Ответственность за совместную преступную деятельность по римскому и западноевропейскому раннефеодальному праву.
Пипия, А. Г.
Ответственность за совместную преступную
деятельность по римскому и западноевропейскому
раннефеодальному праву.
//Правоведение. -1990. - № 6. - С. 91 - 96
Библиогр. в подстрочных примечаниях.
ВИНА - ИСТОЧНИКИ ПРАВА - ОТВЕТСТВЕННОСТЬ -
ПРАВОНАРУШЕНИЯ - ПРЕСТУПЛЕНИЯ - ПРЕСТУПНОЕ
ДЕЯНИЕ - ПРЕСТУПНОЕ СООБЩЕСТВО - ПРЕСТУПНОСТЬ -
РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКИЙ СТРОЙ - РИМСКОЕ ПРАВО -
СОСТАВ ПРЕСТУПЛЕНИЯ - СОУЧАСТИЕ - СТРАНЫ
ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ - УГОЛОВНОЕ ПРАВО - ФЕОДАЛИЗМ
Материал(ы):
Ответственность за совместную преступную деятельность по римскому и западноевропейскому раннефеодальному праву.
Пипия, А. Г.
А. Г. ПИПИЯ*
Ответственность за совместную преступную деятельность по римскому и западноевропейскому раннефеодальному праву
Общеизвестен вклад в мировую юридическую культуру римского права. Многие понятия и концепции, разработанные римскими юристами и закрепленные в законодательных актах того периода, были восприняты последующими правовыми системами.1 Однако ряд институтов римского права в отечественной науке изучен недостаточно. В немалой степени это относится и к науке уголовного права. Между тем многие подходы к решению ключевых уголовно-правовых проблем, в том числе и борьбы с совместной преступной деятельностью, были заложены уже в римском праве и развиты в уголовном праве раннефеодальных государств.2
Исследование источников римского права показывает, что ему был неизвестен такой институт уголовного права, как соучастие, опирающийся на общее понятие детально отражены в законодательных актах Римского государства. Все виды И формы соучастия, рассматриваются в них в качестве самостоятельных составов преступлений, характеризующихся, подобно составу любого другого преступления, целым рядом признаков.4
Уголовные правонарушения в римском праве делились на публичные и частные. Публичными (crimen) признавались посягательства на интересы государства, частными (delicta)—посягательства на интересы отдельных лиц.5 Тем самым римское право знало две категории объектов преступных посягательств. Логично было бы предположить, что объектом посягательства соучастника по римскому праву являлся тот же самый объект, что и у исполнителя. При совершении публичного правонарушения так оно и было.6 Применительно же к частному правонарушению вопрос решался несколько иначе. В качестве частных правонарушений признавались лишь четыре категории деяний: кража, грабеж, причинение ущерба личности, причинение ущерба имуществу.7 Все другие действия, посягающие на интересы отдельных лиц, в том числе действия соучастников, относились к категории публичных правонарушений. Например, укрывательство или содействие вору считалось публичным, а сама кража — частным правонарушением.8
Таким образом, формулирование в виде отдельных составов действий соучастников преступления вело к тому, что в римском праве преступление и соучастие в нем подчас признавались посягательствами на разные объекты. Это помимо квалификации содеянного в определенной мере влияло на исчисление давностных сроков, характер и размеры наказания, назначавшегося исполнителю и соучастнику.
