Преобразование Совета министров Российской империи в 1905 г. :
Макаров, С. В.
Преобразование Совета министров Российской
империи в 1905 г. :Государственно-правовые проблемы.
//Правоведение. -1996. - № 1. - С. 82 - 87
Координация высшего государственного управления и
объединения деятельности министерств на протяжении всего
периода существования министерской системы в Российской
империи составляли одну из главнейших задач и
одновременно проблем государственного строительства.
Очередная попытка внести стройность в государственное
управление была предпринята в начале 1905 г. и
сопровождалась возобновлением деятельности Совета
министров после более чем 20-летнего перерыва, однако
была прекращена вместе с окончанием работы Особого
совещания, учрежденного 17 января 1905 г. именно с этой
целью.
Библиогр. в подстрочных примечаниях.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО - ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
АППАРАТ - ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ - МИНИСТЕРСТВА -
РОССИЯ[ДО 1917] - ПРАВИТЕЛЬСТВО
Материал(ы):
Преобразование Совета министров Российской империи в 1905 г.: Государственно-правовые проблемы [Журнал "Правоведение"/1996/№ 1]
Макаров, С. В.
Координация высшего государственного управления и объединение деятельности министерств на протяжении всего периода существования министерской системы в Российской империи составляли одну из главнейших задач и одновременно проблем государственного строительства.
Создание Совета министров в 1857-1861 гг. не привело к появлению органа управления, способного устранить разрозненность и несогласованность в действиях министров и обеспечить хотя бы относительное единство деятельности центральных правительственных учреждений.1 Поскольку вся власть сосредоточивалась в руках императора, дела решались в основном посредством представления на высочайшее усмотрение всеподданнейших докладов, объективно несовместимых с принципом коллегиальности в управлении.
Очередная попытка внести стройность в государственное управление была предпринята в начале 1905 г. и сопровождалась возобновлением деятельности Совета министров после более чем 20-летнего перерыва, однако была прекращена вместе с окончанием работы Особого совещания, учрежденного 17 января 1905 г. именно с этой целью.2
Необходимость октябрьской реформы Совета министров помимо «хронических» проблем в министерском управлении усугублялась перспективой появления в России представительного органа, традиционно противопоставляемого правительству.
Кризис самодержавия, особенно обострившийся осенью 1905 г., привел к утверждению Николаем II Манифеста 17 октября «Об усовершенствовании государственного порядка»3 - акта, в котором, по выражению В.О.Ключевского, «правительство становится на новый путь разделения законодательной власти между монархом и представительными учреждениями».4 Наряду с обещаниями гражданских прав и свобод, привлечения к выборам в Государственную Думу более широких слоев населения (по сравнению с избирательным законом 6 августа 1905 г.) и введения контроля за деятельностью властей, ст. 3-я Манифеста декларировала положение, ранее незнакомое законодательству Российской империи: «На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли: ... 3) Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы».
В тот же день император повелел принять к руководству доклад С.Ю. Витте, составленный им по высочайшему повелению и касавшийся, среди прочего, вопроса об объединении деятельности министерств.5 В докладе С.Ю. Витте анализирует истоки правительственного кризиса, указывая не только на «частичные несовершенства государственного и социального устроения» и сложную политическую обстановку в государстве. «Россия переросла форму существующего строя, - говорится в докладе, - и стремится к строю правовому на основе гражданской свободы». В целях утверждения элементов «правового строя», по мнению С.Ю. Витте, необходимо установление таких государственных учреждений и такого законодательства, которые давали бы «гарантию в неотъемлемости дарованных благ гражданской свободы». Среди мер подобного рода докладчик выделяет однородность состава правительства и единство преследуемых им целей.6
Вскоре, 19 октября 1905 г., Николай II подписал именной Высочайший указ Правительствующему сенату «О мерах к укреплению единства в деятельности министерств и главных управлений».7 Все министерства и главные управления объявлялись частями единого государственного управления. Необходимость указа объяснялась задачей объединения министерского управления и связывалась с образованием Государственной Думы.
