ячейки. Нет нужды подчеркивать, сколь опасен сейчас этот путь.
Предлагая различные социально-политические реформы, не следует, однако, забывать, что любой проект превратится в утопию, если будет рассчитан на идеально усредненного, так сказать, стерильного индивидуума, обладающего хорошими способностями, законопослушного, прилежного, порядочного. В жизни дело обстоит иначе. Ориентируясь на «хороших» людей, забывают о той части человечества, которой безразличны высокие идеалы реформаторов и которая своим поведением подчас способна развалить самый лучший коллектив. Чтобы избежать этого, нужно делать расчет именно на худших представителей рода человеческого.26 Применительно к экономическим и правовым реалиям данный расчет означает, что конструкция юридического лица как субъекта права собственности или самоуправляющего звена должна работать в условиях, когда многие работники ленивы, безразличны, корыстолюбивы и своими действиями могут разрушить любое коллективное или акционерное предприятие. Как избежать этого? Как сделать, чтобы все отдавали ту же долю прибавочного продукта, что и лучшие работники? Ведь согласно некоторым современным воззрениям, во избежание: эксплуатации каждый член трудового коллектива должен стать собственником,27 продолжая работать. Причем доли всех мыслятся приблизительно равными. В противном случае пропадает специфически «социалистический» признак коллективного (арендного) предприятия, а его коллектив станет обыкновенным частнокапиталистическим собственником, что заведомо неприемлемо для приверженцев «светлого будущего», хотя вполне удовлетворительно с точки зрения единства управления юридическим лицом.
Представим себе, что перед нами группа людей с различными интересами, материальным положением и отношением к труду. Это — собственник предприятия, работающего в условиях сложной рыночной ситуации: острая конкуренция, жесткие требования к охране окружающей среды, постоянно растущие цены на природные ресурсы. Осуществление товарного производства требует единства воли. Чтобы данное предприятие могло эффективно вести свое хозяйство, все собственники должны согласовать свои интересы. Но один из них ленив, желает работать поменьше, у другого — большая семья и он заинтересован в том, чтобы на потребление шло больше средств, чем на накопление, третий, наоборот, желает обеспечить себе безбедную старость. Даже в коллективе, состоящем всего из трех таких людей, согласовать интересы нелегко. А если число хозяев перевалило за тысячу? Только для выявления интересов каждого потребуется не один день. И здесь единственная возможность состоит в наделении некоторых членов коллектива особыми полномочиями по управлению предприятием. Возможно также приглашение профессионального управляющего со стороны. Если принять во внимание, что рядовые собственники коллективного предприятия еще выполняют и конкретные трудовые функции и в силу этого должны подчиняться единой управляющей воле, то станет ясно, что вполне может возникнуть та ситуация, которая получила название «отделение управления от собственности».
Долгие годы эта проблема волнует западных социологов, экономистов и юристов, ей посвящены многие работы, первоисточником которых служит труд A. A. Berle и G. С. Means’a «Современная корпорация и частная собственность», опубликованный более 50 лет назад.28 Высказанные ими идеи нашли освещение в советской литературе, с которым не всегда можно согласиться. Разумеется, как и всякое монистическое исследование, работа, о которой идет речь, отчасти страдает односторонностью, связанной с абсолютизацией полученных выводов. Но это еще не основание для игнорирования содержащихся в ней идей. Наоборот, в условиях нашей экономики они приобретают особую актуальность как серьезное предостережение об опасности создания предприятий (корпораций), контролируемых менеджерами (managerial enterprise), вместо реальных союзов лиц. Рост концентрации производства на Западе потребовал смены формы контроля за предприятием (управления им). Указанные выше авторы увидели перспективу в переходе власти над юридическим лицом к менеджерам.29 Но практика пошла по иному пути,30 и именно в этом, а вовсе не в условности используемого термина «управление»31 состоит основная причина нежизненности модели отделения управления от собственности. И все-таки современные авторы, отмечая, что контроль над подавляющим большинством предприятий сохранился за собственниками, пусть и организованными в стабильные группы, включающие крупных вкладчиков,32 в то же время указывают на отдельные разновидности юридических лиц, которые могут быть отнесены к предсказанным А. Берли и Г. Минзом.33 Речь идет об обществах взаимного кредита, участникам которых принадлежат равные доли в имуществе. А ведь идея коллективной собственности также исходит из равенства прав участников. Значит, отделение управления от собственности — не наивная абстракция, а реальная возможность, которая должна быть осмыслена нашей доктриной.
