¨Перестройка¨ политической юстиции в России на рубеже XIX - XX веков /
Краковский, К. П., Мозговой, И. Ю.,асп.
"Перестройка" политической юстиции в России на
рубеже XIX - XX веков /К. П. Краковский, И. Ю.
Мозговой.
//Правоведение. -1996. - № 2. - С. 116 - 123
В статье исследуется вопрос о судебных преобразованиях
в России в конце XIX - начале XX в.
Библиогр. в подстрочных ссылках.
ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ - РЕФОРМЫ - РОССИЯ[ДО 1917]
- ЮСТИЦИЯ - ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ -
ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ - ИСТОРИЯ ПРАВА - СУДЕБНЫЕ
РЕФОРМЫ - СУДОПРОИЗВОДСТВО
Материал(ы):
«Перестройка» политической юстиции в России на рубеже XIX - XX веков [Журнал "Правоведение"/1996/№ 2]
Краковский К.П., Мозговой И.Ю.
Вопрос о судебных преобразованиях в России в конце XIX - начале XX в. занимал умы не только российских законодателей того времени, но и более поздних исследователей, для которых «дела давно минувших дней» стали предметом научного интереса.
Судопроизводство по делам о государственных преступлениях, как и весь уголовный процесс, введенный в результате судебной реформы 1864 г., не осталось неизменными до 1917 г., когда Устав уголовного судопроизводства канул в Лету, благодаря известным действиям сначала Временного буржуазного, а потом Советского правительства. На протяжении нескольких десятилетий Судебные Уставы активно перекраивались в части норм, регламентирующих «политическую юстицию». Суть этих новелл, полагаем, можно свести к одному знаменателю: шел поиск наиболее эффективного и хорошо управляемого из центра судебного механизма борьбы с политической оппозицией. Понятно, что все эти юридические метаморфозы не остались без внимания исследователей. Однако оно распределяется неравномерно: если «перестройке» «политической юстиции» в 70 - 80-х годах XIX в. посвящен ряд серьезных работ, принадлежащих перу как современников этих событий (А.Ф.Кони, Г.А.Джаншиев), так и исследователей последующих поколений (П.А.Зайончковский, В.В.Виленский, Н.А.Троицкий и др.), то период, относящийся к началу ХХ в., остался в тени. В отдельных исследованиях1 содержатся сведения об изменениях в судопроизводстве по государственным преступлениям в начале ХХ в., однако ни своей полнотой, ни широтой освещаемых вопросов они не могут претендовать на сколько-нибудь полное раскрытие картины.
Работы отечественных авторов по историографии развития российского карательного законодательства отличаются если не схематизмом, то некоторой односторонностью и однообразием в аргументации принятия того или иного закона. Так, например, если принимаемый закон смягчал меру наказания или механизм преследования за политические преступления, то, значит, принятие его было вырвано исключительно революционным движением в неравной борьбе с самодержавием; если же, наоборот, следовало ужесточение карательного режима, то единственной причиной этого выдвигается поражение революционных сил и наступление реакции. Но если поближе познакомиться с законодательной «кухней» России тех времен, то мы увидим, что палитра аргументов при обсуждении того или иного законопроекта была куда богаче. Безусловно, высшие государственные сановники не могли не быть ярыми монархистами (а многие из них еще и реакционерами крайнего толка), и поэтому «бунтовщический» фактор всегда имел большое влияние на законотворчество. Но политическая приверженность российских законодателей не должна закрывать от нас другие грани законотворческого процесса. Государственный Совет состоял из людей не только образованных, но и умных, подтверждением чему служат материалы обсуждения законопроектов. Учитывался целый спектр факторов - от финансовых вопросов до заботы о престиже императора, от механизма судопроизводства до кадрового обеспечения. Цель нашей статьи - проследить формирование одного из ключевых законов о процедуре преследования за государственные преступления - Закона от 7 июня 1904 г. - как логического итога поиска самодержавием адекватного механизма судебной борьбы с политической оппозицией во второй половине XIX - начале ХХ в.