Совет министров учреждался в составе министров и главноуправляющих отдельными частями, «принадлежащими к общему министерскому устройству», с правом прочих главных начальников участвовать в Совете «по предметам своего ведомства». Председатель Совета министров назначался императором (в том числе из состава Совета министров, с оставлением ведомственного «портфеля»). Указ предусматривал возможность председательствования в Совете самого императора (в этом случае Председатель участвовал в заседании на правах простого члена Совета), а также одного из членов Совета по назначению императора (при отсутствии Председателя). Согласно ст. 9 на заседания Совета министров могли быть приглашены (с правом совещательного голоса или для представления объяснений) лица, содействие которых полезно для разрешения дела.
Предложения по замещению главных должностей высшего и местного государственного управления, по указу, должны были обсуждаться Советом министров (за исключением ведомств Императорского двора и уделов, Военного, Морского и дипломатических должностей). Статья 16 указа требовала единогласного заключения по делам, рассмотренным в Совете, - в противном случае дальнейший ход дела зависел от усмотрения императора. Инициатива внесения дела в Совет министров принадлежала Председателю или члену Совета, к ведомству которого дело относилось.
Ведению Совета министров подлежали: 1) «меры управления», имеющие общее значение; меры и распоряжения министров и главноуправляющих, относящиеся ко всем «выдающимся, происходящим в государственной жизни событиям» (ст. 13); 2) всеподданнейшие доклады главных начальников ведомств, имеющие общее значение или касающиеся других ведомств (ст. 17); 3) законодательные предположения начальников ведомств, особых совещаний, комитетов и комиссий (ст. 12); 4) предположения главных начальников ведомств о замещении должностей высшего и местного управления (ст. 15); 5) дела, относящиеся к ведомствам государственной обороны, внешней политики, Императорского двора и уделов (по повелению императора, по решению начальника соответствующего ведомства или в случае, если дело касается нескольких ведомств) (ст. 14).
Большое количество статей указа относится к правам Председателя Совета министров, который помимо председательствования в Совете (ст. 3) уполномочивался: 1) участвовать по делам всех ведомств в Государственной Думе и Государственном совете и замещать в этих учреждениях любого министра или главноуправляющего (ст. 6); 2) входить к императору с всеподданнейшими докладами по делам, рассмотренным в Совете министров и требующим Высочайшего разрешения, а также по прочим делам по собственному усмотрению (ст. 7); 3) запрашивать необходимые сведения и объяснения у «начальников отдельных ведомств и частей управления» (ст. 8); 4) приглашать на заседания Совета лиц, не имеющих статуса члена Совета министров (ст. 9); 5) вносить дела на рассмотрение Совета министров (ст. 11 и 13); 6) контролировать всеподданнейшие доклады министров и главноуправляющих, присутствовать при таких докладах императору (ст. 17).
Детальный анализ указа 19 октября 1905 г. уже неоднократно проводился как в дореволюционной, так и в современной отечественной историографии.8 Поскольку определение правового статуса реформированного Совета министров так или иначе исследователями связывается с западноевропейскими историческими примерами, представляется целесообразным остановиться подробнее на российской политико-правовой науке, современной реформе Совета, и сравнительно-правовом исследовании реформированного Совета министров, с одной стороны, и аналогичных институтов государственной власти государств Западной Европы XIX-начала XX в. - с другой. Тем более, что архивные материалы неопровержимо свидетельствуют о заинтересованности и пристальном внимании, проявленными высшими государственными кругами к отечественному и зарубежному государствоведению при подготовке реформы Совета министров Российской империи.
Подобное исследование заключается в первую очередь в определении понятия «кабинет министров», на которое ссылаются многие авторы (в том числе и в советский период), и в соотнесении его с российским Советом министров.
