К вопросу о преступном и наказуемом в эпоху Судебников XV - XVII вв. /
Э. В. Георгиевский.
Георгиевский, Э. В.
2004
Аннотация: Опубликовано : Сибирский Юридический Вестник. - 2004. - № 3.
Материал(ы):
К вопросу о преступном и наказуемом в эпоху Судебников XV - XVII вв.
Георгиевский, Э. В.
К ВОПРОСУ И ПРЕСТУПНОМ И НАКАЗУЕМОМ В ЭПОХУ СУДЕБНИКОВ XV–XVII ВВ.
Преступление и наказание – два основных института Общей части уголовного права, конкретно-историческим анализом которых занималось и занимается не одно поколение русских и советских исследователей. И в любом конкретно-историческом исследовании, любой исследуемой эпохи существуют определенные «белые пятна» – неясности, касающиеся различных сторон исследуемых категорий. Что касается преступления и наказания, то к подобного рода «белым пятнам» в период XIV–XVI вв. можно отнести, в частности, системообразующее понятие преступного (термин), полный диапазон видов преступных деяний, способы осуществления некоторых видов наказаний (например, наказание кнутом на козле) и др. Чем вызывалась необходимость за период немногим более чем сто лет княжескому законодателю выпускать в свет четыре Судебника, одновременно столь похожих и непохожих друг на друга. Очевидно, что эти и ряд других, не менее важных вопросов еще ждут своего разрешения в рамках различных исследований (исторического, юридического, лингвистического характера).
Когда процесс собирания русских земель был близок к своему завершению, а в пределах Московского государства стало действовать несколько систем права (обычное право, воля князя и феодального сеньора, а также теряющая свое значение Русская Правда), на повестку дня очень остро вышел вопрос о кодификации[1]. К этому времени был накоплен достаточный материал для кодификации, основное место среди которого занимали грамоты наместничьего управления и указы, регулирующие, главным образом, вопросы суда и управления. С. В. Юшков сделал предположение о том, что к концу XV в. в Московском государстве уже существовал особый сборник, который содержал если не нормы права в целом, то хотя бы исчисление пошлин и сборов в пользу судебных органов, и который не дошел до нашего времени[2]. Не было в указанный период и прямой рецепции Псковского законодательства (ПСГ) в законодательные работы Московского государства, в силу большой разницы в социально-экономическом плане.
Каким же образом в исследуемый период именовалось преступление. Именно в Судебнике 1497 г. впервые получает свое «официальное» закрепление термин «лихое дело». В статье 8 «О татбе» данный термин выполняет обобщающую роль, завершая перечисление конкретных видов преступлений. «А доведуть на кого татбу, или разбой, или душегубство, или ябедничество, или иное какое л и х о е д е л о (разрядка наша – Э. Г.), и будет ведомый лихой, и боярину того велети казнити смертною казнью»[3]. Определение «лихой» в Судебнике 1497 г. употребляется в трех значениях. По отношению к преступному деянию – лихому делу, преступнику – ведомому лихому человеку и по отношению к имуществу ведомого лихого человека – «лихому статку». Статья 39 «О татех указ» по своему содержанию фактически повторяет статью 8, и также упоминает о лихом деле[4].
В этой связи хотелось бы отметить не очень удачный перевод статей Судебника 1497 г., осуществленный С. И. Штамм. В статьях 8 и 10 Судебника автор применяет термины «вор и воровство» для обозначения кражи и лиц ее совершающих[5]
Судебник 1550 г. применяет термин «лихое дело» для обозначения преступного уже более широко. Определения «лихой, лихое» применительно как к деянию, так и к деятелю, встречаются в статьях 52, 56, 59, 60, 61, 71. Однако в статьях 24 и 47 по-прежнему, для обозначения преступного, употребляется термин «обида».[6]
Осуществляется попытка применить в кодифицированных актах и другие системообразующие понятия преступного. Так, в главе 57 Стоглава (сборника постановлений церковно-земского собора, состоявшегося в 1551 г.) для обозначения преступного, совершенного в отношении епископа или причетника, или иных церковных людей, применяет термин «досада». Под досадой понималась обида, причиненная указанной категории лиц, и состоящая, по всей видимости, в появлении в церкви в пьяном виде, громком смехе, разговорах в церкви, введении в нее животных и других подобного рода делах, за которые «муками казнити», т.е., очевидно, применялись телесные наказания[7].