Реформируя систему судоустройства и судопроизводства в 1864 г., самодержавие было озабочено созданием послушного суда, который бы гарантировал жесткую и неотвратимую репрессию в отношении политических противников-революционеров. Идеалом для царизма был суд, который бы, по выражению одного из министров юстиции К.И.Палена, «решал по приказанию начальства».2 В результате такого оригинального понимания принципа независимости суда вся вторая половина XIX в. ознаменовалась поиском наиболее «удобного» судебного механизма расправы с политическими противниками. Правительству с самого начала было ясно, каким не должен быть суд над революционерами - в нем не должно быть «народного элемента», и поэтому у суда присяжных с самого начала, еще по Судебным Уставам 1864 г., изъяли из подсудности данную категорию дел. А вот каким должен быть суд, могла подсказать только практика. Результаты же практического применения Судебных Уставов на политических процессах были порой обескураживающими. Можно, например, вспомнить, как Александр II отреагировал на приговор суда по делу нечаевцев. «Просто срам, как решено дело!» - выговаривал он управляющему министерством юстиции О.В.Эссену. А от самого министра юстиции графа К.И.Палена царь потребовал представить «свои соображения о том, какие следует принять меры для предупреждения подобных, ни с чем не сообразных приговоров...» Не случайно, вспоминая скандальные результаты процессов над народниками, министр юстиции Н.В.Муравьев (1894 -1904 гг.) впоследствии говорил: «...Уроки судебной истории предостерегают от увлечений в понимании того, каким быть русскому суду и в чем должны заключаться его улучшения».3 И поэтому преобразования в данной сфере, известные под названием «судебная контрреформа», следовали одно за другим. Изменения 1871, 1872, 1878 гг. указывают на поиски царским правительством оптимального варианта судебной инстанции для разрешения политических дел. «За 14 лет, - писал в 1878 г. известный юрист И.Я.Фойницкий, - порядок преследования и разбирательства государственных преступлений изменился четвертый раз, и нельзя сказать, чтобы правительство осталось довольно реформами, происходящими в этой области. Одна из причин быстрых изменений, составляющих, конечно, явление ненормальное и подрывающее уважение к закону, заключается едва ли не в том, что высшее правительство, по-видимому, возлагает на суд по преступлениям этого рода ожидания, не соответствующие ни призванию, ни существу судебной деятельности».4
Первым в ряду «судебной контрреформы» стоит Закон 19 мая 1871 г., который возложил (по предложению шефа жандармов графа Шувалова) производство дознаний на жандармов и создал альтернативную возможность разрешения политических дел в судебном или административном порядке.5 Так было положено начало отстранению суда от разбирательств по политическим делам и передаче их в руки административно-полицейской власти. Согласно этому закону местная полиция могла расправиться фактически с любыми проявлениями недовольства путем ссылки и отдачи виновного под гласный полицейский надзор. Данный порядок при своем создании являлся исключением из общего правила рассмотрения политических дел судами. Такое положение вещей просуществовало примерно до середины 80-х годов XIX в., когда царизм, несмотря на все преобразования, все более не доверял даже «контрреформированному» суду и все большее предпочтение стал отдавать административной расправе. К началу 90-х годов основной политический противник самодержавия - народничество - потерпел поражение. На политической сцене России наступило относительное затишье, и в этот период, вплоть до первой русской революции, административный порядок разрешения политических дел стал общим правилом. Слабость административной репрессии компенсировалась негласностью мер. Административный порядок рассмотрения политических дел был для самодержавия весьма привлекателен, поскольку политическая физиономия России выглядела при этом вполне благообразно.
Порядок производства дел о государственных преступлениях, подвергавшийся до издания Закона 7 июня 1904 г. лишь частичным изменениям и дополнениям в части, касающейся собственно судебного преследования политических преступников (законы 1872 и 1878 гг.), за десятилетие 1894 - 1903 гг. почти не применялся. Обладая широкими полномочиями в отношении лиц, угрожающих государственному порядку и общественной безопасности, органы администрации предпочитали нередко - особенно по делам сравнительно маловажным или же трудно поддающимся исследованию - направлять дела о государственных преступлениях для разрешения внесудебным порядком, не обращаясь к относительно сложному порядку дознания с последующей передачей дела в суд. Такая практика привела к почти полному устранению суда от разрешения политических дел.