Оригинальную концепцию кабинета предложил выдающийся американский государственный деятель и ученый В. Вильсон,9 выдержки из произведений которого были представлены Особому совещанию «для рассмотрения дополнительных к узаконениям о Государственной думе правил», образованному 6 августа 1905 г. и готовившему проекты октябрьской реформы Совета министров.10 Рассматривая государственное устройство Франции, В. Вильсон разделял понятия кабинета и совета министров. В составе одних и тех же лиц, полагал он, кабинет есть «учреждение исключительно политическое, тогда как совет имеет лишь функции административные». Соответственно статус министров также имеет двойственный характер. С одной стороны, в качестве членов кабинета они являются представителями парламента, имеют право присутствовать на его собраниях и участвовать в дебатах. С другой стороны, в качестве членов Совета министры подчинены президенту республики, являющемуся главой исполнительной власти. Кабинет - это только «обозначение министров, обсуждающих вопросы, имеющие отношение к их политической ответственности: вне таких совещательных собраний он является лишь именем, обозначающим общую ответственность министров».11
Министерская ответственность связывается В. Вильсоном в первую очередь с обязанностью министра уйти в отставку в случае «поражения» в парламенте, который имеет в качестве средств контроля за деятельностью кабинета право простого запроса министру и право интерпелляции (обсуждение парламентом запроса, не дожидаясь его принятия министром, которому запрос направлен), причем реализация последнего, как правило, должна заканчиваться голосованием о доверии или недоверии кабинету.
В. Вильсон анализирует устройство других европейских государств и отмечает, что «в отношении исполнительной власти Швеция занимает среднее место между Англией и Францией, с одной стороны, где министры вполне ответственны перед одною из палат, и Германией, с другой - где министры ответственны только перед одним королем». Среди конституционных государств только в Германии, считает В. Вильсон, «имеется пример воли суверенной и руководящей в делах управления». «Собственная воля императора есть источник и центр политики, а главы ведомств только министры этой воли».12
Отрицая наличие политической ответственности министров в Германии и Пруссии, В. Вильсон должен был с той же последовательностью сказать об отсутствии кабинета в этих государствах, но этого он не делает.
А.Д. Градовский, один из отечественных дореволюционных авторитетов в области государственного права, понимал под кабинетом установление, находящееся в органической связи с законодательными учреждениями и образующееся из лиц, располагающих большинством в нижней палате парламента. Однородность состава кабинета, по Градовскому, заключается в том, что все члены кабинета имеют одинаковый взгляд на «главные дела текущей политики».
Политическая ответственность кабинета (которая отлична от юридической) интерпретировалась А.Д. Градовским как солидарная ответственность всех членов кабинета за общие меры, принимаемые правительством, или за общее направление правительственной политики, которая выражается в необходимости отставки в случае «серьезного поражения» в парламенте. Вместе с тем А.Д. Градовский не отрицал юридической ответственности кабинета, в том числе и в полном составе, например, в случае нарушения конституции. Первому министру отводится роль представителя кабинета перед палатами, с одной стороны, и перед короной - с другой. Все совещания министров с монархом должны происходить через первого министра.