В римском праве можно обнаружить практически все виды соучастия в современном понимании: подстрекательство, пособничество, укрывательство и организация преступления. Объективная сторона всех преступлений по римскому праву могла выражаться в действиях, словах, в письменных знаках и в содействии совершению преступления.9 Подстрекательство, т. е. возбуждение намерения совершить преступление, могло осуществляться как в форме приказа, понуждения, так и разрешения или даже приглашения совершить определенные действия.10
Пособничество могло выражаться, во-первых, в виде помощи. Скажем, при совершении кражи пособничеством признавались следующие действия: выбивание денег из рук владельца для облегчения их последующего похищения, преследование или запугивание скота с той же целью, взламывание окон, дверей для облегчения проникновения похитителя в помещение, предоставление лестницы похитителю или размещение лестницы таким образом, чтобы облегчить ему доступ к имуществу.11 Во-вторых, в виде предоставления услуг. Так, одалживание или дача взаймы денег лицу, собирающемуся совершить отцеубийство, либо поручительство за такое лицо при получении денег взаймы по римскому праву влекло наказание.12
Содействие в совершении преступления могло осуществляться как в форме физического, так и психического пособничества, т. е. путем дачи советов и указаний, в частности советов, которые давались врачом лицу, готовившемуся совершить отцеубийство.13 Пособничеством в качестве самостоятельного состава преступления охватывалось не только действие, но и бездействие. В частности, солдат, обязанный защитить своего командира, в случае бездействия признавался ответственным за его убийство, хотя смерть военачальника и была результатом действия третьего лица.14 Особенность римского права в том, что бездействие, влекущее ответственность, могло быть не только физическим, но и психическим (недоносительство). Так, лицо, знавшее о намерении брата убить отца, но не сообщившее об этом, подлежало ответственности.
Круг лиц, причастных к совершению преступление, расширялся в римском праве за счет не только включения в него недоносителей, но и применения так называемой презумпции соучастия. Суть ее в том, что лицо, имевшее определенное отношение к совершению преступления, a priori признавалось причастным к нему независимо от наличия необходимой причинной связи.16 Так, в случае посягательства на жизнь свободного гражданина, совершенного в его доме, все рабы, присутствовавшие в это время в доме, признавались ответственными за содеянное.17
Следующий вид соучастия — действия организатора, которые в римском праве во многих случаях нельзя отличить вследствие довольно широкого его толкования от собственно пособничества. Тем не менее существовали нормы, описывавшие действия именно организатора преступления. Например, предусматривалась ответственность за использование вооруженных людей для лишения другого лица принадлежащих ему земель, строений или кораблей.18 Известна римскому праву и фигура укрывателя преступления. В частности, существовала ответственность лица, оказавшего помощь в бегстве признавшемуся преступнику,19 и лица, которое после кражи приняло и укрыло похитителя.20 Добавим, что источники римского права не дифференцировали укрывательство как вид преступной деятельности на заранее обещанное и заранее не обещанное.
В ряде составов преступлений была отражена предварительная преступная деятельность соучастников. Так, существовала норма об ответственности лиц, вступивших в сговор с целью повышения цен на продукты питания.21 Имелась также норма об ответственности за сговор с целью совершения измены.22 Данное преступление считалось оконченным с момента вступления в соглашение нескольких лиц. Причем использование клятвы для укрепления связи между заговорщиками считалось самостоятельным составом преступления. Ответственность за сговор с целью совершения измены помимо непосредственных участников несли сыновья последних и их клиенты, лица, заступившиеся за сыновей заговорщиков, их сыновья, клиенты и слуги, а также слуги заговорщиков.23
Это своеобразие римского права, рассматривавшего соучастие в качестве самостоятельного состава преступления, повлияло на определение характера связи между действиями соучастника и действиями исполнителя преступления. Наряду с причинной связью основанием криминализации выступали и иные виды отношений, складывавшихся между указанными категориями лиц. Например, по римскому праву подлежал ответственности владелец постоялого двора, где было совершено преступление,24даже если он никак не был причинно связан с исполнителем преступления.