О том, каким образом действовали чины полиции при «исследовании дел о государственных преступлениях», можно судить по одной из записок министра юстиции Н.В.Муравьева, направленных на имя императора. На фоне предельно изысканных и выдержанных официальных документов того времени эта записка выделяется своим крайне резким тоном, из чего можно заключить, что полиции удалось-таки вывести министра юстиции из равновесия. Внутренние агенты полиции практически регулярно провоцировали антиправительственные действия с целью выслужиться перед начальством. В результате подобной интерпретации полицией своего служебного долга формальное дознание, соответствовавшее следствию и производившееся жандармами, должно было «одновременно заниматься разоблачением не только преступных деятелей, но и тайн правительственной агентуры... Внутренние агенты полиции, не ограничиваясь личиной сочувствия, оказывают этим деятелям существенное содействие в осуществлении их замыслов. Кроме того, подобные агенты не только стараются войти в преступные планы, уже задуманные и сформировавшиеся, но и дают мысль о новых, вовлекая к участию в них возможно большее число лиц».6 В результате дознание крайне загромождается, запутывается, а главными действующими лицами оказываются зачастую сами агенты, и поэтому дознанию приходиться изворачиваться, чтобы, не возбуждая подозрений, освободить их от ответственности. Разумеется, о передаче подобных «дел» в руки судебной власти не могло быть и речи, это было бы равносильно тому, чтобы регулярно публично выливать на себя ушат грязи. «Вся очерченная система, если только она может быть названа этим именем, делает полновластными фактическими распорядителями политического преследования и исследования в сущности одного агента - Департамента полиции, а над ним лишь чиновника не выше делопроизводителя этого Департамента или офицера в звании Начальника охранного отделения».7
После принятия Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия 1881 г., метко прозванного в народе «Великой Хартией полицейских вольностей», руки политической полиции и вовсе оказались развязанными. Полномочия по борьбе с государственными преступлениями, данные полиции Положением 1881 г., настолько пришлись ей по душе, что сам директор Департамента полиции А.А.Лопухин вынужден был издать секретную записку, в которой призывал к обузданию служебного рвения своих подчиненных.8 А.А.Лопухин обратил особое внимание на заслуживающее сожаления стремление чинов полиции уклониться от формальных процедур жандармского дознания с целью освободиться от стесняющего «инициативу» прокурорского надзора.
Положение дел в области преследования за политические преступления всегда находилось под жестким контролем правительства. Соображения и замечания высших государственных сановников получали свое отражение в многочисленных докладах, записках, анализах и т. п. Создавались правительственные комиссии для рассмотрения тех или иных вопросов, и материалы деятельности этих комиссий наряду с вышеназванными документами становились предметом детального обсуждения в Государственном Совете для выработки единого мнения и последующего представления царю. По мнению Е.М.Ярошевской, «в Государственном Совете... обсуждались как бы детали карательной политики самодержавия».9 Однако, на наш взгляд, это не совсем верно.
Среди попыток устранить недостатки законов 19 мая 1871 г. и 7 июня 1872 г. следует отметить комиссии 1878 и 1881 гг., образованные под председательством товарища министра юстиции (впоследствии председателя Департамента законов Государственного Совета) статс-секретаря О.В. Фриша.
Комиссия 1878 г. прежде всего обратила внимание на медленность производства дознаний по государственным преступлениям. Для устранения этого недостатка предполагалось ускорить переход от дознания к предварительному следствию, т.е. ликвидировать весьма сложную и продолжительную процедуру направления дела в министерство юстиции для согласования с шефом жандармов. Подготовленный комиссией законопроект по этому вопросу не прошел, так как не удалось преодолеть сопротивление министерства юстиции.
Результаты комиссии 1881 г. (в работе которой принимал участие будущий министр юстиции Н.В.Муравьев) были более заметны. Комиссия предполагала придать документам дознания значение актов предварительного следствия, делая этим уступку жандармам. Выдвигалась мысль о предоставлении прокурору судебной палаты права обращать дознание к предварительному следствию, а непосредственное направление дела - к суду, т.е. составление обвинительного акта, предполагалось поставить в зависимость от распоряжения министра юстиции. Комиссия ставила также вопрос о необходимости устранить царя от разрешения политических дел. Согласно закону 19 мая 1871 г., разрешение дел о государственных преступлениях в административном порядке производилось с Высочайшего повеления. Кроме того, что резко возрастающее число дознаний начинало все более обременять императора, его прямое участие в полицейских операциях мало способствовало повышению авторитета короны. А ее престиж во всех монархиях и во все времена был предметом особой заботы. Государь император представляется «в народном сознании не столько носителем высшей карательной власти, сколько Верховным источником благ и милостей».10 Необходимо было, устранив непосредственное участие Высочайшей власти в разрешении данных дел, избавить императора от любых в связи с этим нареканий. Данная проблема вновь возникла в 1904 г., когда министр В.К.Плеве предложил полномочия императора по этому вопросу передать в руки ответственной власти на местах. Государственный Совет согласился, признав, что руководящим началом изменений в производстве по делам о государственных преступлениях «должна служить возможно полная и широкая децентрализация указанных производств».11
Анализируя причины и суть метаморфоз в области «политической юстиции», нельзя не упомянуть и о знаменитой «Муравьевской комиссии» (1894 - 1899 гг.). Как справедливо отмечает Ю.П.Господарик, без глубокого изучения материалов этой комиссии нельзя составить полное всестороннее представление о положении дел в области правосудия в целом и в сфере «политической юстиции» в частности.12 Несмотря на стремление Н.В.Муравьева развеять тревогу за целостность Судебных Уставов 1864 г., именно полный их пересмотр являлся главной целью комиссии. В связи с этим напомним высказывание Александра III о Н.В.Муравьеве при назначении его на пост председателя комиссии: «Это юрист, который понимает все, что есть неуместного и подлежащего отмене в судебных порядках».