Считая традиционным образцом кабинета английский, А.Д. Градовский проводил отличие в положении «континентальных» министерств с точки зрения связи с народным представительством и парламентским большинством, усматривая при этом и общие с Англией начала - однородность состава.13
Б.Э. Нольде, рассматривая процесс перенесения основных начал английской государственности на континентальную Европу, также не пришел к мысли об образовании кабинета в германских государствах, и в Пруссии в том числе: «Едва ли можно видеть в прусском "общем министерстве" предвосхищение той типической организации административной власти, которую мы определяем понятием "кабинет"».14
К.Н. Соколов, развивавший идею деления государств на парламентарные и дуалистические (причем как монархии, так и республики), как и предыдущие авторы, не отрицал связи кабинета с парламентским большинством: «Парламентарное министерство есть... министерство, в своих принципах и своей деятельности воплощающее программу нижней палаты парламента».15 Однако К.Н. Соколов существенно расходится с ними в понимании политической ответственности министров, которую определяет не только как обязанность кабинета уйти в отставку в определенных случаях, но и как «обязательность для министров держать перед парламентом ответ за целесообразность и закономерность действий правительства». Таким образом, он признает существование политической ответственности даже в государствах дуалистических, где она подкрепляется контрассигнатурой министрами правительственных актов. Обязанность отставки кабинета К.Н. Соколов считал критерием различения парламентарной и дуалистической государственности.16
Взгляды К.Н. Соколова на характер и определение политической ответственности министров поддерживает А.А. Алексеев, признавая ее наличие в конституционных государствах и ее «высшую форму проявления» в государствах парламентарных.17 Подвергнув критике позицию французского правоведа Ж.П. Эсмена, понимавшего под политической ответственностью «нравственное обязательство» министров выйти в отставку,18 А.А. Алексеев склоняется к определению политической ответственности как обязанности министра отвечать на вопросы парламента, касающиеся как его личной деятельности по должности, так и всей правительственной политики. А.А. Алексеев признает наличие политической ответственности также и в тех государствах, в которых «министерство, относительно говоря, поставлено в независимое от палат положение, как, например, в отдельных немецких монархиях».19 Отождествляя политическую ответственность министров с зависимостью правительства от парламента и с необходимостью для правительства «сообразовываться с его взглядами и отдавать ему отчет в своих действиях», А.А. Алексеев признает ее существование во всех государствах. Степень же проявления политической ответственности может меняться в зависимости от преобладания монархических или представительных начал в государственной жизни.20
Разграничив формально-юридическую (за нарушение министрами законодательства) и политическую (за целесообразность политики) ответственность, дореволюционное государствоведение расходилось в самом понимании политической ответственности. Чрезмерно узкое по смыслу содержание этой ответственности связывалось исключительно с парламентарным государственным устройством, более широкое - с дуалистическим в том числе. Содержание самой политической ответственности соответственно меняется - от обязанности уйти в отставку в случае вотума недоверия парламента до простого обязательства представлять парламенту отчет о действиях правительства и министров.
Однако именно наличие политической ответственности, наряду с требованиями однородности и солидарности министров, а также обязательностью института премьер-министра, составляет содержание понятия «кабинет в западноевропейском смысле». Этот постулат признан практически всеми исследователями с незначительными отклонениями и дополнениями.
Изучение государственно-правового опыта континентальных государств Западной Европы XIX - начала XX в. позволяет утверждать о наличии кабинета в некоторых европейских государствах только на основе «широкого» понимания политической ответственности. В противном случае кабинетами в узком смысле являлись только английское правительство и еще незначительное число правительств Европы, например во Франции. Тогда вполне справедливы будут слова Бисмарка, адресованные прусскому ландтагу в 1863 г. в ответ на требование отставки министров: «В вашем адресе вы совершенно неправильно отделяете министров от короны. В Пруссии кабинет находится в ином положении, чем в Англии, где он, выходя из недр парламентского большинства, имеет и парламентский характер; прусский кабинет является правительственным, не парламентским. Прусские министры, назначаемые и сменяемые по усмотрению короля, подчиняются непосредственно ему, действуют от имени и по приказу Его Величества - и находятся в зависимости от его воли и желаний. Мы министры короля, а не ваши».21
Таким образом, следует либо признавать существование двух различных видов кабинета, либо отрицать «кабинетный» характер многих европейских правительств.
Требование единства и координированности высшего государственного управления, объективно возникшее не только в России, но и в государствах континентальной Европы и выразившееся в принципах однородности и солидарности министров, еще не привело к реализации в полной мере принципа политической ответственности министров, присущего парламентарному строю, и образованию кабинета по английскому или сходному с ним образцу.
Понятие кабинет является результатом обобщения определенных явлений действительности и требует детальной содержательной характеристики. Можно констатировать наличие двух разновидностей правительства, сопутствующих соответствующим формам правления (парламентарной и дуалистической).