Продолжают применять термин «лихое дело» также Судебник 1589 г. и, так называемый, Сводный Судебник (около 1606 – 1607 гг.)[8], а также еще ряд иных, современных им, законодательных актов, таких как, например, Губная Белозерская грамота 1539 г. и Медынский губной наказ 1555 г. Примечательно, но в статье 4 Судебника 1589 г. уже встречается термин «воровство», трансформированный в глагол «воровати», и употребляющийся в санкции статьи в качестве назидания и удержания от дальнейшего совершения преступных действий. «А по дьяке взятии поруку, что впредь не воровати, доколе и жив будет…»[9]. А термин «обида» все еще применяется (в ст.ст. 36, 37 и 150), правда, на наш взгляд, уже не столько для общего обозначения уголовных деяний, сколько для выражения причиненного вреда в очень узких сферах (подача исков иногородцами на наместников за неправомерные действия, земельные споры между крестьянами)[10].
Как совершенно справедливо отмечает В.А. Рогов, для периода Московской Руси очень трудно подобрать четкий термин для обозначения понятия преступного. Термин «лихое дело», по мнению ученого, обладает достаточной долей условности, так как характеризуют не только само преступление, но также степень его тяжести, а также преступника – профессионала[11]. С этим мнением следует, очевидно, согласиться, так как нами уже указывалась выше многоаспектность применения определения «лихой». Кроме того, например, в Крестоцеловальной записи губных старост середины XVI в. термин «лихое дело» преобразуется еще в более широкое понятие – «лихо», объединяющее в себе не только беззаконное (преступное), но и греховное. В преамбуле Записи устанавливается запрет творить лихо в отношении государя[12]. Термин «лихо» употребляется и в
ст. ст. 24, 109, 170 Судебника 1589 г[13]. Необходимо также отметить, что в указанный период большое распространение получает употребление терминов «разбойные дела», «татебные дела», «душегубные дела», как наиболее крупные видовые подразделения общеуголовных преступлений. И термин «лихое дело», как объединяющее определение, в большей степени, применяется именно по отношению к данной категории общеуголовных преступлений.
Что же касается конкретных видов преступных деяний, то Судебник 1497 г. (автором проекта которого являлся дьяк Владимир Гусев), прежде всего, закрепил ряд общеуголовных преступлений в статье 8, которая называлась «А татбе». К ним относились татьба, разбой, душегубство, ябедничество или иное какое лихое дело – список общеуголовных преступлений был открыт. В случае если перечисленные деяния совершал «ведомый лихой человек» его ожидала смертная казнь. Под ведомым лихим человеком в указанный период времени понимался любой человек, выступающий против господствующего класса[14].
Под антигосударственными преступлениями понимались и политические и должностные преступления. Статья 9 гласила: «А государскому убойце и коромолнику, церковному татю, и головному, и подымщику, и зажигалнику, ведомому лихому человеку живота не дати, казнити его смертной казнью»[15]. В данной статье выделяются наиболее тяжкие преступления, караемые безоговорочно смертной казнью, и относимые в разряд преступлений политических.
Государский убой – это убийство господина, а не феодального государя, хотя существует точка зрения, что речь идет о покушении на убийство великого князя (царя). В противоположность «перевету» Псковской судной грамоты, политическая деятельность против государства именуется крамолой, подчеркивается ее «внутренний» характер, направленность против власти. Под крамолой понимались заговоры и мятежи, бесчестье и брань в адрес государя. Церковным татем являлся вор, совершающий кражу из церкви, головным – вор, похищающий холопов. По поводу термина «головной» существует и другая точка зрения, заключающаяся в том, что термин «головной» является производным от термина «головник», т.е. убийца. А головную татьбу в целом необходимо понимать как убийство, совершенное при краже. По нашему мнению, первая точка зрения является предпочтительней[16]. Подымщик, зажигалник и ведомый лихой человек – эпитеты, коими наделялись политические преступники, чья деятельность выражалась в «подыме» народных масс на бунт, осуществлении руководства бунтом, поджогах. Несколько неясно, на наш взгляд, толкует в своей работе термин «подымщик» С.И. Штамм, отождествляя его с термином «подметчик». Подметчиком назывался человек, подбрасывающий чужое, или добытое криминальным путем имущество с целью обвинения невиновного в преступлении[17]. И вновь в девятой статье упоминается ведомый лихой человек, как совершенно отдельная категория преступников, безоговорочно подлежащая смертной казни. Именно о том, что «ведомые лихие люди» подлежат смертной казни «в общей и абсолютной форме, без ограничений и оговорок», говорит и Л.В. Черепнин[18].