Из ряда записок министра юстиции Н.В.Муравьева видно, что планируемые изменения Судебных Уставов были направлены отнюдь не на демократизацию и гуманизацию судопроизводства.13 Квинтэссенцией взглядов Муравьева на российский суд является его мысль о государственном (точнее - правительственном) характере деятельности суда. «В суде, творимом по Указу Императорского Величества, все носит государственный характер, а потому и все судебное ведомство глубоко проникается безличным правительственным началом... Публичный принцип требует... чтобы все без изъятия должностные лица судебного ведомства назначались от правительства и находились под бдительным и строгим его воздействием...»14
В чисто техническом отношении работа комиссии отличалась тщательностью, так как в ее состав входили крупнейшие специалисты в области права. В итоге пересмотра судебных законоположений они не оставили без внимательного обсуждения ни одного сколько-нибудь значительного законодательного вопроса. Деятельность комиссии должна стать предметом отдельного изучения; что же касается интересующего нас вопроса о недостатках процессуальных правил по государственным преступлениям, то «Муравьевская комиссия», учитывая выводы комиссий 1878 и 1881 гг., выработала изменения, которые нашли свое выражение в соответствующих статьях проекта новой редакции Устава уголовного судопроизводства. Проект поступил в Государственный Совет 31 декабря 1901 г., однако принят не был и канул в Лету, как и другие предложения «Муравьевской комиссии».
С каждым годом нового столетия политическая ситуация в стране обострялась, нарастала волна противоправительственных выступлений, и, как следствие, резко возросло число политических дел. На этом фоне преимущества административно-полицейского порядка их разрешения, позволявшие обходить основные принципы судопроизводства, заметно побледнели перед все более выявлявшимися его недостатками. Главным из них оставалась, конечно, слабость репрессии, но с этим вполне мирились, когда народничество было уже разгромлено, а новая, пролетарская, волна еще не набрала силу. «Между тем, - отмечалось в Государственном Совете, - недостатки процессуального законодательства по государственным преступлениям сказываются теперь еще резче ввиду значительного усиления за последние годы социально-революционной пропаганды, вызывающей, в свою очередь, чрезвычайное повышение числа возникающих ежегодно дел о государственных преступлениях. За десятилетие (с 1894 по 1904 г.) их число увеличилось более чем в 12 раз. Все эти дела, за ничтожными изъятиями, были разрешены в административном порядке. За 1894 - 1901 годы ни одно из дознаний, проведенных по делам о государственных преступлениях, не получило дальнейшего направления в судебном порядке по правилам, определенным в Уставе уголовного судопроизводства. Лишь в 1902 году на рассмотрение судебных палат с участием сословных представителей передано 3, а в 1903 г. - 12 дел. Что же касается дел, переданных на... разрешение военного суда, то число их также невелико и... составляет в среднем 3 - 5 дел в год. Число же дознаний, разрешенных по Высочайшему повелению, с 1894 по 1903 год увеличилось в 27 раз».15 Принимая во внимание все вышеназванные обстоятельства, правительство сочло, что перевод преследования за политические преступления из административной сферы в судебную является неотложным. По мере роста как числа, так и важности дознаний по государственным преступлениям, самодержавие все более ощущало потребность их разрешения в органе, который мог бы применить самую суровую репрессию, с одной стороны, и обладал бы значимостью и авторитетом в глазах обывателей - с другой. Таким органом и являлся суд. И хотя царизм относился к суду ( даже «контрреформированному»), мягко говоря, с настороженностью, поворот к судебной власти в данной области был неизбежен, так как власть административно-полицейская исчерпала свои возможности.