Современная наука не признает Совет министров Российской империи после указа 19 октября 1905 г. кабинетом в западноевропейском смысле.22 Н.П. Ерошкин, например, писал: «Хотя учреждение Совета министров и являлось известным этапом в развитии самодержавной монархии в сторону буржуазной монархии, однако фактически Совет не представляет собой "кабинета" министров, характерного для буржуазной монархии».23 Не совсем понятно, что понимает Н.П. Ерошкин под «буржуазной монархией»: следующий за абсолютизмом этап развития монархии и ограничение власти императора (юридическая сторона проблемы), какую-то особую форму монархии, характеризующуюся преобладанием буржуазных отношений (социологическая сторона), либо что-то третье. Если Ерошкин имел в виду второй вариант, то он понимал под кабинетом английский тип организации высшей правительственной власти и в отношении российского Совета министров, безусловно, прав; если первый - проблема так однозначно не решается.
Н.Г. Королева, отрицая «кабинетный» характер Совета министров Российской империи, впрочем, имея в виду здесь именно английскую модель кабинета «с опорой на парламентское большинство, ответственностью кабинета перед парламентом»24, пишет, что «эволюция высшей исполнительной власти в России в целом осуществлялась по прусскому пути», справедливо указывая на сходство соответствующих положений конституции Германской империи и Основных законов России.25
Таким образом, говоря об отсутствии в России кабинета в западноевропейском смысле, необходимо определить само понятие «кабинет» и уяснить, какой «западноевропейский смысл» вкладывается в данное понятие. Такого недостатка из исследований последних лет лишены только работы Н.Г. Королевой и М.Ф. Флоринского, хотя и в них указанный анализ не проводился (однако авторы придерживаются парламентарной концепции кабинета, и поэтому их позиция правомерна). Однако утверждение об отсутствии в России парламентарного правительства (кабинета) означает одновременное отрицание парламентаризма, что и так уже очевидно.
Как показано выше, вполне можно выделить два типа высшей исполнительной власти в конституционном государстве: первый - правительство, политически ответственное перед парламентом и формируемое на основе принципа парламентского большинства (Англия, Франция), и второй - правительство, политически ответственное перед главой государства, им назначаемое и ему подконтрольное. Характер политической ответственности министров позволяет выделить парламентарное правительство или собственно кабинет, свойственный парламентарной государственности, и дуалистическое правительство или совет, характерное для дуалистического государства (дуалистической монархии или президентской республики). В первом случае основное значение имеет зависимость правительства от парламента (в том числе обязанность отставки в случае вотума недоверия) - зависимость исключительно политического характера. Во втором случае определяющим является фактор административной подчиненности правительства главе государства, т. е. зависимость министров более административная, чем политическая. Парламентарное правительство непосредственным образом связано с законодательной властью и ей подотчетно. Дуалистическое правительство административно подчинено главе государства, который одновременно является главой исполнительной власти, в свою очередь, политически ответственным (республика) или безответственным (монархия) перед парламентом. Собственно, в статусе правительства и заключается определяющее различие между парламентарной и дуалистической (президентской) формами как монархий, так и республик. Кабинет - явление более политическое, чем административное, совет - более административное, чем политическое.
Соответственно в разных типах правительства не тождественны механизмы достижения однородности и солидарности министров. При парламентаризме данные качества определяются более фактором политической ответственности, чем правовым положением премьер-министра, при дуализме - менее всего политической ответственностью и в значительной степени председателем правительства и его правами. Существенны и различия в степени однородности и солидарности министров.
Совещательное правительственное учреждение (в России - Совет министров 1857-1882 гг. и др.) предполагает политическую ответственность каждого отдельного министра (которая сводится к административному подчинению) перед главой государства, совет - политическую ответственность всего правительства перед главой государства, который уже не единственный обладатель законодательных полномочий, и кабинет - политическую ответственность перед парламентом.