Что касается субъективной стороны соучастия, то она формулировалась применительно к конкретным составам преступлений. В тех составах, где объективная сторона оконченного преступления представляла собой как бы самостоятельное действие,25 вина соучастника выражалась в форме прямого умысла. Это было обусловлено тем, что в составах преступлений, сконструированных как формальные, вопрос о вине решался следующим образом: любой внешний акт, т. е. само действие, считалось выражением внутренней психической направленности воли субъекта — субъект желал совершить это действие, а значит, действовал с прямым, или так называемым злом, умыслом (dolo malo).26
Но римскому праву были известны и материальные составы преступлений, в которых объективная сторона помимо действия соучастника включала и последствие — действия исполнителя. Понятие dolo malo охватывало субъективную сторону таких составов преступлений не во всех случаях. Внешняя связь между действием и последействием здесь выражалась, исходя из принципа causa sine qua поп. С субъективной же стороны вина соучастника определялась по отношению к действиям исполнителя и наряду с прямым умыслом характеризовалась наличием так называемой квазинеосторожности (culpa), включавшей как неосторожность, так и косвенный умысел.27 Именно поэтому, лицо, продавшее яд, несло ответственность за убийство,28 поскольку смерть погибшего от отравления признавалась последствием квазинеосторожного действия продавца яда.
Если исходить из того, что вина есть осознание характера совершаемого действия и волевое отношение к его последствиям, то римское право допускало возможность привлечения к ответственности и при отсутствии вины. Например, в таком составе преступления, как сговор с целью совершения измены, всех лиц, привлекаемых к ответственности, можно разделить на две группы: 1) непосредственные участники сговора, 2) сыновья непосредственных участников и их клиенты, лица, заступавшиеся за сыновей заговорщиков, их сыновья, клиенты и слуги, а также слуги заговорщиков. Лица, принадлежавшие ко второй группе, никак не могли выразить волевое отношение к содеянному, поскольку не совершали никаких преступных действий. Более того, они не осознавали, что существовал сговор. В противном случае имело бы место недоносительство, считавшееся самостоятельным преступлением.29
Субъектами соучастия по римскому праву признавались категории лиц, которые могли быть и исполнителями преступления. Особый порядок имел место в отношении рабов. Исключенные из других сфер правового регулирования, здесь они признавались субъектами всех публичных правонарушений (crimen). Применительно к частным правонарушениям (delicta) правила были несколько иные. Так, при совершении его рабом к ответственности привлекался хозяин. Причем если последний знал о готовящемся преступлении и не предотвратил его, то он считался исполнителем.30 Если же владелец раба не знал о готовящемся или совершенном преступлении, то он признавался соучастником.31
Бесправное положение раба ставило его в один ряд с орудиями преступления. Владелец, подстрекнувший раба к совершению преступления, в соответствии с римским правом действовал как бы при помощи «говорящего инструмента» (институт noxae deditio). В основе этого института лежали прежде всего экономические факторы. Лица, лишенные экономических возможностей удовлетворить предъявленные к ним претензии, в том числе и уголовно-правового характера, искусственно прикреплялись к лицам, способным возместить ущерб, причиненный экономически несамостоятельным субъектом в результате совершения частного правонарушения. Данный вывод подтверждается, во-первых, тем, что за действия раба, признаваемые частным правонарушением, нес ответственность не владелец, которому он (раб) принадлежал в момент совершения деяния, а тот, кому он принадлежал в момент привлечения к ответственности.32 Во-вторых, как только ослабла экономическая роль традиционной римской семьи и отдельные ее члены приобрели независимое положение, глава семьи перестал нести ответственность за действия ее членов.33 Социально-экономическая структура римского общества обусловливала решение вопроса об ответственности и Других категорий лиц. Так, владелец дома, в котором была совершена подделка завещания, признавался участником этого преступления. Однако если дом принадлежал вдове или лицу, находившемуся под опекой, то они ответственности не подлежали. К ней привлекались опекуны указанных лиц, если они находились поблизости.34 Кроме того, совершение частных правонарушений зависимыми лицами против главы семейства при содействии третьих лиц не влекло их ответственности, в то время как лица, оказывавшие им содействие, несли ответственность как исполнители частного правонарушения.35
Таковы основные положения института соучастия по римскому праву. Обратимся теперь к нормам права раннефеодальных государств Западной Европы, предварительно отметив, что они не давали общего понятия соучастия, хотя совместная преступная деятельность довольно обстоятельно рассматривалась применительно к отдельным составам преступлений.