Что мешало широкому и эффективному использованию суда в качестве главного карательного средства против революционеров в начале ХХ в.? Н.В.Муравьев в своем отчете царю за 1903 г. назвал два главных обстоятельства: «крайнее несовершенство материального уголовного законодательства» и «неустраненные доныне пробелы судопроизводственных правил по делам о государственных преступлениях».16 Первое «неудобство» выражалось в том, что действовавшее Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (с некоторыми модификациями середины и конца XIX в.), написанное во времена городничих, фамусовых и молчалиных, созданное в результате соединения наскоро переработанных актов времен правления Алексея Михайловича, Петра I, Екатерины II, а также норм некоторых кодексов европейских стран, было не приспособлено к новым условиям. Совершенно новые формы политической борьбы пролетарского периода революционного движения не укладывались в прокрустово ложе негибких норм Уложения. В первой половине XIX в., когда рождалось Уложение, российское общество не было знакомо с политическими демонстрациями, агитацией в печати, а политические «партии» никак не походили на организации карбонариев и тайные общества, преследуемые старым уголовным законом.
Недостаток «судопроизводственных правил» заключался в противоречии Судебных Уставов, требовавших проведения предварительного следствия, закону 19 мая 1871 г., создавшему удовлетворяющую правительство удобную и быструю процедуру жандармского дознания, которое, однако, не могло служить основой для судебного приговора.
С введением в действие 28 марта 1903 г. глав о государственных преступлениях нового Уголовного уложения отпала первая препона для совершенствования «политической юстиции».
По вопросам устранения процессуальных недостатков 28 января 1904 г. министр юстиции Н.В.Муравьев направил в Государственный Совет доклад «О некоторых изменениях в порядке производства по делам о преступных деяниях государственных и о применении к оным постановлений нового Уголовного уложения». Этот доклад, по сути, представлял собой еще один законопроект, менее масштабный, нежели проект Устава уголовного судопроизводства, однако не менее значимый, поскольку воплощал его главную идею - «устранение условий, препятствующих разрешению сих дел судебными установлениями в судебном порядке». Впрочем, министр юстиции в этом законопроекте считал возможным оставить административный порядок, но лишь как исключение. «Нередко встречаются дела, - отмечал он, - по которым на основании выясненных дознанием данных обвиняемые не могут быть изобличены в учинении определенного преступного деяния государственного, а дознанием установлено лишь вредное вообще для государственного порядка или общественного спокойствия направление деятельности обвиняемых, или политическая их неблагонадежность... Поэтому представлялось бы целесообразным предоставить в означенных случаях министру юстиции, - коль скоро он признает бесполезным продолжать судебное расследование дела, - передавать оконченное дознание министру внутренних дел для направления в порядке, указанном в ст. 34 - 36 Положения 1881 г.».17
Обсуждая предложение Н.В.Муравьева, министр внутренних дел В.К.Плеве попытался перетянуть одеяло на себя. Также считая, что судебный порядок не может быть единственным и без административного воздействия в данной сфере не обойтись, он полагал, что оно необходимо в тех случаях, когда преступная деятельность в своем развитии не дошла до пределов, допускающих возможность принятия карательных мер. Но полномочия МВД по этому вопросу он предложил не оговаривать особо. Фактически В.К.Плеве тоже предложил оставить существующий административный порядок с той лишь разницей, чтобы самому быть единовластным распорядителем дел о политических преступлениях.
Выслушав эти соображения, Государственный Совет деликатно напомнил уважаемым министрам, что цель рассматриваемых изменений заключается как раз в обратном. Однако проигнорировать мнение столь значительных фигур было невозможно. Административная власть ясно давала понять, что, соглашаясь в принципе с необходимостью перевода преследования за государственные преступления в судебную сферу, она все-таки желала бы сохранить за собой достаточно мощные рычаги в этой области. И поэтому в данном вопросе Государственный Совет пошел на компромисс. Материалы жандармского дознания были уравнены с актами предварительного следствия, т. е. жандармы теперь полностью были наделены полномочиями судебно-следственной власти. Жандармские дознания предлагалось допускать теперь к судебному рассмотрению без проверки его следствием, что, кроме всего прочего, способствовало и ускорению производства. Но ведь, если вспомнить записку министра юстиции о «неправильных действиях МВД» по раскрытию политических преступлений, то можно было предположить, что все «старания» жандармов, дойдя до судебной палаты, пойдут насмарку. Следовательно, был необходим новый механизм прекращения дознаний - надежный гарант против оправдательных приговоров суда.