Введение должности Председателя Совета министров и наделение его широкими полномочиями в значительной степени изменило организацию высшей исполнительной власти в России. Юридическое обособление Совета министров от императора означало ослабление его влияния на деятельность правительства. Несмотря на предусмотренное ст. 4 указа 19 октября возможное председательствование императора, Совет министров утратил значение совета при императоре с исключительно совещательными функциями.
Принципиально по-иному строились по указу отношения между министрами и императором, в том числе относительно представления всеподданнейших докладов. Указ 19 октября 1905 г. «О мерах к укреплению единства в деятельности министерств и главных управлений», по всей видимости, позаимствовал порядок представления всеподданнейших докладов из известного приказа по кабинету короля Пруссии Фридриха-Вильгельма IV от 8 сентября 1852 г., который самым тщательным образом анализировался Особым совещанием, учрежденным 6 августа 1905 г.26 Среди исследователей истории Совета министров только К.Н. Мироненко в своей статье уделяет внимание изучению этого малоизвестного документа, несмотря на его важность и несомненное влияние на реформирование Совета министров в 1905 г.27
Как и в Пруссии, основная роль в указе 19 октября отводилась не Совету министров непосредственно (в Пруссии - Государственному министерству), а его Председателю (соответственно - Министру-президенту). Именно он решал, какие из всеподданнейших докладов внести на рассмотрение правительства, а какие - непосредственно на монаршее усмотрение.
Указом 19 октября установлено право Председателя Совета министров входить с всеподданнейшими докладами к императору по делам, подлежащим ведению Совета министров, но требующим высочайшего разрешения. Аналогичное право содержится в п. 2 упомянутого приказа по кабинету Фридриха-Вильгельма IV. Возможность личного присутствия Председателя Совета министров при всеподданнейших докладах министров императору предусмотрена в ст. 17 указа; подобное же правило присутствует в приказе 8 сентября 1852 г. (п. 3). Заимствование схемы организации правительственной власти представляется очевидным фактом и сопряжено не только с несомненными преимуществами прусской модели правительства, по сравнению с действовавшим прежде в России порядком, но и с недостатками, отмеченными государствоведением прошлого века. «В государственно-правовом отношении единение текущего государственного управления зависит не от Государственного министерства или от Министра-президента, - писал, например, немецкий юрист и философ Е. Шварц, - а исключительно от монарха, хотя последний, естественно, лишен возможности охватить все отдельные отрасли государственного управления».28 Интересно, что в 1890 г. прусский приказ по кабинету чуть было не отменили, усмотрев чрезмерность в правах Министра-президента. Бисмарку удалось отстоять прежний порядок посредством письма королю от 18 марта, где он обосновывал невозможность эффективного управления без соответствующего нормативного регулирования представления всеподданнейших докладов.29
Характеризуя уже российское высшее государственное управление после указа 19 октября 1905 г., В.М. Гессен, представитель отечественной науки, высказывает близкую по содержанию мысль, именуя министров России «несамостоятельными органами верховного управления, несущими уголовную и политическую ответственность перед монархом».30
Указ 19 октября в некоторых своих частях был даже более радикальным, чем соответствующее прусское законодательство. Так, Председателю Совета министров отводилась указом координирующая роль относительно представления всеподданнейших докладов министров, а в прусском законодательстве не исключалась возможность совершения таких докладов лишь при уведомлении Министра-президента (который имел право присутствия при докладах). Впрочем, как в России, так и в Пруссии не предусматривалась юридическая ответственность за нарушение министрами установленного порядка представления всеподданнейших докладов. Но здесь уместнее говорить о недостаточном юридическом обеспечении соответствующих норм указа 19 октября, а не об их отсутствии вовсе.
Существенным пробелом в правовом регулировании организации и деятельности Совета министров по указу 19 октября явилось игнорирование взаимоотношений правительства и Государственной думы, которой двумя днями ранее были обещаны законодательные полномочия. Собственно, работа Особого совещания, учрежденного 6 августа 1905 г., очень мало касалась этой проблемы, несмотря на постоянное противопоставление реформируемого Совета министров представительному органу, поэтому указ 19 октября с самого дня своего утверждения уже нуждался в совершенствовании.