Статьи с 10 по 14 – «О татех», «О поличном», «О татиных речех», по мнению Л.В. Черепнина являются достаточно самостоятельными и представляют собой фрагмент устава, посвященного татьбе[19]. При совершении кражи в первый раз, виновный карался торговой казнью (битьем кнутом), при совершении кражи во второй раз «рецидивист» карался смертной казнью[20]. Собственно Судебник 1497 г. выделяет квалифицированные виды кражи как по объективным, так и по субъективным признакам состава преступления. По объекту, например, выделяются церковная и головная татьба (статьи 9 и 10), по субъекту – кража, совершенная «ведомым татем» (статья 13). Статья 11 выделяет кражу по факту множественности (рецидиву). Посвящена преступлениям против собственности и личности статья 39 «О татех указ», которая по существу дублирует статью 8[21].
К преступлениям против собственности традиционно относятся также и преступные деяния, заключающиеся в уничтожении и повреждении чужого имущества. Непосредственно Судебник 1497 г. не упоминает ни об одном из них, кроме поджога. Это дало основание С.И. Штамм полагать, что те статьи о повреждении и уничтожении имущества (повреждении борти, уничтожение пчел, скота и др.), которые предусматривались Русской Правдой, продолжали действовать и во времена Судебника 1497 г. [22]
Должностная преступность в Судебнике 1497 г. упоминается в виде ряда преступлений против судебной власти, однако конкретные виды наказаний во всех этих случаях не устанавливаются. Статья 19 «О неправом суде» устанавливала ответственность в виде установления недействительности судебного решения по данному делу. Речь при этом шла о боярине, обвинившем кого-либо не по суду[23]. Статья 33 запрещает просить «посулов» и «самимь от поруки посулов не имати»[24]. И вновь никаких репрессивных мер в санкции статьи. Страна управлялась достаточно узкой группой лиц, в отношении которых государство ограничивалось превентивными запретами[25]. Данный объект выделялся «словно бы нехотя», нарождающийся бюрократический аппарат настоятельно требовал от государственной машины управления проявления лояльности к собственным служебным правонарушениям.
Необходимо несколько слов сказать и о системе наказаний, которые упоминаются непосредственно в самом Судебнике 1497 г., а также были характерны и для судебной практики указанного периода.
«По Судебнику, – пишет С.И. Штамм, – наказание имело своей целью не только покарать преступника и извлечь при этом имущественные выгоды, как было в первоначальный период развития феодальных отношений, но и устрашение масс»[26]. О том, что целью наказания все более становится устрашение по мере развития феодальных отношений, говорит и М. Д. Шаргородский[27]. В Судебнике 1497 г. существуют следующие виды наказаний: смертная казнь, торговая казнь (битье кнутом), продажа и возмещение убытков. Однако санкции Судебника «грешат» неопределенностью[28].
В Судебнике 1550 г. взяточничество уже рассматривается как уголовно наказуемое деяние. Так, статья 3 гласит: «А который боярин, или дворецкий, или казначей, или дьяк в суде посул возьмет и обвинит не по суду… а в пене то государь укажет»[29]. Статья 2 также посвящена должностному преступлению (преступному деянию против суда) – бесхитростно совершенному неправосудному обвинению специальными субъектами – боярином, дворецким, казначеем или дьяком. Практически вопросам должностной преступности, выражающейся в неправосудном составлении дел, списков, записей и др., посвящены также статьи 4–7[30]. В отличие от Судебника 1497 г. где санкции за должностные преступления не содержали карательных мер, в Судебнике 1550 г. устанавливаются конкретные меры наказания. Так, наказание за взяточничество перечисленных должностных лиц конкретную меру наказания устанавливал царь. За должностные подлоги, осуществленные дьяком, его предписывалось вкинуть в тюрьму[31]. В статьях с 8 по 13 фактически формируется новый состав должностного преступления – ложное обвинение в должностных преступлениях[32].
Преступления против личности и собственности в Судебнике 1550 г. в большинстве случаев объединены (татьба, разбой, грабеж и душегубство). Так, попытка разграничить разбой («бой») и грабеж осуществляется в статье 25[33]. О татьбе, в той или иной степени, речь идет в статьях 52 – 58. В статье 59, наряду с известными уже разбоем, душегубством и ябедничеством, появляется новый состав должностного преступления – подписка (подделка документов)[34]. О татьбе и душегубстве одновременно речь шла в статье 60.
Статья 61 содержала перечень наиболее тяжких преступлений, в которой наряду с известными уже убийством господина, крамолой, церковной и головной татьбой, поджогом упоминается и о подмете (данное преступление выделяется самостоятельно). В этой же статье впервые упоминается «градский здавец» – государственный преступник, совершивший измену путем сдачи города (крепости) неприятелю.