И такой механизм был создан. Он отражал и стремление к децентрализации указанных производств. Оконченное дознание предполагалось прекращать властью прокурора окружного суда, но лишь при наличии оснований, погашающих уголовную ответственность по закону, - невменяемость, несовершеннолетие подозреваемого и т. п. В остальных же случаях эта обязанность должна была быть возложена на так называемое Особое совещание, которое создавалось на местах под председательством губернатора в составе прокурора окружного суда и начальника губернского жандармского управления. Под «остальными случаями» понимались ситуации, когда собранных дознанием данных оказывалось недостаточно для привлечения лица к уголовной ответственности. Если вспомнить ранее приведенные документы, то можно предположить, что такие ситуации были весьма нередки. Означенное совещание должно было либо прекращать дознание, либо признавать его не подлежащим прекращению. В этом случае дело полагалось передавать прокурору окружного суда, от которого уже зависело, направить дознание с обвинительным актом в суд или же возбудить предварительное следствие. Жандармы возбуждали дознание, они же вели его вплоть до суда, они же (в лице начальника губернского жандармского управления) и препятствовали его прекращению в случае недостатка улик, т. е. за административной властью оставались достаточно сильные полномочия в сфере преследования за политические преступления. Но разрешать дознания по делам «о преступных деяниях государственных» предполагалось судом, - пусть и пережившим контрреформу, но все-таки судом.
Выход судебной власти на авансцену в данной сфере вновь повлек заботу самодержавия «о благе и процветании суда». Правда, эта забота затрагивала в основном лишь общие принципы судопроизводства - гласность, участие защиты, независимость суда и т. д. Здесь можно отметить, что в том же 1904 г. одной из важнейших задач судебного усовершенствования Н.В. Муравьев назвал «укрепление государственного значения и правительственного характера суда и судебного ведомства, разумное их единение... с другими правительственными ведомствами».18 Далее министр юстиции указал, что суд не имеет основания колебаться в пользовании своим правом ограничения судебной гласности, ибо, как отмечалось в докладе, «в настоящее время полное применение этого принципа могло бы оказаться опасным и вредным...» Относительно участия защиты по данной категории дел предлагалось следующее: «...исключительное значение упомянутых дел обусловливает собою необходимость допускать к судебной защите только таких лиц, которые в состоянии вполне зрело и обдуманно отнестись к лежащей на них задаче».19
Доклад министра юстиции был заслушан в Государственном Совете в мае 1904 г. и одобрен. 7 июня 1904 г. законопроект был подписан Николаем II и получил силу законодательного акта. Говоря сегодняшним языком, это был закон о внесении изменений и дополнений в Устав уголовного судопроизводства. Главным в Законе было не введение чего-то нового, а отмена положений Закона 19 мая 1871 г., предусматривавших возможность разрешения дел о государственных преступлениях внесудебным, административным порядком. Что же касается вопросов производства дознания, предварительного следствия, порядка рассмотрения дел в суде, то здесь никаких принципиальных изменений не произошло. По мнению Н.Н.Полянского, «самым существенным изменением, по сравнению с редакцией 1864 года, было правило ст. 1047 Уст. Угол. Суд. ...согласно которому к судебному производству могло быть приступлено и без предварительного следствия, если прокурор палаты по доказательствам, установленным дознанием, признавал возможным предложить палате обвинительный акт».20 Трудно не согласиться с тем, что придание материалам дознания силы и значения актов предварительного следствия, да еще по столь важным делам, есть явная уступка Министерству внутренних дел, правда, здесь необходима оговорка, что разрешал этот вопрос все-таки прокурор палаты, а не сами жандармы.
По поводу рассмотрения дел в суде новым законом вносились «дальнейшие тяжелые ограничения в отступление от основных начал уголовного процесса. Гласность теперь может быть окончательно изгнана из судебных заседаний по делам о государственных преступлениях».21 Делая скидку на известный газетный максимализм, тем не менее приходится признать, что закрытие дверей судебных заседаний зависело теперь практически лишь от воли суда либо министра юстиции. «Еще более может отразиться на интересах подсудимого допущение к защите по делам о так называемых государственных преступлениях одних только присяжных поверенных».22 Наибольшего внимания заслуживают изменения, внесенные в порядок направления оконченных дознаний. Выделим два основных изменения. Первое - если по закону 19 мая 1871 г. оконченные дознания направлялись министру юстиции для разрешения вопроса об их дальнейшей судьбе, то теперь это право было предоставлено прокурору окружного суда, наблюдавшему за производством данного дознания. Второе - вопрос о прекращении дела производством по основаниям, указанным в ст. 103526 Уст. Угол. Суд., вносился на рассмотрение в так называемое Губернское совещание.