Внутрисубъектные отношения товаропроизводителя должны быть замкнуты на единый центр, который персонифицируется определенным лицом. Это объективная закономерность современного хозяйства, которая работает и в наших условиях. При этом нельзя забывать о специфике, которая осложняет задачу воссоединения управления с собственностью. Ведь цель, которую поставили перед собой реформаторы перестроечного времени, — сделать собственником каждого работника. Благородная идея, но у нее есть один недостаток — желание соединить в одном лице и господина, и слугу. Как лицо, выполняющее трудовую функцию, работник должен подчиняться указаниям руководителя, будучи же собственником, он вправе контролировать все аспекты деятельности юридического лица. Одно качество противоречит другому, что само по себе опасно для тех предприятий, которым приходится держаться на плаву в сложной рыночной ситуации. Стабильное финансовое положение без создания значительных резервов и усиленного накопления невозможно. Главный источник здесь — прибавочный труд работников. Задача управляющего состоит в том, чтобы рационально управлять производством, усердно создавая запас прочности фирмы как гарантию и своего собственного положения. На первый взгляд, в этом нет ничего дурного: работники выступают как собственники, накопление в их интересах. Однако нужно учитывать настроение двух довольно многочисленных категорий — тех, кто оказался в тяжелом материальном положении не по своей вине (большая семья, болезнь и т. п.), и просто ленивых. Накопление не в их интересах, им важно больше потреблять. Возникает конфликт между рядовыми собственниками, на котором успешно паразитируют управляющие.
Допустим, в этом конфликте одержала победу потребляющая часть коллектива. Тогда управляющий с большим удовольствием присоединится к ней, поскольку тем самым ему обеспечено относительно спокойное и безбедное существование. Получив требуемые для оплаты труда суммы, «собственники» устраняются от решения всех остальных вопросов деятельности предприятия, оставляя менеджерам всю полноту власти, т. е. происходит отделение управления от собственности. Среди работников воцаряются безразличие, пассивность и послушание. Конкурентоспособность соответствующего юридического лица на рынке снижается, а значит, увеличивается риск разорения. Вероятность же победы тех, кто желает увеличить накопление, крайне низка, ибо источник его — это прежде всего прибавочный труд. Но даже если это все-таки произойдет, устранить отделение управления от собственности не удастся. Работающий собственник не может эффективно проконтролировать действия управляющего, тем более что последний — организатор производства, воле которого должен подчиняться всякий. К тому же работник способен полноценно контролировать управляющего не сам по себе, а в составе коллектива. Если коллектив достаточно велик, ему потребуется слишком много времени, чтобы прийти к какому-либо решению. А жизнь-то ежечасно, ежеминутно ставит перед предприятием все новые и новые вопросы, и решить их может только управляющий.
Опасность отделения управления от собственности состоит в утрате собственником чувства хозяина (да и объективно обусловленного положения), которое безуспешно пытаются привить нашим рабочими служащим. В результате от права собственника на имущество ничего не остается. Оно превращается в обязанность выполнять трудовую функцию за вознаграждение. Положение такого работника ничем не отличается от современного.
Но и управляющий сам по себе не способен эффективно руководить процессом товарного производства. Будучи таким же организатором хозяйствования, как и собственник,34 он остается в то же время наемным работником и не имеет полноценного (долгосрочного) интереса в работе предприятия с максимальной отдачей. В рамках коллективной собственности, которая перерастает определенные рамки,35 нет лица, которое сочетало бы единство воли и интересов в рациональном хозяйствовании с полной ответственностью за его результаты, т. е. выполняло бы ту функцию, которая на капиталистическом предприятии принадлежит частному собственнику.
Мировая практика, да и наш опыт показывают, что форма коллективной собственности самих работников свойственна только небольшим предприятиям. Практически невозможно создать кооператив с числом членов более 1000 человек. Если кто-либо попробует, он рискует рано или поздно превратиться в наемного работника. Примеры Венгрии, Югославии, нэпа и перестройки в СССР показывают, что развитие идей хозрасчета, самоуправления, коллективной собственности на крупных и части средних предприятий, прежде всего группы «А», ведет к потере управляемости ими, ухудшению работы и как результат к банкротству. Но допустить их финансового краха нельзя. Государству приходится прибегать к дотированию, а значит, и вводить жесткий контроль за использованием выделяемых средств. Затем появляются другие полномочия по надзору за предприятиями. Формируется и расширяет сферу своего действия командно-административная система управления экономикой.
Знакомая картина, не правда ли? В период нэпа закабаление началось в тяжелой промышленности по причине ее убыточности, затем перешло на легкую, а уж потом закончилось принудительной коллективизацией и невольничьим лагерным трудом. Внедрение идеи коллективной собственности, создание организаций арендаторов без учета высказанных замечаний относительно отделения управления от собственности может привести нас не к рыночной экономике, а в объятия хозяйственной системы ГУЛАГа. 70 с лишним лет советской истории доказали, сколь неэффективно общественное хозяйствование при отсутствии фигуры частного собственника.
Выход из сложившегося положения видится в такой реформе государственной собственности, которая обеспечивала бы максимально возможную управляемость возникающих в ходе денационализации юридических лиц. Мало наделить последние титулом собственности, нужно персонифицировать создаваемые структуры так, чтобы обеспечить единство воли и интереса в их рамках, повысить норму накопления и развернуть конкуренцию. При этом не имеет значения, кто конкретно — отдельный предприниматель, торговое товарищество или акционерное общество — будет собственником имущества.
|