Несмотря на многочисленные недостатки, Совет министров Российской империи по именному Высочайшему указу Правительствующему сенату «О мерах к укреплению единства в деятельности министерств и главных управлений» являлся самостоятельным, юридически обособленным от императора, постоянным высшим органом государственного управления, что выгодно отличало его от существовавших прежде или действовавших к моменту реформы государственных учреждений империи. Организационно-правовые основы деятельности Совета министров в общих чертах соответствовали европейской дуалистической модели организации правительственной власти, что приобрело особую актуальность в свете последовавших вскоре октроированных конституционных актов, оформивших введение высших представительных органов государства.
Кандидат юридических наук, ассистент Санкт-Петербургского государственного университета.
1 Макаров С.В. Создание Совета министров Российской империи // Правоведение. 1993. № 2. С. 101-106.
2 Макаров С.В. Особое Совещание 17 января 1905 г. (К проблеме объединения министерского управления в Российской империи) // Правоведение. 1993. № 3. С. 110-116.
3 Полное собрание законов Российской империи (далее - ПСЗ-III). Т. XXV. № 26803; Правительственный вестник. 1905. 18 окт.
4 Ключевский В.О. Краткое пособие по русской истории. М., 1992. С. 180.
5 Новейшие преобразования русского государственного строя. СПб., 1906. С. 247-251.
6 Там же. С. 248-249.
7 ПСЗ-III. Т. XXV. № 26820; Собрание узаконений 1905. 19 окт. № 192. Ст. 1660.
8 Королева Н.Г. Первая российская революция и царизм.Совет министров России в 1905-1907 гг. М., 1982. С. 37-40; Васильева Н.И., Гальперин Г.Б., Королев А.И. Первая российская революция и самодержавие (Государственно-правовые проблемы). Л., 1975; Мироненко К.Н. Совет министров по указу 19 октября 1905 г. (Исторический очерк) // Учен. зап. Сер. юрид. наук. Л., 1948. Вып. 1. С. 348-370; Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. С. 116-199.
9 Вильсон В. Государство. Прошлое и настоящее конституционных учреждений. СПб., 1905. С. 199.
10 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1544. Оп. 1. Д. 5. Л. 123-133.
11 Там же. С. 123-123 об.
12 Там же. С. 130-133.
13 Градовский А.Д. Государственное право важнейших европейских держав // Соч. Т. 5. СПб., 1902. С. 482-490.
14 Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. С. 142-143.
15 Соколов К.Н. Парламентаризм. Опыт правовой теории парламентарного строя. СПб., 1912. С. 254.
16 Там же. С. 7, 14-15.
17 Алексеев А.А. К учению о парламентаризме. Из журнала Министерства юстиции. Апрель-май 1908 г. СПб., 1908. С. 6-11, 53-54.
Эсмен Ж.П. Основные начала государственного права. Т. II. СПб., 1898. С. 187.
19 Алексеев А.А. К учению о парламентаризме. С. 54.
20 Там же. С. 56.
21 Цит. по: Котляревский С.А. Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора. СПб., 1907. С. 204-205.
22 См.: Давидович А.М. Самодержавие в эпоху империализма. М., 1975. С. 251; Васильева Н.И., Гальперин Г.Б., Королев А.И. Первая российская... С. 128; Флоринский М.Ф. Кризис государственного управления в России в годы первой мировой войны. (Совет министров в 1914 - 1917 гг.). Л., 1988. С. 19, 24-29, и др.
23 Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1968. С. 279.
24 Королева Н.Г. Первая российская революция... С. 38-39.
25 Там же. С. 40.
26 РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 5. Л. 311-311 об.
27 Мироненко К.Н. Совет министров по указу... С. 359.
28 Цит. по: РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 5. Л. 316 об.
29 Там же. Л. 307, 312 и об.
30 Гессен В.М. Основы конституционного права. Пг., 1918. С.