Этот орган явился для уголовного процесса совершенно новым. Его не существовало по Судебным Уставам 1864 г., его не проектировала ни одна из комиссий, занимавшихся анализом положения дел в данной сфере, никаких упоминаний о чем-либо подобном не содержалось в докладе Н.В.Муравьева. Идея Губернского совещания родилась в Государственном Совете в ходе обсуждения этого доклада и явилась, по сути, компромиссом между министром юстиции, желавшим в определенной мере сохранить полномочия административной власти в этой области, и Государственным Советом, помнившим о главной цели обсуждаемых изменений. Без сомнения, создание Губернского совещания явилось уступкой давлению со стороны министров юстиции и внутренних дел, так как возможность администрации препятствовать прекращению дознаний не была полностью устранена. Подобная оценка исходит из анализа состава Губернского совещания: губернатор (председательствующий), начальник губернского жандармского управления и прокурор окружного суда. Те из ученых, кто затрагивал историю принятия Закона 7 июня 1904 г., делали главный акцент именно на этом аспекте при оценке роли Губернского совещания.23 Однако известный в ту пору юридический журнал «Вестник права», подробно анализируя положения статей данного Закона, пришел к выводу, что влияние Губернского совещания на направление политических дознаний может быть сведено до минимума, что это не бастион администрации на пути судебной власти, а скорее формальная уступка давлению министра юстиции, мало что меняющая по сути. Но, памятуя о том, что прекращению уголовного преследования по государственным преступлениям с самого введения судебной реформы придавалось особое значение (по Судебным Уставам 1864 г. этот вопрос разрешался в Правительствующем Сенате при обязательном участии главного начальника Третьего отделения Собственной Его Величества Канцелярии и министра внутренних дел), «Вестник права» делает другой вывод: «Закон едва ли будет понят и будет применяться в этом смысле... Несомненно, сенатская практика и министерские циркуляры в скором времени разъяснят недомолвки закона и положат предел всяким превратным толкованиям».24
Но несмотря на подобного рода административно-полицейские «воспособления» судебной процедуре, главным итогом Закона 7 июня 1904 г. явилось то, что суд вновь был востребован самодержавием для борьбы с политической оппозицией. Как же в конечном итоге выглядел порядок производства по делам о государственных преступлениях после принятия этого Закона?
Дознание возбуждали и вели офицеры Отдельного корпуса жандармов, а в случае их отсутствия первые безотлагательные следственные действия производились чинами общей полиции. Материалы оконченного дознания направлялись прокурору окружного суда, наблюдавшему за его производством, для разрешения вопроса о дальнейшей судьбе данного дознания. У прокурора теперь имелось четыре варианта решения: во-первых, он мог во всяком положении дела возбудить предварительное следствие (ст. 103525 Уст. Угол. Суд.); во-вторых, если прокурор находил возможным, то на основании только лишь собранных дознанием доказательств он мог составить обвинительный акт и направить дело в Судебную палату для рассмотрения по существу (ст. 1047 Уст. Угол. Суд.); в-третьих, если прокурор полагал, что дознание подлежит прекращению, то в случае смерти обвиняемого, за истечением давности и по Высочайшим указам и манифестам мог прекратить дознание своей властью (ст. 103525 Уст. Угол. Суд.); в-четвертых, в случае отсутствия состава преступления, за необнаружением виновного или ввиду «совершенной недостаточности» собранных улик дознание, подлежащее, по мнению прокурора, прекращению, вносилось в Губернское совещание (ст. 103526 Уст. Угол. Суд.). Губернское совещание могло либо прекратить дознание, либо признать его не подлежащим прекращению, и в этом случае оно возвращалось прокурору для дальнейшей с ним работы (ст. 103527 Уст. Угол. Суд.).
Судом первой инстанции для данной категории дел была Судебная палата в усиленном составе, т. е. с участием сословных представителей, которая рассматривала эти дела по существу. Кассационной инстанцией являлся Уголовный Кассационный Департамент Правительствующего Сената. В исключительных случаях, как ранее по Судебным Уставам 1864 г., по Высочайшему указу дело о государственном преступлении могло рассматриваться Верховным Уголовным Судом, чьи приговоры были окончательны и обжалованию не подлежали. Допускались лишь просьбы осужденных о помиловании, которые рассматривались царем.