Существенное влияние на пределы уголовной ответственности за соучастие оказывал объект преступного посягательства. Если за совершение преступлений, непосредственно посягавших на интересы феодального правителя, к уголовной ответственности привлекались как исполнители, так и соучастники, то применительно к преступлениям, наносившим вред интересам иных лиц, ответчиком как правило был лишь непосредственный исполнитель. Так, Вестготская Правда следующим образом определяла измену: «Всякий, кто захватит трон благодаря волнениям или тайным заговорам, должен быть тотчас же, вместе с соучастниками своего злого поступка, предан анафеме и лишен всякой связи с христианами, подвергнут страшной мести, и всякий верующий, вступивший в сношения с таким преступником, подлежит наказанию, как и сам преступник, т. е. смертной казни».36 В то же время другой памятник раннефеодального права — Фризская Правда устанавливала, что в случае убийства, совершенного свободным лицом, к ответственности привлекался лишь исполнитель, а другое свободное лицо, являвшееся подстрекателем, ей не подлежит.37
Вообще вопрос об ответственности подстрекателя решался Варварскими Правдами неоднозначно. По общему правилу, подстрекательство не влекло ответственности,38 хотя Вестготская Правда такую возможность и допускала.39 Салическая Правда говорила о привлечении к уголовной ответственности подстрекателя, например,, в случае, когда одно лицо подкупит другое для совершения кражи.40 По Саксонской Правде при совершении умышленного убийства сервом, которого подстрекнул свободный, последний подлежал уголовной ответственности.41 Однако здесь вопрос об ответственности подстрекателя, думается, вставал лишь в силу того, что исполнитель преступления занимал зависимое положение. В то же время при перечислении лиц, подлежавших уголовной ответственности за посягательство на интересы непосредственно суверена, подстрекатель фигурировал всегда. В частности, Баварская Правда в норме о мятеже, называя субъектов этого преступления, упоминала прежде всего лицо, которое призывало к мятежу против своего правителя.42 Об ответственности подстрекателя мятежа среди населения или в армии говорит и Кодекс Теодориха.43 Эдикт Ротара предусматривал ответственность лица, пригласившего или вызвавшего врага в пределы провинции,44 а также лица, подстрекавшего к мятежу армию правителя, находившуюся вне пределов королевства, и доверенную указанному лицу правителем.45
По-разному, в зависимости от конкретного состава преступления, подходило раннефеодальное право Западной Европы к ответственности пособника. Применительно к составам преступлений, непосредственным объектом которых служили интересы отдельных лиц, пособники вообще не упоминались либо объективная сторона формулировалась таким образом, что охватывала действия сразу нескольких лиц, без дифференциации их на исполнителя и пособника. Так, Салическая Правда указывала, что в случае похищения девушки тремя лицами все они подлежат ответственности.46 Содержалась в ней и другая норма, гласившая, что если в собрании пяти или семи человек произойдет убийство, то в случае невыдачи убийцы все присутствовавшие подлежат уголовной ответственности.47 Отказ от дифференциации действий исполнителя и действий пособника можно объяснить тем, что норма, упоминавшая о совершении преступления группой лиц, позволяла привлечь к ответственности всех возможных виновников преступления. Вопрос же дальнейшей индивидуализации существенного значения в то время не играл.