В статьях 97 и 98 устанавливаются ряд положений, относящихся к действию закона во времени и пространстве. В статье 97 формулируется принцип прямого действия закона – «А вперед всякие дела судити по сему Судебнику…»[35]. А в статье 98 устанавливается положение, в соответствии с которым изданные новые законы (речь идет, очевидно, как об указах, так и о судебных делах), необходимо «в сем Судебнике приписывати»[36].
Судебник 1550 г., в отличие от Судебника 1497 г., больше внимания уделяет применению профилактических мер против повторности совершения преступлений. «Так, в старом Судебнике определено, что пойманного на воровстве впервые бить кнутом, потом… отпустить. В новом Судебнике постановляется: вора, пойманного впервые бивши кнутом и доправивши на нем истцов иск, дать на крепкую поруку; а не будет по нем крепкой поруки, то вкинуть в тюрьму, пока порука будет»[37].
Судебник 1589 г. царя Федора Ивановича представлял собой памятник права, в котором регламентировались вопросы судопроизводства черносошного севера России (Поморья). Несмотря на изначальную конкретную, и адресную направленность, Судебник 1589 г. был судебным руководством для земских волостных судей и признавался центральными правительственными учреждениями. По сути дела Пространная редакция Судебника 1589 г. представляла собой Судебник 1550 г., приспособленный к условиям жизни северных волостей, и 56 статей собственно Судебника 1589 г. соединенных вместе[38].
Уже в статье 1 Судебника помещается установление о справедливом осуществлении правосудия, запрещающее совершать должностные преступления: «А в суде другу не дружить, а недругу не мстити»[39]. В статьях 3–7, так же как и в Судебнике 1497 г., говорится о различных преступлениях против правосудия. В статье 39 проводится отличие разбоя от грабежа, а в статьях 103–115 перечисляются преступления против собственности, личности и наиболее тяжкие преступления, среди которых, в том числе, есть преступления против государства[40]. Статья 170 устанавливает ответственность за повреждение огорода. В статьях 225, 226 устанавливается ответственность за уничтожение (причинение смерти) различным домашним животным[41].
Сводный Судебник был составлен около 1606–1607 гг. и включал в себя русское законодательство второй половины XVI – начала XVII вв.[42].
Структурно Сводный Судебник делился на грани, главы и статьи. Грань 1 была традиционно посвящена преступлениям против правосудия (статьи 1–7). В грани 3 несколько статей были посвящены запрету лживых обысков[43]. Грань 5 посвящалась отличию разбоя от грабежа, бесчестью и увечью[44]. Грань 8 называлась «Приведут ково с поличным в первые и другие, или на кого тать взмолвит, или в обыску говорят, или разбой и душегубство, и иное какое лихое дело доведут» и полностью посвящалась преступлениям против собственности и личности[45]. Грань 9 состояла из одной статьи 61, содержащей наиболее тяжкие преступления, и называлась «О государьском убойце, и о градском здавце, и коромолнике, и цероквном, и головном тате, и о подметчике, и о зажигалщике»[46]. Грань 23 была основана на отдельном указе и называлась «В которой день у государя живет болшая понахида, и в тот день смертною казнью, ни торговою не казнити»[47].
В целом в судебниках предусматривается усиление карательных мер. Впервые вводится тюремное заключение как мера наказания. Вообще в тюрьмах содержались как лица, в отношении которых была применена мера уголовно-процессуального пресечения, так и осужденные к данному виду наказания. Осужденные содержались в различных тюрьмах в зависимости от вида совершенных преступлений. Тюрем в указанный период было достаточно большое количество: Опальная, Барышкина, Заводная, Холопья, Сибирка, Татарка, Женская, Разбойная, Бражная. Тюремные дворы состояли из тюремных изб, на одном дворе их было несколько. Глобальным же делением тюрем на виды было деление на губные (разбойные и татины) и опальные, в которых содержались обвиняемые по «исковым делам»[48]. В одни те же тюрьмы запрещалось заточение (посажение) различных тюремных сидельцев, по делам разных категорий. Так, в соответствии с Указом от 18 сентября 1637 г. запрещалось сажать в тюрьмы вместе с уголовными преступниками лиц, привлекаемых к суду по гражданским искам[49]. В связи с отсутствием государственного содержания тюремные сидельцы кормились за счет приношений родственников и возможности просить милостыню на строго определенных для этого местах. В.А Рогов утверждает, что в конце XVI в. места лишения свободы были распространены почти повсеместно, все они были подчинены центральной власти и делились на губные и государственные тюрьмы и монастыри[50].