Оценивая новую (после Закона 7 июня 1904 г.) роль суда, либеральная газета «Право» писала в 1907 г.: «В атмосфере современной политической жизни и при теперешнем судоустройстве и судопроизводстве по делам политическим суд должен был превратиться и действительно превратился в расправу победителя над побежденным политическим врагом по рецепту vae victis» (стлб. 652).
В описанном виде, не считая некоторых изменений, произведенных в годы первой русской революции, производство по делам о государственных преступлениях сохранялось вплоть до Февральской революции.
* Кандидат юридических наук, доцент Ростовского государственного университета.
** Аспирант Ростовского государственного университета.
1 Слухоцкий Л. Очерк деятельности министерства юстиции по борьбе с политическими преступлениями. М.; Л., 1926. Т. 3; Чельцов-Бебутов М.А. Курс советского уголовно-процессуального права. Т. 1. М., 1957; Медведь Н.Т. Материалы политических процессов в дореволюционной России как источник по истории КПСС. М., 1973; Господарик Ю.П. Судебные репрессии царского самодержавия против революционного движения в России в 1895 - 1905 гг.: Автореф. канд. дис. М., 1987; Ярмыш А.Н. Судебные органы царской России в период империализма. Киев, 1990.
2 Дневник Д.А. Милютина. М., 1950. Т. 3. С. 42.
3 Записка министра юстиции об итогах работы Комиссии по пересмотру судебного законодательства, представленная в Государственный Совет // РГИА. Ф. 1405. Оп. 539. Д. 327.
4 Цит. по: Слухоцкий Л.А. Очерк деятельности... С. 264 - 265.
5 ПСЗ. Собр. второе. Т. XLVI. Отд. I. № 49615.
6 Всеподданнейшая записка министра юстиции о порядке расследования дел по политическим преступлениям и неправильных действиях МВД по их раскрытию // РГИА. Ф. 1405. Оп. 539. Д. 240.
7 Там же.
8 РГИА. Печатные записки. № 680. 1904. 28 дек.
9 Ярошевская Е.М. Государственный Совет и политическая реакция 80-х - начала 90-х годов XIX века: Автореф. канд. дис. М., 1984. С. 17.
10 Выписка из журналов Соединенных Департаментов Гражданских и Духовных Дел и Законов 12, 26 и 28 апреля за № 256 и Общего Собрания Государственного Совета 31 мая 1904 года о некоторых изменениях в порядке производства по делам о преступных деяниях государственных и о применении к оным постановлений нового Уголовного уложения // РГИА. Ф. 1405. Оп. 539. Д. 349.
11 Там же.
12 Господарик Ю.П. Судебные репрессии царского самодержавия против революционного движения в России в 1895 - 1905 годах: Автореф. канд. дис. М., 1987.
13 Записка министра юстиции об итогах работы Комиссии по пересмотру судебного законодательства, представленная в Государственный Совет // РГИА. Ф. 1405. Оп. 539. Д. 327.
14 Объявление министра юстиции о Высочайшем повелении о закрытии Комиссии по пересмотру судебного законодательства и записка об итогах работы Комиссии - «Главные основания оконченного пересмотра судебных законоположений» // РГИА. Ф. 1405. Оп. 539. Д. 30.
15 РГИА. Печатные записки. № 680. Док. № 4.
16 Всеподданнейший отчет министра юстиции за 1903 год. СПб., 1904. С. 5.
17 О некоторых изменениях в порядке производства по делам о преступных деяниях государственных и о применении к оным постановлений нового Уголовного уложения //РГИА. Печатные записки. № 680. Док. № 4.
18 Всеподданнейший доклад министра юстиции статс-секретаря Муравьева о деятельности Министерства Юстиции за истекшее 10-летие (1894 - 1904 гг.) // РГИА. Ф. 1405. Оп. 539. Д. 347.
19 Там же.
20 Полянский Н.Н. Царские военные суды в борьбе с революцией 1905 - 1907 гг. М., 1958. С. 10.
21 Право 1904. 11 июля. № 28.
22 Там же.
23 Полянский Н.Н. Царские военные суды... С. 10; Право. 1904. 11 июля. № 28.
24 Вестник права. 1904. Сент. С. 114, 118.