Несколько иначе решался вопрос о действиях пособника при совершении такого преступления, как измена. Зачастую пособничество фигурировало в качестве самостоятельного вида измены, и законодатель вполне определенно говорит о характере действий, которые лежат в основе уголовной ответственности лица, их совершившего. В частности, Эдикт Ротара предусматривал ответственность лиц, предоставлявших убежище и снабжавших продуктами вражеских шпионов на территории провинции.48Причем пособничеством при измене признавалось не только физическое, но и психическое содействие. Например, Баварская Правда, определяя пределы уголовной ответственности за участие в мятеже, проводила разграничение между простыми участниками мятежа и теми лицами, которые, последовав за руководителем мятежа, давали ему советы.49
Среди субъектов соучастия в раннефеодальном праве Западной Европы встречаются и организатор преступления, и укрыватель. Так, Салическая Правда предусматривала ответственность лица, собравшего группу лиц и напавшего на королевского слугу в его доме.50 Фризская Правда говорила об ответственности лица, собравшего с преступным намерением группу лиц и окружившего виллу другого лица.51 Аналогичный состав включала Тюрингская Правда, но в качестве субъектов называла трех руководителей такой группы.52 Ответственность организатора вооруженной группы, совершающей нападения, закрепляет и Эдикт Ротара.53
Некоторые авторы полагают, что раннефеодальное право не признавало такой вид соучастия, как укрывательство.54 Однако анализ законодательного материала свидетельствует, что последнее как вид преступной деятельности уголовному праву того времени все же было известно. Так, в соответствия с нормой, содержавшейся в Вестготской Правде, всякое лицо, вступившее в сношения с изменником после совершения им преступления, подлежало уголовной ответственности.55 Очевидно, что термин «сношение с изменником» как основание привлечения к уголовной ответственности охватывал и предоставление помощи преступнику либо сокрытие следов его преступления, т. е. укрывательство.
Что касается предварительной деятельности соучастников, то в раннефеодальном праве Западной Европы мы встречаем такое преступление, как сговор, посягающий на интересы суверена. Например, Эдикт Ротара предусматривал ответственность лица, которое намеревалось само или вступило в сговор с другими лицами для покушения на жизнь короля.56 Вестготская Правда также содержала норму об ответственности лица, захватившего трон путем тайного сговора.57 Саксонская Правда указывала, что подлежит ответственности лицо, вступившее в сговор против королевства либо против короля франков или его сыновей.58
Говоря о признаках объективной стороны соучастия в раннефеодальном праве Западной Европы, отметим, что пределы соучастия в нем выносились далеко за рамки фактического содействия в совершении преступления. Как и в римском праве, здесь встречаются составы преступлений, охватывавшие лиц, не причастных к тем или иным преступным деяниям. В частности, Салическая Правда предусматривала ответственность хозяина за кражу, совершенную его сервом,59 даже если он не совершал никаких действий, состоящих в причинной связи с действиями серва. Раннефеодальное право Западной Европы не признавало серва субъектом права, способным нести ответственность за свои действия в полной мере. Аналогичным образом решался вопрос и при «совершении» преступления животным. Его владелец признавался соучастником даже при отсутствии причинной связи между его действиями и действиями животного.60
Особое место в уголовном праве Западной Европы эпохи феодализма занимал суверен. Одна из статей Эдикта Ротара гласила: если какое-либо лицо вступит в сговор с королем с целью убийства другого лица или убьет лицо по приказу короля, то оно не подлежит ответственности за свои действия, поскольку «короли являются проводниками божьей воли, и лица, чьей смерти пожелал король, должны умереть».61
Итак, и в римском и в раннефеодальном западноевропейском праве: 1) совместная преступная деятельность выделялась в виде самостоятельных составов преступлений; 2) действия соучастников дифференцировались в конкретных составах преступлений. Диспозиции соответствующих норм формулировались таким образом, чтобы либо охватывать деяния сразу нескольких лиц, либо действия соучастника сами по себе признавались законченным преступлением; 3) допускалось привлечение к ответственности за совместную преступную деятельность лиц, между действиями которых отсутствовала причинная связь, а также лиц, не являвшихся непосредственными исполнителями преступления и вина которых выражалась в форме умысла или неосторожности.
* Кандидат юридических наук.
1 См., напр.: Kaser M. Roman Law Today. Pretoria, 1965. P. 7—10.
2 Вскоре после падения Западной Римской империи в различных государствах, возникших на ее территории, появились три кодифицированных источника действовавшего права: Эдикт Теодориха, Бревиариум Алариха и Папианский Кодекс. Все они представляли собой компиляции римских правовых норм, причем Бревиариум Алариха, будучи кодексом права, в том числе и уголовного, для населения Франциии Испании по форме и содержанию мало чем отличался от такого памятника позднеримского права, как Кодекс Юстиниана (об этом см., напр.: Виноградов П. Г. Римское право в средневековой Европе. М., 1910. С. 6—12).