«В целях устрашения значительно увеличивается применение торговой казни. Если в Судебнике 1497 г. она упоминается лишь в одной статье 10, то в Судебнике 1550 г. она встречается уже в шестнадцати статьях»[51]. В Судебниках 1589 г. и Сводном название «торговая казнь» заменяется на «битье кнутом». Примечательно, но в Судебнике 1550 г. осуществляется попытка разбивки на главы, а в Сводном Судебнике структура предусматривает помимо статей и глав – грани. Таким образом, к середине XVI столетия приоритет среди объектов уголовно-правовой охраны прочно занимают государственный строй и государственная власть. По нашему мнению, именно Сводный Судебник подготовил почву для «более глобальной систематизации», осуществленной впоследствии в Соборном Уложении 1649 г.
[1] Юшков С. В. Судебник 1497 г. (к внешней истории памятника) // Серафим Владимирович Юшков. М., 1989. С. 377.
[2] Юшков С. В. Указ. соч. С. 380.
[3] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т. 2. // Российское законодательство Х–ХХ веков. В 9 т. М., 1985. С. 55.
[4] Там же. С. 59.
[5] См.: Штамм С. И. Судебник 1497 г. М., 1955. С. 75–76.
[6] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т. 2. С. 97–120.
[7] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т.2. С. 464.
[8] См.: Памятники права периода укрепления русского централизованного государства XV–XVII вв. // Памятники русского права. Вып. 4. / под ред. проф. Л. В. Черепнина. М., 1956. С. 413–443, 482–542.
[9] Там же. С. 414.
[10] Судебники XV–XVI веков // Законодательные памятники русского централизованного государства XV–XVII вв. М.; Л., 1952. С. 457.
[11] Рогов В. А. История уголовного права террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. М., 1995. С. 74.
[12] Памятники русского права. Вып. 4. С. 186.
[13] Судебники XV–XVI веков. С. 585.
[14] Памятники русского права. Вып. 3. С. 380.
[15] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т. 2. C. 55.
[16] Судебники XV–XVI вв.// Законодательные памятники русского централизованного государства XV–XVII веков. М.; Л., 1952. С. 58.
[17] Штамм С.И. Судебник 1497 г. М., 1955. С. 40–41.
[18] Судебники XV–XVI вв.// Законодательные памятники русского централизованного государства XV–XVII веков. М.; Л., 1952. С. 52.
[19] Там же. С. 60.
[20] Памятники русского права. Вып. 3. С. 384–385.
[21] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т. 2. С. 59.
[22] Штамм С.И. Указ. соч. С. 45.
[23] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т. 2. С. 56.
[24] Там же. С. 58.
[25] Рогов В. А. Указ. соч. С. 228.
[26] Штамм С. И. Указ. соч. С. 47.
[27] Шаргородский М. Д. Наказание по уголовному праву. Ч. 1: Наказание по уголовному праву эксплуататорского общества. М., 1957. С. 249.
[28] Штамм С. И. Указ. соч. С. 48–50.
[29] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т.2. С. 97.
[30] Там же. С. 98.
[31] Там же. С. 131.
[32] Там же. С. 134.
[33] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т.2. С. 101.
[34] Там же. С. 108.
[35] Там же. С. 120.
[36] Там же.
[37] Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. IV. Т. 7–8; История России с древнейших времен / отв. ред. Н. А. Иванов. М., 1994. С. 129.
[38] Памятники права периода укрепления русского централизованного государства XV–XVII вв. // Памятники русского права. Вып. 4. / под ред. проф. Л. В. Черепнина. М., 1956. С. 410.
[39] Там же. С. 413.
[40] Там же. С. 425–427.
[41] Там же. С. 472.
[42] Там же. С. 479.
[43] Там же. С. 494.
[44] Там же. С. 500.
[45] Там же. С. 505–506.
[46] Памятники русского права. Вып. 4. С. 507.
[47] Там же. С. 539.
[48] Памятники права периода сословно-представительной монархии (первая половина XVII в.) // Памятники русского права. Вып. 5 / под ред. проф. Л.В. Черепнина. М., 1959. С. 272.
[49] Законодательные акты русского государства второй половины XVI – первой половины XVII вв. // Законодательные памятники русского централизованного государства XV–XVII вв. Л., 1986. С. 181.
[50] Рогов В. А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. М., 1995. С. 248.
[51] Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. Т. 2. С. 53.