3 Brasielo U. Lineament; di storia del diritto romano. Roma, 1972. P. 197.
4 Например, подстрекательство солдат к мятежу или дача советов врагу Рима (Д. 48.4.1. — Здесь и далее ссылки даются на: Digesta lustiniani Augusti. Milano, I960).
5 Вrasiе1о U. Op. cit. P. 198.
6 Д. 48.4.1.
7 Arangio-Ruiz V. Instituzioni di diritto Romano. Napoli, 1974. P. 364.
8 Маккензи. Римское право сравнительно с законами Франции, Англии и Шотландии. СПб., 1864. С. 376.
9 Д. 48.19.16.
10 Д. 47.2.50.
11 Д. 48.9.7
12 Д. 48.9.7
13 Д. 48.9.2
14 Д. 48.8.1.
15 Д. 48.9.2.
16 El tz L. Cooperation in Crime. Washington, 1942. P. 12.
17 Д. 29.5.30.
18 Д. 43.16.3.
19 Д. 48.4.4.
20 Д. 47.14.3.
21 Д. 48.12.2.
22 С. 9.8.5. — Здесь и далее ссылка дается на: Codices Latin! Antiquires. Oxford, 1950.
23 Lear F. Treason in Roman and German Law. Houston, 1965. P. 27.
24 Д. 4.9.1.
25 Например, подстрекательство солдат к мятежу (Д. 48.4.1).
26 См., напр.: Holmes О. Common Law. Cambridge, 1963. P. 8.
27 См., напр.: Schipani S. Responsabilita «ex lege Aquilia», criterii di impulazione e problema della «culpa». Torino, 1969. P. 7—8.
28 Д. 48.8.1.
29 Lear F. Op. cit. Р. 32.
30 Агangiо - Ruiz V. Op. cit. P. 365.
31 См.: Д. 47.6.1.
32 Агangiо - Ruiz V. Op. cit. P. 365.
33 Там же.
34 С. 9.24.1. •
35 Аrаngiо - Ruiz V. Op. cit. P. 366.
36 L. Vis. 2.1.6 (цит. по кн.: The Visigothic Code. Boston, 1910).
37 L. Fr. 2.2 (цит. по кн.: Lex Frisionum. Haag, 1866).
38 См., напр.: Ваг С. History of Continental Criminal Law. New York, 1968. P. 68.
39 L. Viv. 6.5.12.
40 L. Sal. XXVII (цит. по кн.: Сборник законодательных памятников древнего западноевропейского права / Под ред. П. Г. Виноградова, М. Ф. Владимирского-Буданова. Киев, 1906. Вып. 1).
41 L. Sax. XVIII (цит. по кн.: Lex Saxonum. Berlin, 1868).
42 L. Baiuvr. 2.3.1. (цит. по кн.: Corpus luris Germanic! Antiqui. Berlin, 1824)-
43 Ed. Theodorici 107 (цит. по кн.: Corpus luris Germanico Antiqui).
44 Ed. R. 4 (цит. по кн.: Ed ictus Rothari. Weimar, 1947).
45 Ed. R. 6.
46 L. Sal. XIII.
47 L. Sal. XLIII.
48 Ed. R. 5.
49 L. Baiuvr. 2.3.2.
50 L. Sal. XLII.
51 L. Fr. 19.2.
52 L. Thur. 54—55 (цит. по кн.: Fontes luris Germanici Antiqui. Hanover-Leipzig, 1918).
53 Ed. R, 202.
54 Ваr С. Op. cit. P. 103.
55 L. Vis. 2.I.6.
56 Ed. R. 1.
57 L. Vis. 2.1.6i.
58 L. Sax. 24.
59 L. Sal. XL.
60L. Sal. XXXVI.
61 Ed. R. 2.
